Рукописи не горят

В начале тридцатых годов прошлого столетия пограничный наряд задержал недалеко от местечка Старобина подозрительного еврея, который объяснил, что он – раввин из Любани и добирается в Старобин, где живет и работает его отец, тоже раввин. Документы у задержанного были в порядке, но на всякий случай его обыскали: границу, которая была совсем недалеко, надо было «держать на замке», отношения с «панской Польшей» были напряженные, и бдительность была главным политическим требованием момента.

Все было бы ничего, но в сумке у раввина обнаружили толстую пачку бумаг, исписанную непонятным языком. Объяснение, что это – результат его десятилетней работы по изучению Талмуда – одного из главных литературных источников еврейской религии, пограничников не убедило. Разбираться им особенно было некогда. Проверить достоверность этого факта невозможно: в пограничном наряде евреев не было. И вообще: религия – опиум для народа, храмы по всей стране закрываются, так что с этим мракобесием надо кончать. А в условиях приграничья – подальше от греха! И на глазах у потрясенного раввина рукопись – плод многолетнего вдохновенного труда – была уничтожена. Звали раввина Моше Файнштейн, а уничтоженная работа была развернутым комментарием к Иерусалимскому Талмуду. На восстановление текста у автора впоследствии ушла значительная часть второй половины жизни, проведенной в тысячах километров от родины.

Историческая литература, посвященная преступлениям советской власти против собственного народа, на редкость бедна материалами о преследованиях церкви. Чаще всего это объяснятся практически тотальным светским характером авторов этой литературы, хотя именно религия лежала в основе идеологии той государственной системы, с которой большевики вели борьбу не на жизнь, а на смерть. Одним из белых пятен антирелигиозного погрома, устроенного Советами, является эмиграция (в том числе, нелегальная) из СССР иешив и их всемирно известных лидеров.

Религиозное население России встретило Октябрьский переворот и пришедшие с ним коренные изменения в духовной жизни страны враждебно. При этом публичная профанация новой властью религиозных убеждений ранила сознание верующих даже меньше, чем ее агрессивный атеизм, который ломал весь многовековый уклад быта. А ведь именно эта сторона жизни народа была основана на соблюдении закрепленных церковными календарями праздников, на церковных браках и религиозном образовании детей. Для большевиков же соблюдение религиозных ритуалов было не более чем свидетельством жизненных устоев по давно дискредитировавшим себя категориям средневековья, которые при всех условиях необходимо было сломать, не допуская в решении этого крайне важного вопроса ни малейшего компромисса. Одной из основных идеологем новой власти было внедрение в сознание людей мысли, что религия – пережиток прошлого и главное препятствие на пути прогресса всего человечества.

Поскольку иудаизм практически был единственной религией, имеющей мононациональный характер, для большевиков он носил откровенно контрреволюционный оттенок, ибо провозглашал приоритет «национального» над «классовым». Правда, в еврейской среде власти действовали достаточно осторожно из опасения быть обвиненными в антисемитизме, борьбу которому сами же объявили, поэтому, по большей части, использовали для проведения антирелигиозных акций приближенных к себе общественных активистов еврейского происхождения.

Несмотря на весь свой радикализм в подходе к ликвидации религии (стремление, по выражению Луначарского, «устранять, выдергивать с корнем» и т.д.), до 1922 года, когда большевики могли, наконец, сказать о своей окончательной победе в борьбе за власть в огромной империи, широкого наступления на культ не было. Но позднее Ленин гласно объявил последний и решительный бой церкви. Главной задачей момента стала ликвидация духовенства как класса, а для этого предстояло, прежде всего, перекрыть каналы пополнения клира новыми, подготовленными в специальных духовных семинариях кадрами. Для евреев это означало закрытие иешив и репрессии по отношению к наиболее значимым фигурам в еврейском религиозном мире.

