Яков Басин. Исторические книги, статьи, очерки.

При внимательном прочтении программных документов большевистского руководства СССР нетрудно заметить, что все мероприятия государства в вопросах идишизации сводились к еврейскому образованию и внедрению идиша как альтернативы ивриту – «контрреволюционному языку». Дальше этого в развитии, в первую очередь научных дисциплин, которые могли бы стать базовыми для еврейской культуры, большевики не шли, и это разоблачало их чисто прагматический подход к проблеме национальных культур и кратковременный характер всех мероприятий в этой области.

Дальнейшие события показали, что, добившись упрочения власти и испугавшись возможности сепаративных тенденций со стороны укрепивших свое самосознание нацменьшинств, большевики начали сворачивать программы помощи национальным культурам и наращивать тенденции русского великодержавного шовинизма.

Анализируя то, что произошло в полиэтнической и поликонфессиональной России за 70 лет советской власти, академик Андрей Сахаров писал: «Мы получили в наследство от сталинизма национально-конституционную структуру, несущую на себе печать имперского мышления и имперской политики «разделяй и властвуй». Жертвой этого наследия являются малые союзные республики и малые национальные образования… Но жертвой этого наследия стали и большие народы, в том числе русский народ, на плечи которого лег основной груз имперских амбиций и последствий авантюризма и догматизма во внешней и внутренней политике».

Тем не менее за истекшее после Октября десятилетие народы многонациональной страны успели в своем развитии многого добиться. Серьезные позитивные сдвиги произошли и во всем комплексе мероприятий, связанных с еврейской культурой (позднее это направление получило название иудаики).

1

О важности еврейских научных дисциплин не говорится ни в одном программном документе большевиков. Это не случайно. Они просто шли по проторенному пути тех стран, в которых еврейская эмансипация уже произошла, но, как известно, она мало чего дала евреям как нации. Вот как эту тенденцию характеризует российский историк и публицист Яков Рабинович:

«Во всех странах эмансипация евреев подразумевала молчаливую сделку: общество ожидало, что в обмен на равноправие евреи должны пожертвовать своей культурной обособленностью (в полной мере или хотя бы в основном). В Советском Союзе эта сделка обнажалась государством самым жестоким образом и навязывалась со всей силой принуждения. Сочетание эмансипации с преследованием традиционного иудаизма привело к тому, что отчуждение еврейского населения от своей религии и национальных традиций прошло очень быстрыми темпами и приобрело масштабы, невиданные в современной еврейской истории».

Как и во внутренней политике, в национальном вопросе большевики рубили с плеча. Шло это, скорее всего, от особенностей личности В.Ленина как политика, на которые еще в 1917 г. обратил внимание Г.Плеханов. В разговоре с писателем и философом Федором Степуном он поделился впечатлениями о психологии «вождя мирового пролетариата»: «Как только я познакомился с ним, я сразу понял, что этот человек может оказаться для нашего дела очень опасным, так как его главный талант – невероятный дар упрощения». Г.Плеханову вторит другой современник (В.Лихтенштадт): «Ленин – маньяк, энтузиаст идеи, во имя которой готов погубить весь мир. Он действует на массу своей холодной, узкой, упрощенной логикой, с которой вколачивает в нее свои идеи». Следует в этом отношении отметить, что «дар упрощения», о котором говорит Г.Плеханов, вообще одна из характерных черт российского менталитета – способность идти по пути наименьшего сопротивления, не зная при этом куда этот путь может вывести. Именно на легкую внушаемость толпы, на ее податливость в деле воплощения простых, не требующих глубокого восприятия идей, как правило, и рассчитывали большевистские пропагандисты.

Больше чем подъем национального самосознания, к которому может привести развитие образования и культуры, лидеров Советской России беспокоило становление научной интеллигенции и специалистов в различных областях знаний и хозяйственной деятельности. Духовная независимость и свободомыслие неизбежно подталкивали этих людей в лагерь тех, кто не готов бездумно увлекаться демагогическими лозунгами советской власти; кто во всем, что происходит в обществе, ищет первопричину; кто склонен к инакомыслию и сопротивлению. На протяжении всей истории советской власти можно отметить враждебность ее лидеров к интеллигенции, которую они презрительно именовали «прослойкой общества».

Борьба государства с собственной интеллигенцией – той самой, что выстрадала и совершила революцию, той, что составляла костяк соратников Ленина, – один из парадоксов в истории руководимой им партии. По мере укрепления власти большевиков их внутреннюю политику все больше и больше начинают определять люди, имеющие низкий уровень образования и общей культуры, ограниченные догматики, прагматизм и цинизм которых не укладывается ни в какие рамки. Самодовольно утверждая, «мы университетов не кончали», захватившие власть «недоучки» уже с первых послереволюционных лет преследовали российскую интеллигенцию, устраивали над ней массовые расправы. Первая из них произошла в 1922 г., когда по прямому указанию В.Ленина из России были высланы десятки выдающихся ученых, писателей, артистов. Страна лишилась блестящих мыслителей – ярких, самобытных, неповторимых.

В свое время Оскар Грузенберг, известный адвокат, защищавший евреев на многих судебных процессах, писал: «Жизнь чего-нибудь стоит только тогда, когда она не рабская».

Большевики обрекли советскую интеллигенцию именно на такую рабскую жизнь, под страхом смерти подавляя ее волю и способность к самостоятельному мышлению. И в этой грязной работе мы видим руку вождя революции. Вот что он писал И.Сталину 16 июля 1922 г. об ускорении высылки из страны представителей интеллигенции: «…Надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго… Делать это надо сразу… Арестовать несколько сот и без объявления мотивов… Чистить надо быстро…»

Вот так: сотнями, «сразу», «быстро» и «без объявления мотивов»!

Быстро сориентировавшись в обстановке, большевики определили своих противников и в беспартийной среде. Обратимся к положениям из постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 8 июня 1922 г. «Об антисоветских группировках среди интеллигенции», загоняющего ученых, специалистов и даже студентов в определенные рамки:

«Поручить ГПУ через аппарат Наркомвнудела произвести с 10.VI. перерегистрацию всех обществ и союзов (научных, религиозных, академических и проч.) и не допускать открытия новых обществ и союзов без соответствующей регистрации ГПУ. Незарегистрированные общества и союзы объявить нелегальными и подлежащими немедленной ликвидации»

«Установить, что ни один съезд или всероссийское совещание спецов (врачей, агрономов, адвокатов и проч.) не может созываться без соответствующего на то разрешения НКВД. Местные съезды или совещания спецов разрешаются губисполкомами с предварительным запросом заключения местных отделов ГПУ (губотделов)»

«…Образовать комиссию из представителей Главпрофобра, ГПУ и представителей Оргбюро ЦК для разработки мероприятий по вопросам:

а) о фильтрации студентов к началу будущего учебного года;

б) об установлении строгого ограничения приема студентов непролетарского происхождения;

в) об установлении свидетельств политической благонадежности для студентов, не командированных профессиональными и партийными организациями и не освобожденных от взноса платы за право учения».

Причину страха и ненависти новых лидеров России к интеллигенции разгадал еще в 1923 г. упомянутый выше Федор Степун:

«Большевикам, очевидно, мало одной только лояльности, т.е. мало признания советской власти как факта и силы; они требуют еще и внутреннего принятия себя, т.е. признания себя и своей власти за истину и добро. Как это ни странно, но в преследовании за внутреннее состояние души есть нота какого-то извращенного идеализма. Очень часто чувствовал я в разговорах с большевиками… их глубокую уязвленность тем, что, фактические победители над Россией, они все же ее духовные отщепенцы, что, несмотря на то, что они одержали полную победу над русской жизнью умелой эксплуатацией народной стихии, – они с этой стихией все-таки не слились, что она осталась под ними краденым боевым конем, на котором им из боя выехать некуда».

С мучительной болью и душевным надрывом воспринимал противоречия послереволюционного бытия М.Горький: «Если я вижу, – писал он в своих «Несвоевременных мыслях», – что политика советской власти «глубоко национальна» – как это иронически признают и враги большевиков, – а национализм большевистской политики выражается именно «в равнении на бедность и ничтожество», – я обязан с горечью признать, что враги правы: большевизм – национальное несчастье, ибо он грозит уничтожить слабые зародыши русской культуры в хаосе возбужденных им грубых инстинктов».

Страх перед свободомыслием, ненависть к инакомыслию, которые несла в себе интеллигенция, особенно представители творческих профессий, толкали «вождя всех народов» на массовые репрессии, даже в тех случаях, когда он заведомо знал, что они нанесут серьезный ущерб государству. Не случайно в народе ходила мрачная шутка, приписываемая Сталину: «Даже если бы Пушкин родился в ХХ веке, он бы все равно погиб в тридцать седьмом году».

А еще погром в среде творческой интеллигенции был почти наверняка порожден недоверием и подозрительностью, неизбежно перерастающих в страх, малообразованных лидеров сталинской империи перед теми, кто как раз таки «кончал университеты» и, во многом благодаря этому, отличался от них высокой духовностью. Можно даже сказать, что по этой же причине сталинский антисемитизм также не отличался особой оригинальностью: он являлся порождением психологической ущербности, которая развивается в руководителе перед лицом профессионально подготовленных и духовно богатых подчиненных. Неуверенность в себе лидеры обычно и подавляют грубым администрированием.