Однако уже в первые месяцы советской власти, большевики столкнулись с сопротивлением еврейского населения, и при проведении отдельных акций им пришлось признать свое поражение. В качестве примера можно привести попытку ареста раввина Двинска – одного из крупнейших талмудистов начала ХХ века Меира-Симхи Акоэна (Ор Самеах), осуществленную вскоре после Октября 1917 года. Рав был официально объявлен «контрреволюционным элементом». В тот же день еврейское население города собрало тысячи подписей под обращением о его немедленном освобождении. Поставили свои подписи и многие неевреи, которые видели в раввине выдающегося праведника и мудреца. «Нижеподписавшиеся заявляют, – говорилось в обращении, – что арест раввина приведет ко всеобщему выступлению жителей города в его защиту». В тот же день Ор Самеах был освобожден, и в последующем большевики его больше не трогали.

Надо сказать, что так называемый Северо-Западный край Российской империи, который занимал обширную территорию бывшего Великого княжества Литовского и восточную окраину Речи Посполитой, в деле развития и сохранения иудаизма сыграл в истории российского еврейства особую роль. В этом регионе иудаизм в XVIII-ХIХ вв. пустил особенно глубокие корни. Именно здесь (в Минске и в Бобруйске) прошли первые в России съезды раввинов. Именно здесь располагались едва ли не самые знаменитые в Европе иешивы, созданные Виленским гаоном и его учениками. В них обучались одновременно по нескольку сотен учащихся едва ли не со всего мира. Наибольшей популярностью пользовались Воложинская, Любавичская, Пинская, Мирская, Лидская, Слободская, Радунская, Слуцкая иешивы. В истории иудаизма все эти иешивы остались под одним общим названием – «литовских». И именно из них вышли талмудисты, давшие начало целым направлениям в современном иудаизме.

В этом регионе возникли и получили широкое распространение религиозные течения, оказавшие огромное влияние на развитие иудаизма во всем мире. Слободская иешива близ Ковно стала центром этического движения «мусар», основанного в середине XIX века раввином знаменитой Виленской иешивы «Рамайлес» Исраэлем Салантером. Лидская иешива близ Гродно, которую в 1905 году открыл раввин общины этого города Ицхак Яаков Рейнес, стала центром религиозного сионизма «Мизрахи». На своей учредительной конференции в Вильно в 1902 году это движение объявило себя религиозной фракцией Всемирной сионистской организации (ВСО). Любавичская община «Томхей тмимим» близ Витебска, которую открыл в 1897 году пятый цаддик Любавичской ветви хасидизма Шолом Дов Бер Шнеерсон, стала центром движения Хаббад.

В этом регионе Восточной Европы находились святые для верующих евреев всего мира места. Поклониться могилам крупнейших религиозных деятелей и талмудических авторитетов XIX в. приезжали паломники со всей Европы. Здесь покоились представители воложинского поколения раввинов Хаима Воложинера (в Воложине), его сына Ицхака (в Ивенце) и Йосефа-Бера Соловейчика (в Бресте), представители династии карлин-столинских хасидских цадиков Аарон Перлин, его сыновь Ашер и Яаков и внук Аарон II (в Столине и в бывшем пригороде Пинска Карлине) и других. Иешивы и их лидеры пользовались огромным авторитетом среди еврейского населения. К раввинам и цадикам относились с величайшим почтением. Их мнение принималось безоговорочно. Внедряемую новой властью идеологию еврейское население оценивало сквозь призму оценок, полученных от местных религиозных авторитетов. Вот почему именно на этот регион были направлены самые жестокие удары антирелигиозной политики большевиков.

28 декабря 1920 года в СССР на свет появился циркуляр еврейского отдела Народного комиссариата просвещения о ликвидации хедеров и иешив. В порядке подготовки к закрытию всех религиозных учебных заведений в городах и местечках развернулась разнузданная атеистическая пропаганда. Официальные документы, вышедшие из властных структур, были весьма противоречивы. С одной стороны признавалось, что «хедеры и ешиботы представляют из себя правильно функционирующие учебные заведения по преподаванию Закона Божьего». Но тут же заявлялось, что они «являются, как в отношении санитарно-гигиеническом, так и в воспитательно-педагогическом отношении, недопустимыми и противоречат основным принципам и законам советской власти о народном образовании…» Давление на иешивы началось буквально с первых дней после Октябрьского переворота.