Для И.Сталина евреи, конечно же, являлись серьезным раздражителем, точнее, те их качества, о которых много позднее писал академик А.Д.Сахаров: «Меня… привлекала национальная еврейская интеллигентность, не знаю, как это назвать – может, духовность, которая часто проявляется даже в самых бедных семьях. Я не хочу сказать, что духовности меньше в других народах, иногда, может, даже и наоборот. И все же в еврейской духовности есть что-то особенное, пронзительное».

Не случайно евреев называют «народом Книги». И не только потому, что они дали миру Книгу Книг – Библию. Во все века печатное издание было самым святым предметом всего их национального быта. Два из трех главных еврейских праздников – Шавуот и Суккот – связаны с книгой: первый является праздником дарования Торы, второй завершается днем Симхат Тора (Праздником Торы). Начиная с третьего века до н.э. ведется традиция еженедельного зачитывания и обсуждения одной из ее глав.

«Если у тебя из рук выпадут кошелек и книга, подними сначала книгу», – учили детей. Книгу было запрещено рассматривать как предмет материальной ценности – только духовной. Начиная с одиннадцатого века, ее было запрещено конфисковывать за долги владельца, и вообще, сам владелец считался только временным ее держателем: она принадлежала всем, кто ее изучал, ибо предписание учиться распространялось на весь народ, и тот, кто это предписание выполнял, получал книгу в качестве морального вознаграждения. «Чтоб мы с тобой делали, если бы нас не читали бедные еврейские девушки?» – спрашивал в одном из писем Сергей Есенин своего друга, тоже поэта…

Может быть, это и есть та особенность («пронзительность») еврейской духовности, о которой писал А.Д.Сахаров?

Негативное отношение к интеллигенции, в том числе научной, естественно, негативно отразилось на результатах ее работы, особенно в первые годы советской власти. На ситуацию влиял и экономический кризис, в котором оказалась страна после революции и Гражданской войны. Не имея средств для серьезного финансирования науки, руководство СССР в первые годы советской власти смогло, тем не менее, поддержать некоторые проекты (И.Павлов, В.Бехтерев, И.Мичурин, А.Иоффе, Н.Жуковский, А.Бах и др.), но в области гуманитарных наук, особенно таких, как иудаика, которая, по мнению теоретиков большевизма, была обречена, обозначился откровенный провал. Вот почему научные учреждения, которые еврейскими науками начали все же заниматься, фактически были основаны на базе университетских структур и вышли из их недр.

2

Как известно, высшего еврейского образования на территории Белоруссии до революции не существовало, и при открытии в Минске в октябре 1921 г. государственного университета на его литературно-лингвистическом и социально-историческом отделениях педагогического факультета были образованы еврейские секции, объединенные позднее в отделение. С 1924 г. при нем открылась опытно-показательная школа, где студенты проходили педагогическую практику.

Первый набор студентов прошел уже в 1921 г. Наибольшее количество на 1-й курс этого отделения приняли в 1923 г. – 225 чел. (Для сравнения: в 1924 г. – 133, в 1925 г. – 81, в 1926 г. – 78). Число «еврейских» предметов в программе росло параллельно увеличению штата квалифицированных специалистов: с одного в 1921 г. (курс древней истории евреев, который вел известный востоковед, будущий директор института истории АН БССР профессор Н.М.Никольский) до 16 (на четырех курсах) в 1924 г.

Основу преподавательского корпуса еврейского отделения на педфаке БГУ составляли крупные специалисты в области иудаики: семитолог И. Равребе, историк И.Сосис, филолог М.Вейнгер, гебраист И.Маркон. К чтению лекций привлекались специалисты из других городов. Одним из них был ректор Петроградского института высших еврейских знаний, историк Самуил Лозинский (1874, Бобруйск – 1945, Ленинград).

Несмотря на то, что уже с конца 1921 г. в Минске практически существовал Институт белорусской культуры, вопрос о его еврейском отделе долгое время не поднимался, хотя, когда в феврале 1922 г. принималось решение о выведении этого института из состава Наркомата просвещения, о «важности работ» по развитию еврейской культуры разговор все же шел.

Не стала предметом обсуждения научная деятельность и на Всесоюзной конференции работников культуры, которую созвала Евсекция ВКП(б) в 1924 г. Правда, в Ленинграде была сделана попытка превратить бывший Народный университет в идишеязычный, но из этого ничего не получилось. Поэтому появление в том же 1924 г. еврейского научного института в Минске стало полной неожиданностью.

25 июля 1924 г. белорусское правительство приняло решение об учреждении в структуре Института белорусской культуры (Инбелкульта) еврейского отдела, который начал функционировать в марте следующего, 1925 г. Цель, поставленная перед ним, – «исследование еврейского языка, литературы, истории и археологии». При этом власти оказали вновь созданной структуре самую широкую поддержку. Естественно, под это была подведена и идеологическая база.

Дело в том, что в свете широкого обсуждения путей развития белорусской культуры, развернувшегося еще в начале ХХ в., основными тенденциями участники дискуссии считали русификацию и полонизацию региона, то есть влияние этих процессов на коренное население. Еврейская культура при этом, конечно же, не только не учитывалась, но, напротив, как и белорусская, являлась дискриминируемой и так же боролась за свое выживание. Такой взгляд на ее роль в белорусском обществе сохранился и после революции, что было отмечено резолюцией, принятой сессией ЦИК БССР в 1924 г.:

«Белорусская и еврейская культуры, которые до настоящего времени подвергались пренебрежению и насмешкам, теперь получили право на независимое существование и дальнейшее развитие. Как культуры, которыми ранее пренебрегали..., они по-прежнему требуют особого и постоянного внимания со стороны государства для обеспечения их роста и развития».

Выступавший на сессии председатель ЦИК Александр Червяков подчеркнул, что «еврейская и белорусская культуры настолько переплелись между собой, что изучение одной невозможно без изучения другой» и что «Белорусская Республика должна стать центром как еврейской, так и белорусской культуры».

Еврейский отдел был учрежден «для разработки вопросов языка, истории и этнографии евреев и вообще еврейской национальной культуры в Белоруссии». В изданной в 1927 г. брошюре «Институт белорусской культуры» приводится краткое описание основных проектов, которые осуществляет его еврейский отдел:

«Комиссия языковедения собирает материалы для академического словаря еврейского языка (собрано свыше 100.000 слов), а также составляет практические словари еврейско-белорусский и белорусско-еврейский; специальные подкомиссии вырабатывают еврейскую научную терминологию (изданы терминологии математическая и юридическая, приготовлены к печати терминологии по физике, химии, ботанике и агрономии). Собираются и разрабатываются материалы для составления диалектологического атласа еврейских говоров Белоруссии.

Литературная комиссия занята разработкой истории еврейской литературы, изучением и подготовкой издания еврейских классиков и еврейского фольклора в Белоруссии.

Историческая комиссия занята разработкой материалов по истории еврейского рабочего движения, с одной стороны, а с другой стороны – изучением истории евреев в Белоруссии начиная с XVI в., используя раввинские респонсы XVI в., хроники, протоколы еврейских цехов XVII-XIX вв. и другие материалы белорусских и ленинградских архивов.

Отдел издает периодический орган «Цайтшрифт» и ряд отдельных научных трудов и материалов. Совместно с Центральным бюро краеведения отдел инструктирует еврейскую краеведческую работу».

Свои труды отдел обязан был печатать на идише. По положению, в президиум Инбелкульта, состоящий из пяти человек, «обязательно» должен был входить один его представитель.

В течение первого же года существования отдел собрал материал по истории евреев Белоруссии и опубликовал в журнале «Цайтшрифт» («Хроника», 1926, №1), исследовал творческое наследие И.-Л. Переца и Шолом-Алейхема, историю еврейской драматургии, начал сбор национального фольклора, изучил социально-экономическое состояние двух местечек – Наровли Мозырского и Лапичи Осиповичского районов. По состоянию на 1 мая 1926 г. в Институте белорусской культуры работало 206 действительных членов и членов-корреспондентов, в том числе 35 евреев (17%).

3

Для работы еврейского отдела Инбелкульта были привлечены авторитетные научные кадры, которые стали съезжаться в Минск не только из других регионов СССР, но даже из-за границы. И все же основную роль в становлении сектора сыграли профессора БГУ. Почти у всех была достаточно характерная для еврейских ученых того времени судьба: традиционное образование, которое обычно получали выходцы из черты оседлости (хедеры, еврейские гимназии); дипломы европейских университетов; бундовское политическое прошлое, с которым порвали, перейдя в стан большевиков; марксистская идеология в сочетании с национальным менталитетом.

Возглавил сектор писатель, драматург и литературный критик Бер Оршанский (1884, Городок Витебской губ. – 1945, Москва). До революции он жил в Риге, где опубликовал свои первые драматические произведения на идише. Состоял в Бунде. В Инбелкульте вел большую литературную и исследовательскую работу, редактировал первые выпуски научного журнала «Цайтшрифт», газету «Октябер», состоял членом редколлегии литературно-художественного журнала «Штерн». Написал роман «Аф хвалес» («На волнах», 1924) и трагедию «Блут» («Кровь», 1929), а также большую исследовательскую работу на идише «Еврейская литература в Белоруссии после революции», опубликованную в Минске в 1931 г. Возглавлял одновременно театральную секцию Инбелкульта, возникшую к 50-летию еврейского театра в России («Театральные бои», М., 1931 г.).