Литовские иешивы в это время переживали не лучшие времена. С началом мировой войны они географически оказались в центре военных действий. Российские власти, вполне реалистически оценивая царящий в стране антисемитизм и свое откровенное попустительство его проявлениям, как и в годы войны с Наполеоном, относилось к еврейскому населению прифронтовой зоны с величайшим подозрением. От него ждали ответной негативной реакции в ответ на нежелание властей обеспечить им реальное освобождение от дискриминации. В России тогда существовало мнение, что именно Германия, где евреи к этому времени обрели достаточно высокий уровень эмансипации, может принести евреям России демократические свободы. Вот почему к евреям царизм относился (во многом с подачи православной церкви) как к потенциальным врагам. Тысячи еврейских семей были насильно вывезены вглубь страны. Их судьбу разделили и иешивы: их закрывали, ешиботников мобилизовали в действующую армию, а раввинов и цадиков выселяли и принуждали покидать насиженные места.

Характерной в этом отношении является судьба Новогрудской и Слуцкой иешив, возникших на волне либерализации российской внутренней политики после прихода к власти нового императора – Николая II. В этот период (1895 – 1900) в стране возникли новые политические партии (среди них был и Бунд) и была отмечена некоторая демократизация религиозной жизни. Новогрудскую иешиву основал в 1896 году рав Йосеф-Юзл Горовиц (1848 – 1920), впоследствии известный во всем мире под именем Сабы из Новогрудка. Еще через год появилась Слуцкая иешива. Ее создал приехавший из Слободки, пригорода Ковно, одного из центров изучения Торы, рав Исер-Залман Мельцер (1870 – 1953). Очень скоро обе иешивы заслужили высочайший авторитет в Европе. Учиться в них считалось за честь. Через них прошли сотни юношей «черты оседлости». Но с началом военных и революционных потрясений обоим иешивам пришлось пережить драматические события.

В 1915 г., когда в ходе войны линия фронта стала передвигаться на восток, р. Йосеф-Юзл перевел Новогрудскую иешиву в Гомель. Своей синагоги у иешивы не было. Шла война, и помощи раву ждать не от кого было. Ешиботники спали на лавках в городских синагогах, жили впроголодь, ходили в изношенной одежде. Но они не случайно исповедовали учение «мусар», которое в те годы было популярно в среде митнагдов (литовских ортодоксов) и идеологическим центром которого и была Новогрудская иешива. Как раз для последователей «мусара» и были особо притягательными идеи аскетизма.

Лишения, которые испытывал весь народ в это время, в значительной степени пробудили у еврейской молодежи тягу к серьезным занятиям иудаизмом. Рав Йосеф-Юзл уловил эту тенденцию и начал вовлекать юношей в иешивы, которые стал создавать в разных городах. Его посланцы активно передвигались по территории России, не обращая внимания на то, какого «цвета» в том или ином регионе в тот момент власть – «белая», «красная», «зеленая»… Очень скоро новые иешивы, исповедующие идеи «мусара», появились в Киеве, Харькове, Ростове, Нижнем Новгороде, Саратове, Царицыне, Павлограде, Москве. В них занималось более двух тысяч учащихся.

В 1919 году раву Йосефу-Юзлу исполнилось 69 лет, но это его не останавливало. Игнорируя военные действия и погромы, с сочувствием относясь к смятениям, охватившим миллионы людей, он проявлял невероятную активность: писал и выпускал брошюры, передвигался по охваченной огнем стране, проводя каждый шабат в новом городе. Он был свидетелем того кризиса, который переживало в тот момент еврейское религиозное образование. Большинство иешив находились на грани самоликвидации. В полном составе они вынуждены были переезжать с места на место, каждый раз находя в каком-нибудь из городов хотя бы временное пристанище. Тяготы послереволюционных преобразований – голод, эпидемии, погромы – все это коснулось ешиботников и их учителей в полной мере.