Историческую комиссию отдела возглавил историк-марксист Исроэл Сосис (1878, Балта Подольской губ. – 1967, Москва). Получив солидное образование в Берне и Париже, он вернулся в Россию, примкнул к Бунду, в 1917 г. редактировал его издание «Еврейский рабочий». До приезда в Минск заведовал еврейским отделом при Комиссариате по делам национальностей в Петрограде, редактировал газеты Евсекции «Дер идишер арбетер» (Петроград) и «Дер Эмес» (Москва).

В Минске И.Сосис прожил шесть лет, входил в редколлегию сборника «Цайтшрифт», опубликовал в нем, а также в альманахе «Еврейская старина» ряд исторических исследований, в том числе «К истории еврейских общественных течений в России», «К истории еврейского социально-экономического и культурного быта», «К социальной истории евреев Белоруссии», «Еврейский сейм в Литве и Беларуси и его законодательная деятельность», «Первый опыт привлечения белорусских евреев к земледелию», «Еврейские ремесленники». Редактировал издания Института еврейской культуры при АН Белоруссии, еврейской секции БГУ, издал в Минске в 1929 г. книгу «История еврейских общественных течений в России в ХIХ ст.».

Одним из проектов исторической комиссии стало издание в переводе на идиш различных документов, относящихся к Белоруссии. В проекте принимали участие научные сотрудники еврейских обществ других городов, в том числе известный востоковед, заведующий архивом и библиотекой Еврейского историко-этнографического общества в Петрограде Иохиель Равребе (1883, Барановка Волынской губ. – 1939, Владивосток, репрессирован). В 1926 г. его пригласили на работу в Минск, и в течение четырех лет он заведовал кафедрой семитологии БГУ.

Профессором кафедры еврейской литературы БГУ с 1922 г. был Исаак Маркон (1875, Рыбинск – 1949, Лондон), переехавший в Минск из Петрограда, где он также преподавал в университете. В БГУ И.Маркон читал «Историю средневековой еврейской литературы» и «Введение в семитологию», а исследовательскую работу вел в Инбелкульте. Его статьи публиковались в «Трудах БГУ»: «Страна Шабат в «Хождении за три моря Афанасия Никитина в 1466-1472 гг.» (1922, N2-3) и «Город Ямболи» (1923, N4-5). В 1926 г. эмигрировал в Латвию, а затем в Германию, где читал курс древней еврейской истории в раввинском училище.

Литературной комиссией отдела руководил критик и специалист по истории литературы Нахум Ойслендер (1893, мест. Ходорков Киевской губ. – 1962, Москва), научное наследие которого включает множество книг, исследований, литературоведческих работ, критических статей. Врач по профессии, Н.Ойслендер дебютировал в 1917 г. сборником «Стихотворения», а спустя два года выпустил книгу, принесшую ему широкую известность, – «Основные черты еврейского реализма». Был одним из первых исследователей творчества еврейских писателей Нистера, Шолома Аша, И.Опатошу, И.Добрушина. В Минск приехал по приглашению руководства Инбелкульта, оставив в Москве преподавание в еврейском педтехникуме, однако здесь он пробыл чуть более года и перебрался в Киев, возглавив там литературную секцию Института еврейской пролетарской культуры при Академии наук. Но за тот год, что он провел в Минске, Н.Ойслендер успел совместно с Ури Финкелем написать и издать книгу о поэте, драматурге, создателе еврейского театра на идише Авроме Голдфадене «А.Голдфаден. Материалы для биографии».

Через три года место Н.Ойслендера в еврейской литературной жизни Минска занял ученый с европейским именем Макс Эрик (1898, Шклов – 1937, ? ) – выдающийся польский литературовед, пишущий на идише. (До него литературную комиссию возглавлял Б.Оршанский).