В 1919 г. активность иешивы р. Йосефа-Юзла стала серьезно беспокоить гомельские власти, и тогда все 300 учеников во главе с рабби переселились в Киев. Но и там – проблемы: у власти – гетман Скоропадский, в городах и местечках – погромные настроения, повальный грабеж еврейского населения. Рав пытается сохранить хоть несколько центров, на которые можно было бы опереться в работе – в Житомире, Могилеве, Бобруйске, Речице. Туда начинают стекаться бегущие от репрессий новой власти учащиеся иешив из Харькова, Ростова, Нижнего Новгорода. Уцелевшим гомельским филиалом руководит зять рава Йосефа-Юзла – р.Авраам Яфен. Но в Суккот 1920 года в Киеве возникает страшная эпидемия сыпного тифа. Погибает около 15000 киевлян, среди которых оказывается сам рав Йосеф-Юзл и большая часть учащихся его иешивы. С этого момента рав Авраам Яфен возглавляет всю систему иешив, носящих имя «Новогрудок».

Но репрессии властей усиливаются, и в 1921 г. рав Авраам вместе с группой своих учеников оказывается в следственной тюрьме ЧК. После освобождения он принимает решение об уводе иешивы за границу. О легальной эмиграции не может быть и речи: большинство ешиботников скрываются от мобилизации в Красную армию. И вот однажды рав и около шестисот его учеников с помощью местных контрабандистов в районе Барановичей небольшими группами тайно переходят границу.

В Польше рав Авраам продолжает просветительскую деятельность, начатую своим покойным тестем и незабвенным учителем. Вместе с учениками он находит пристанище в Белостоке и открывает там свою иешиву. Проходит несколько лет, и в стране уже функционирует более 60 иешив, в которых занимается несколько тысяч молодых людей. Чуть позднее такие же иешивы возникают в Латвии и Великобритании. Все они носят имя Сабы из Новогрудка – «Бейт Йосеф» («Дом Йосефа»). В 1929 году рав Авраам совершает алию, и община «Бейт Йосеф» появляется в Тель-Авиве, а после войны вместе с уцелевшими в Холокосте учениками он открывает такую же общину в Бруклине – районе Нью-Йорка.

Когда рав Исер-Залман Мельцер создавал йешиву в Слуцке, ему было всего 27 лет, но он уже пользовался огромным авторитетом в религиозном мире. Еще в детском возрасте он получил прозвище «илуй» – вундеркинд. В основе его знаний и педагогического мастерства лежала школа, которую он прошел у р. Хаима Соловейчика в Воложине и р.Хафеца Хаима в Радуни. Да и учениками своими он мог бы похвастаться. Достаточно сказать, что среди них – реб Арье. Тот самый Арье Левин, который остался в истории как «Праведник Иерушалаима» за многолетнюю бескорыстную помощь еврейским заключенным, осужденным в период британского мандата, в основном, по политическим мотивам. В Европе Слуцкая иешива «Эц-Хаим» очень быстро стала популярной, и в Слуцк за получением знаний стали приезжать юноши из многих стран. Но в 1920 году большевики йешиву закрыли, а здание – конфисковали.

Раввин Исер-Залман Мельцер

Слуцк находился в приграничной полосе. Сравнительно недалеко, правда, уже на польской территории, располагалась Клецкая иешива, и именно туда постепенно, небольшими группами стали перебираться слуцкие ешиботники. Некоторые из них погибли при переходе границы, другие были схвачены польской контрразведкой и брошены в тюрьму по обвинению в шпионаже. Несколько арестов пережил и сам рабби Мельцер, воссоединившийся со своей иешивой лишь в 1923 г., но в целом все закончилось благополучно. В тот период, когда рабби Мельцер отсутствовал, с иешивой оставался рав Аарон Котляр, выпускник иешивы «Кнессет-Исроэл» в Слободке. Аарон был учеником Мельцера еще в Слободке, под Ковно, но потом переехал вместе с ним в Слуцк уже в качестве зятя и ближайшего помощника.

Рабби Мельцер в 1924 г. уехал в Палестину, руководил там иерусалимской иешивой «Эц-Хаим», возглавлял объединение иешив, был председателем Совета знатоков Торы «Агудат Исраэль». А со Слуцкой общиной остался рабби А.Котляр. Когда в 1939 г. советские войска заняли Клецк, он вместе со своими учениками бежал в Литву. Но спустя полгода советская власть была установлена и в Литве, и тогда его ученики вместе с учащимися других иешив (в том числе знаменитой Мирской иешивы), получив транзитные визы в Японию, пересекли весь Советский Союз, провели всю войну в Шанхае и уже оттуда добрались до США. Там, в Лейквуде, они основали новую иешиву, вскоре ставшую одной из самых крупных в Америке.