Выходец из семьи шкловского просветителя (маскилим), племянник И.Пейсахзона, одного из основателей Бунда, и правнук основателя хасидизма Шнеура Залмана из Ляд, М.Эрик (наст. Залман Меркин) получил домашнее (среди его учителей был Х.-Н.Бялик) и высшее (Ягеллонский университет в Кракове) образование. Статьи по литературоведению начал публиковать уже в 20-летнем возрасте. В 1926 г. совершил поездку в Англию и Францию, изучал староеврейские памятники в библиотеках Парижа, Оксфордского университета, Британского музея. В итоге появился ряд исследований, ставших настоящим открытием в литературном мире, среди них «Инвентарь поэзии шпилманов», «О социальной сущности творчества Аксенфельда» («Цайтшрифт», 1928 г., NN2-3, 5), «Конструктивные исследования», «О стародавнем еврейском романе и новелле, XIV-XVI ст.». Изучал творчество советских идишистских литераторов Д.Бергельсона, М.Кульбака, И.Опатошу. В 1928 г. в Варшаве вышла его монография «История литературы на идише, от ее начала до эпохи Хаскалы, 14-18 вв.» в 4-х тт., ставшая главным трудом жизни.

В сентябре 1929 г. М.Эрик совершил роковой шаг: он приехал в СССР, принял советское гражданство и в течение трех лет работал в Минске – в еврейском секторе Академии наук, еврейском отделении педфака БГУ, в Высшем педагогическом институте, возглавив научную работу по литературным исследования и подготовке молодых литературоведов. В Минске написал ряд произведений, в том числе монографию «Этюды к истории Гаскалы в Германии и Галиции», вышедшую в 1934 г. Работая в Киеве, в апреле 1936 г. вместе с другими учеными Института еврейской культуры был репрессирован и спустя полтора года расстрелян.

Вместе с Б.Оршанским и М.Эриком работала группа талантливых литературоведов.

Уже в 1918 г. в периодической печати Минска появилось имя Ури Финкеля (1896, Раков Минской губ. – 1957, Минск). Сын раввина, У.Финкель первую статью на идише опубликовал, когда ему было 19 лет («Революция и еврейская литература», сб. «Кунстринг», Харьков, 1917 г.). В начале 1920-х гг. переехал в Минск, редактировал первую еврейскую красноармейскую газету «Ди коммуне». Позднее тесно сотрудничал газетами «Векер» и «Октябер». Работая в евсекторе АН, написал статью «Социальные фигуры в произведениях Голдфадена», опубликованную в журнале «Цайтшрифт» (1927).

Комиссию по составлению «Большого академического толкового словаря еврейского (идиш) языка» возглавлял лингвист Хаим Голмшток (1882, Минск – 1942, репрессирован). Вместе с братом, также лингвистом, Файвлом (1880, Минск – после 1937), который был на два года старше, долгие годы провел в США, преподавал в рабочем университете им.Шолом-Алейхема в Нью-Йорке, где Файвл основал и редактировал «Киндер журнал» – популярное издание для детей. Вернувшись в Минск, братья продолжили педагогическую деятельность. Файвл печатался в местной и центральной еврейской прессе, в 1925-1927 гг. был сотрудником минской газеты «Дер юнгер пионер». Хаим работал в еврейском секторе АН.

Значительная роль в еврейском секторе принадлежала аспиранту БГУ по семитологии, выпускнику Московского университета Якову Бронштейну (1897, Бельск Гродненской губ. – 1938, Минск, репрессирован). Он сделал в Минске головокружительную карьеру от секретаря издательского отдела сектора до члена-корреспондента АН БССР. Основные работы Я.Бронштейна были опубликованы в 1930-х гг.

Экономико-демографической комиссией руководил историк и социолог, член Центрального бюро краеведения Гиллель Александров (1890, Бобруйск – 1972, Ленинград). Сын известного талмудиста Шмуэля Александрова (1865, Борисов – 1941, Бобруйское гетто), Гиллель окончил два факультета Петербургского университета. Во время Первой мировой войны работал в Комитете по оказанию помощи еврейским беженцам (ЕКОПО), после революции преподавал в еврейских школах и техникумах Белоруссии. Как и большинство коллег, Г.Александров пришел в Инбелкульт из БГУ, где год преподавал на кафедре еврейской истории, публиковался в журнале «Цайтшрифт» («Материалы по истории Минского канала» в №1, «Еврейское население в городах и местечках Белоруссии» в №2-3 и др.).

Комиссию по языку возглавлял молодой филолог-идишист Мордхе Вейнгер (1890, Полтава – 1929, Минск). В Минск он приехал в начале 1920-х по приглашению БГУ, оставив работу в Туркестанском коммунистическом университете. К этому времени М.Вейнгер был уже известным идишистом. Окончив Варшавский университет, он еще до Первой мировой войны опубликовал ряд работ по еврейской орфографии и диалектологии, издал две брошюры о реформе еврейского алфавита и правописания. В Минске заведовал еврейским отделением педагогического факультета БГУ, был председателем языковой комиссии при еврейском секторе, входил в состав правления БГУ. По его инициативе и под его руководством в 1929 г. был составлен и издан уникальный и для наших дней академический словарь и атлас языка идиш. Работая в Минске, написал ряд работ: «Лингвистическая картография и еврейский языковый атлас», «Еврейская этимология», «Лингвистические источники языка Менделе Мойхер-Сфорима». Все они были изданы в 1929 г., но... после его смерти.