Нелегально уходила за границу иешива из Радуни, что под Гродно, которую возглавлял один из крупнейших талмудистов своего времени Исраэль-Меир Каган (Хафец Хаим). В разгар войны, в 1915 году, иешива в полном составе перебралась из прифронтовой зоны в местечко Смолевичи, в 30 верстах от Минска, а потом, под давлением властей, еще дальше – в украинский город Сновск.

Раввин Хафец Хаим

После установления советской власти религиозная жизнь иешивы оказалась под угрозой. Дело в том, что бахуров (ешиботников) власти насильно заставляли работать – выполнять так называемую трудовую повинность, причем делать это нужно было даже в святой для верующих евреев день – субботу. Раввин сопротивлялся, как мог, но силы были неравны.

Границу переходили в шабатний день, и для этого всей «команде» Хафеца Хаима пришлось все же нарушить святость субботы, но в этом случае раввин, воспользовавшись своим правом, издал особое раввинское предписание с разрешением совершить действие, противоречащее установленным правилам, поскольку расценивал его как «пикуах нефеш» – «ради спасения жизни». В Радунь иешива вернулась уже в 1921 г., когда город оказался уже на территории Польши.

Аналогично складывалась судьба и других иешив, вынужденных ради собственного спасения переходить государственную границу СССР нелегально. Так, иешива из Слободки в годы войны сначала оказалась в Минске, потом в Кременчуге и вернулась домой также после того, как там установилась польская власть.

Полным составом бежали иешивы Северо-Западного края не только в Польшу, но и в Россию, однако и здесь их ждала та же судьба. К примеру, уехавшие из Любавичей хасиды Хаббада во главе с пятым Любавичским Ребе Шоломом-Дов-Бером Шнеерсоном создали свой ешибот в Ростове-на-Дону, но в 1921 г. (спустя год после смерти Ребе) над ними учинили судебный процесс, и ешибот был закрыт.

Уже в первые послереволюционные годы Советскую Россию стали покидать крупнейшие религиозные авторитеты. Среди них р. Моше Соловейчик – раввин из Кисловичей, сын основателя одного из новых направлений в исследовании Талмуда, главного раввина Брест-Литовска Хаима Соловейчика. Рав Хаим был одним из учредителей движения «Агуддат Исраэль» – всемирного еврейского религиозного движения, объединенного в политическую партию, целью которой было стремление сохранить устои еврейской религии и традиции еврейского общества на основе Галахи. Партия была основана в 1912 году на учредительном съезде в Катовицах и сыграла большую роль в деле сохранения национального самосознания ашкеназских евреев Европы.

Как и многие еврейские религиозные деятели Северо-Западного края, с началом войны Рав Хаим уехал из родного Бреста – сначала в Минск, а потом в Варшаву. (Ушел из жизни в 1918 г.). Оба его сына продолжили дело отца. Старший (Моше) бежал от большевиков в Варшаву, где возглавил раввинскую семинарию «Тахкемони» («Умудри меня»), а с 1929 года возглавил отделение Талмуда в нью-йоркской Теологической семинарии. После его смерти в 1941 г. это место занял его сын Йосеф Дов Соловейчик. Младший сын рава Хаима – Ицхок Зеев, более известный как Велвл Соловейчик, оставался главным раввином Бреста и возглавлял Брестскую иешиву до 1941 года, но с приходом нацистов смог бежать в Вильно и репатриироваться в Эрец-Исраэль. Здесь он стал одним из ведущих раввинов литовского направления.

В 1924 г. в Палестину выехал речицкий раввин Хаим-Шлёма Ком. Власти сделали все, чтобы не дать ему возможность работать. Его синагога уже не могла зарабатывать средств не только для своей деятельности, но и для содержания раввина (семья Кома, чтобы прокормиться, занималась разведением гусей). Израильский историк А.Рабинович приводит письмо Кома сыну, относящееся к 1923 г., в котором он описывает, в каких условиях работает: «В эти беспокойные годы, когда богатые и зажиточные [евреи] повержены совсем, а их места заняли другие, более грубые по природе, коробочный сбор, свечный сбор ушли в небытиё, а после них были отменены один за другим другие сборы, и среди них ханукальные, пуримские. Также многие уже не платят на свадьбах; [уже нет] ссуд или долгов, которые можно вытребовать; религиозные обряды почти не существуют, запрещенные властями».

В 1925 г. уехал в Палестину бобруйский раввин Мордехай Робинзон. В течение 17 лет он работал потом директором Иерусалимской библиотеки, выпустил несколько книг по литературоведению, перевел на иврит произведения Эмиля Золя и других европейских авторов.

В 1922 г. был арестован, но бежал из-под стражи и нелегально перебрался в Польшу раввин Шломо Гоборин, который в годы Первой мировой войны возглавлял иешиву в Минске. Преследования заставили его в послереволюционные времена оставить иешиву и вести преподавательскую деятельность в частных домах и подпольных синагогах.

Репрессиям подвергались не только религиозные авторитеты, но и их творения. Чаще всего – сознательно. Чтобы сохранить рукописи и обеспечить их доставку из СССР за границу, где они могли бы быть опубликованы, раввинам приходилось прибегать к помощи контрабандистов или беглецов из страны, уходящих за кордон нелегально. Так, в частности, была спасена рукопись первого тома комментариев на Тосефту известного религиозного деятеля раввина Йехезкеля Абрамского (1886 – 1976), сменившего рава Мельцера в Слободской йешиве, когда тот переехал Слуцк. Границу готовилась перейти племянница руководителя знаменитой Каменецкой иешивы рава Баруха-Бера Лейбовича, и уже сложилась группа будущих беженцев, в которую она должна была войти. Девушка согласилась пронести рукопись через границу. Она сшила ее листы в один длинный свиток и плотно обвила им свое тело под одеждой. Группа попала в засаду, и почти все ее участники погибли. Девушка чудом осталась цела и донесла бесценный труд до адресата.

Однако далеко не все раввины покинули свои общины. Моше Файнштейн, автор того самого комментария к Иерусалимскому Талмуду, рукопись которого так жестоко и бессмысленно уничтожили советские пограничники на польской границе, остался в далеком малоизвестном белорусском местечке Любань, лелеял свою паству и возрождал свой комментарий. И эта работа не прошла бесследно: оставаясь одним из немногих действующих раввинов СССР и имея репутацию крупного знатока Талмуда, Моше вел оживленную переписку. Со всей страны к нему шли письма с просьбой дать разъяснение тому или иному трудному месту в Писаниях, а иногда и просто дать совет о поведении в современном мире. Слава его стала распространяться за границей. Много для этого сделали члены землячества, которое в 1923 г. организовали в США выходцы из Любани.

Любань к этому времени уже была известна за границей как высококультурный еврейский центр. Славу ей дали некоторые выходцы из этого города. Раввин Симха Асаф стал авторитетным исследователем в области еврейской философии и успел до эмиграции поработать раввином в Минске. Писатель и переводчик Рахель Фейгенберг опубликовала в Варшаве и Бухаресте свои книги о жизни евреев в России, о погромах и гибели еврейской культуры. Публицист Залман Эпштейн стал популярным автором новелл о жизни еврейских местечек, статей о творчестве Л.Толстого и И.Тургенева, а его младший брат лингвист Ицхак, эмигрировав в Эрец-Исраэль, разработал теорию преподавания иврита на иврите.

Фигура раввина из Любани Моше Файнштейна поистине легендарна и занимает особое место в мартирологе славы еврейского народа. Двадцать лет он провел в Советской России, пытаясь пассивным сопротивлением помочь своей пастве сохранить национальное достоинство и религиозное чувство. Вместе со всеми евреями местечка Моше пережил кровавые польские погромы. В 1920 г., во время польской оккупации в Любани погибло 84 еврея. Спустя еще год, во время похода Булак-Булаховича, погибло еще более ста человек, а еврейские дома были подвергнуты страшному разграблению. Еврейское население начало покидать Любань. Спасаясь от погромов, в большие города перебралось около 400 человек, но прошло совсем немного времени, и за евреев принялась новая власть, а в результате эмиграция в столичные города приняла массовый характер.