4

Педагогической деятельностью Инбелкульт не занимался (подготовка национальных кадров проходила на еврейском отделении педагогического факультета БГУ), поэтому его специалисты могли все свое время отдавать науке. Работы, публиковавшиеся в ежегоднике «Цайтшрифт», отличались фундаментальностью и вызывали большой интерес в стране и за рубежом. Рукописи в журнал приходили со всей Европы. Высокий уровень сборника и тот авторитет, который он снискал в научном мире, повлияли на принятие в конце 1928 г. решения об издании в Минске первого всесоюзного научного сборника по иудаике, который задумывался как ежеквартальное издание. На Белорусскую книжную палату была возложена обязанность учета еврейских книг на идише, выходящих во всем Советском Союзе.

Обстановка в стране к этому времени уже начала меняться, и на иудаику, как, впрочем, и на все остальные общественные науки, стали давить политические и идеологические догмы нового партийного курса. В 1929 г. не состоялся выпуск журнала «Цайтшрифт». Его пятый номер оказался последним, и в нем уже чувствуется серьезное цензурное вмешательство.

Драматической оказалась для Инбелкульта его реорганизация в Белорусскую академию наук (БАН) 13 октября 1928 г. Именно с этого момента в Белоруссии происходит стремительный упадок еврейской науки на идише: исследования начинают сворачиваться, а качество научной продукции ухудшаться. Первый симптом происходящих изменений отмечен выходом более чем неудачного сборника научных работ под названием «Ройте блетер» («Красные листья»), о котором один из рецензентов написал, что это «плохо отпечатанное и плохо отредактированное месиво из воспоминаний, многие из которых были написаны значительно раньше».

К 1930 г. Минск потерял свою ведущую роль как центра еврейской научной мысли. Им стал Киев, который пострадал от идеологических «чисток» меньше. В частности, именно киевская лингвистическая секция взяла на себя труд по составлению терминологических словарей, работа над которыми до этого велась в Минске.

Подъем национального самосознания, характерный для всех народов Белоруссии в период политики белорусизации, был смертельно опасен утверждающемуся сталинскому тоталитаризму, поэтому политика развития национальных культур начала постепенно сворачиваться, а там, где государство чувствовало сопротивление со стороны специалистов, применялись репрессии. Обвинение в национализме стало обычным клеймом для ученых, достигших серьезных успехов в деле развития национальной культуры.

Критика в адрес еврейского сектора БАН исходила, естественно, от Евсекции при ЦК КП(б)Б, которая стала вмешиваться во все его дела, подминая его под себя и пытаясь взять под контроль все, вплоть до самых рядовых мероприятий. К примеру, узнав, что готовится конференция по еврейскому языку и орфографии, в Академию из Евсекции летит возмущенная депеша: «Признать совершенно ненормальным, что комиссия руководства конференцией создается без согласования с ЦК и Евбюро».

Несмотря на то, что в составе еврейского сектора АН при его создании было 7 различных комиссий (через год их осталось 5), работали в них только 13 человек (для сравнения: в польском секторе – 7, в литовском – 2, в латышском и вовсе 1). Заведующим сектором оставался Б.Оршанский, и лишь в 1931 г. его сменил Менахем Огульник (1889 – ? ).

Публичная кампания против еврейских специалистов Академии началась в 1929 г., но симптомы наступающей катастрофы уже были видны. 4 февраля кончает жизнь самоубийством председатель лингвистической комиссии М.Вейнгер. Осенью из Академии увольняют И.Равребе, «политически общественно скомпрометировавшего себя», а потому неспособного «вести работу на пользу социалистическому строительству». В конце 1929 г. от руководства исторической комиссией отстраняется «националист» И.Сосис. Его место занимает

Эли Чернявский ( ? – после 1935), а И.Сосис уезжает в Киев.

Однако в это же время в Минске утверждалась и «подлинно партийная» историческая литература.

Прибывший в 1925 г. Ш.Агурский в течение девяти был одним из руководителей Института истории партии при ЦК КП(б)Б (позднее – заместитель директора Института национальных меньшинства АН БССР). В 1925 г. он опубликовал в Минске на идише книгу «Еврейский рабочий в коммунистическом движении». Через год она вышла в переводе на русский язык и выдержала два издания. В 1928 г. в Минске была издана еще одна его работа – «Очерки по истории революционного движения в Белоруссии (1863-1917)». Эти работы вывели Ш.Агурского на первые роли в партийной исторической литературе, и в 1930 г. он возвращается в Москву директором Истпарта при Московском комитете ВКП(б).