По всей стране шли аресты священнослужителей. Брата Моше Мордхе, бывшего раввина Шклова, чью синагогу ликвидировали еще в 1930 г., арестовали и спустя год, в 1937 г., расстреляли в одном из сибирских лагерей ГУЛАГа. В 1936 г. самого М.Файнштейна выгнали из его маленькой квартирки при синагоге, а саму синагогу закрыли. Оставшуюся без крова над головой семью Моше приютил местный сапожник. Раввин с женой и детьми вынуждены были ютиться в крохотном помещении – огороженном для них месте на кухне, за плитой. Перед угрозой неизбежного ареста Моше Файнштейн принял единственно правильное решение: пока не разыгралась настоящая трагедия, надо использовать все возможные и невозможные пути, чтобы покинуть эту страну. Он собрал все имеющиеся в семье деньги и отправился в Москву.

«Пока у меня была хотя бы малейшая возможность выполнять свою миссию, – говорил он уже в эмиграции, отвечая на вопросы корреспондента, – мне не хотелось оставлять огромную страну без галахического руководства. К тому же, я видел, что каждый раз, когда очередной раввин оставлял свой пост, в советских газетах писали: «наконец, и бывшему раввину такому-то открылся свет истины». Мне казалось, что этим публично оскверняется имя Бога… А ирония судьбы заключалась в том, что большинство раввинов, пошедших на компромисс с властями, вскоре оказались в сибирских лагерях, зато многим из тех, кто, вопреки всем опасностям, продолжал свое служение, в конце концов, удалось покинуть страну».

История эмиграции раввина М.Файнштейна могла бы стать сюжетом хорошего боевика. Еще не была принята «сталинская конституция 1936 года». Еще существовало закрепленное первой советской конституцией 1918 года неравенство людей перед законом. Но уже существовала паспортная система учета городского населения, и была введена в 1932 году так называемая «прописка» – обязательная регистрация человека по месту его проживания. Незаметно выбраться из пограничной зоны и добраться до столицы человеку, который еще даже не перестал быть «лишенцем» и не имел права получить паспорт (а заодно продовольственных карточек, профсоюзного билета и других благ «самого свободного в мире общества»), ибо продолжал жить «на нетрудовые доходы», было делом фантастическим. Тотальный контроль государства за личной жизнью граждан, кажется, не позволял незаметно сделать ни одного лишнего движения, но миллионы людей все же находили выход даже из безвыходного положения.

Объяснить отсутствие паспорта еще как-то можно было, назвав себя колхозником, которым паспорта не выдавали, чтобы исключить их бегство в города от голода и разрухи коллективизации. Но как объяснить в поездах во время многочисленных проверок документов, зачем рядовой еврейский колхозник едет в Москву, было труднее. Спасло то, что всегда сопутствует жизни страны, поверженной во власть чиновничества, – пронизавшая все советское общество коррупция. Не случайно же еще Н.Е.Салтыков-Щедрин писал в свое время, что «суровость российских законов с успехом компенсируется необязательностью их исполнения». Деньги позволяли решить многие проблемы, которые в демократическом обществе даже возникнуть не могли бы, но которые, собственно, и поддерживали жизнь безмерно раздувавшегося класса советских бюрократов. Так в кармане у Моше появилась справка, что он – колхозник и едет в столицу по неотложным делам своего колхоза.

Религиозная ситуация в Москве в это время было крайне напряженная: только что была закрыта последняя еврейская школа с преподаванием на идише (в Марьиной роще) и прошли очередные аресты среди представителей любавичского хасидизма, содержавших в стране сеть нелегальных хедеров и иешив. Из 18 синагог в городе осталось только 4. О кошерной пище можно было только мечтать. На состоявшихся выборах правления общины кандидатуры, представленные властями, были тайным голосованием забаллотированы, и теперь члены «двадцатки» ждали, какие репрессии их ждут за этот вызов, брошенный государству.

Имя Моше Файнштейна, конечно же, было хорошо известно в раввинской среде, но, прибыв в город нелегально, Моше ставил под удар коллег, осмелившихся оказать ему помощь. Страх, как огромная туча, висел над головами людей, и было слишком мало тех, кому Моше мог довериться. Вот почему о том, что в Хоральной синагоге молится и читает книги известный в религиозной среде раввин, знали единицы.

В Москве, естественно, нашелся человек славянского происхождения, который (конечно же, не бесплатно) согласился приютить у себя беспаспортного еврея и рискнуть собственной свободой, не пойдя с ним в милицию за обязательной регистрацией. Моше целые дни проводил в синагоге и появлялся на квартире только для ночевки. В течение нескольких недель, что он провел в Москве, он питался только картофелем и водой. В конце концов, нашелся чиновник в милиции, который за крупное вознаграждение согласился выправить Моше Файнштейну и членам его семьи выездные документы – в 1936 г. это, оказывается, еще было возможно.

В США Моше Файнштейн со своей семьей оказался в 1937 г. В 1943 г. он принял участие в «Марше раввинов», которые требовали встречи с американским президентом и его вмешательства в процесс уничтожения евреев Европы нацистами. Авторитет М.Файнштейна был настолько велик, что он почти сразу по приезде возглавил одну из старейших на американском континенте иешив «Тиферет Иерушалаим», расположенную в самом центре Нью-Йорка, на Манхеттене. Почти полвека он занимался воспитанием будущих раввинов. Выпускники этой иешивы отличались большими познаниями в теологии и были замечательными комментаторами Талмуда. Многие из них возглавили потом крупнейшие общины и сами готовили кадры раввинов.

И это – самое удивительное в жизни Моше. Трудно себе даже представить, что раввин из крохотного (по современным меркам) еврейского местечка на окраине российской (а потом и советской) цивилизации, оторванный от всего религиозного мира, находясь в невероятно сложных условиях жизни и творчества, постоянно испытывая тревогу за жизнь свою и своих близких, смог подняться до таких высот мысли. С течением времени он стал самым авторитетным законоучителем в США.

К нему обращались с вопросами по самым сложным вопросам, связанным с семейным правом. В комментариях нуждались и те новации, которые несло в себе развитие цивилизации. Но все эти годы он был занят одной всепоглощающей страстью – созданием сборника галахических респонсов «Игерот Моше», которые могли бы ответить на большинство вопросов, возникающих у верующих в процессе жизни. А таких вопросов и ответов на них (респонсов) у Моше Файнштейна скопилось за его долгую жизнь десятки тысяч. Позднее они заняли восемь томов, которые начали выходить еще при жизни автора, начиная с 1959 г. Из других работ наиболее значительными оказались комментарии к талмудическим трактатам «Бава Кама» (в 2-х тт.) и «Бава Мециа».

Раввин Моше Файнштейн

В 1963 г. бывший раввин из маленького белорусского местечка Любань возглавил Всеамериканский Совет выдающихся знатоков Торы и стал президентом американского отделения Всемирной конфедерации ортодоксальных общин «Единство Израиля».

Рабби Моше Файнштейн умер в 1986 г., в канун праздника Пурим. Ему шел девяносто второй год. После траурной церемонии в Нью-Йорке его тело было перевезено в Израиль и погребено на иерусалимском кладбище.

P.S. Когда рав Моше Файнштейн после долгих мытарств смог покинуть СССР и оказаться в США, он, объясняя основную причину своего отъезда из СССР, процитировал слова своего коллеги из Радуни Хафеца Хаима: «Вы же знаете, что единственное место, где согласно еврейскому закону запрещено читать Тору, это туалет. Государство, где на всей территории запрещено читать Тору, похоже на туалет. Невозможно требовать от человека, чтобы он провел всю жизнь в таком месте».

ПЕРЕЙТИ К СЛЕДУЮЩЕЙ СТАТЬЕ ВЫПУСКА №4