В отличие от Ш.Агурского сотрудник Института еврейской культуры АН Арон Волобринский (1900, Минск – 1937, ? ), являясь, кстати, одним из активных деятелей местного отделения Евсекции, не раз выступал с отрицанием некоторых решений партии по отношению к еврейскому населению. К примеру, концепции переселения жителей еврейских местечек во вновь создаваемые аграрные районы он противопоставлял свой путь развития штетл за счет изменения в них традиционного жизненного уклада.

А.Волобринский преподавал в еврейских школах и Минском еврейском педтехникуме. Одновременно занимался литературным трудом, состоял в редколлегии литературно-художественного журнала «Штерн». В 1924 г. перевел на идиш «Историю Российской коммунистической партии» Г.Зиновьева. В 1929 г. вместе с Г.Александровым подготовил и издал статистический сборник «Евреи в БССР», и поныне сохранивший свою ценность. В 1934 г. вышел его труд «Историческое учение Карла Маркса». Репрессирован.

В 1931 г. историческая комиссия еврейского сектора была передана в состав Института исторических наук. Значительных работ из этой комиссии в последующие годы почти не вышло, и это – одно из многочисленных свидетельств того, что еврейская историография фактически прекратила свое существование. Анализируя причины этого явления, Р.Ганелин, один из авторов сборника «Евреи в России», подготовленного в 1994 г. Институтом исследований еврейской диаспоры Петербургского еврейского университета, писал:

«Дело в том, что ведущие представители марксистского направления в еврейской историографии... провозгласили в качестве основных черт истории революционного движения евреев оппортунистический, мелкобуржуазный характер (ввиду отсутствия в его рядах рабочих крупной промышленности) и традиционную склонность евреев к организации по национальному признаку, возникшую вследствие преследований на национальной почве. Для партийных и карательных органов это было и необходимым, и достаточным условием, чтобы прекратить не только еврейскую историографию, но и саму еврейскую общественную жизнь, которая являлась главным предметом изучения еврейских авторов».

5

Большевики придавали большое значение периодической печати на национальных языках: как писал И.Сталин, это было единственным орудием, «при помощи которого партия ежедневно, ежечасно говорит с рабочим классом на своем, нужном ей языке». Анализируя состояние еврейской печати в СССР, журнал «Трибуна» (1932, №12) приводит данные о том, как шло ее становление за 15 лет советской власти: 1924 г. – 7 названий газет и журналов на еврейском языке, 1928 г. – 25, 1932 г. – около 40.

Из 11 газет, которые выходили в республике в 1927 г., на еврейском языке печатались 2 (для сравнения: на русском – 4, на белорусском – 3, на польском – 2). Аналогичная ситуация была и с выходившими журналами: на белорусском языке издавалось 4 журнала, на русском – 3, на белорусском и русском – 2, на еврейском – 2 (всего 11). Из четырех изданий на идише 2 предназначались для взрослых (ежемесячный литературный журнал «Штерн» и ежедневная газета «Октябер») и 2 – для молодежи (газеты «Дер юнгер арбетер» и «Дер юнгер ленинец»).

1920-е гг. отмечены мощным всплеском активности литераторов, работающих на идише. Среди еврейских творческих союзов литературный был едва ли не самым сильным.

При созданной в ноябре 1923 г. писательской организации «Молодняк» существовала группа молодых еврейских литераторов. Когда спустя 5 лет «Молодняк» был реорганизован в Белорусскую ассоциацию пролетарских писателей и поэтов, эта группа вошла в нее в качестве самостоятельной секции и с 1925 г. выпускала свой литературный альманах – ежемесячник «Дер штерн». В 1926 г. при редакции молодежной газеты «Дер юнгер арбетер» было создано литературное объединение, издававшее коллективный сборник «Кеп» («Головы»). Из объединения вышли многие талантливые литераторы, пишущие на идише, и среди них – поэт-лирик Яша Гольдман (1904, мест. ? Варшавского уезда – 1929, Севастополь).

Судьба этого молодого человека сложилась трагически. Иосиф (настоящее имя поэта) Гольдман рано увлекся революционными идеями и именно этому посвятил свои первые стихи. Эти же идеи заставили его в 1924 г. нелегально перейти границу и оказаться в советской Белоруссии. Он поселился в Минске, начал работать в типографии и публиковаться в еврейской прессе. Вскоре его приняли на штатную должность в редакцию республиканской газеты «Октябер». Среди участников литературного объединения он выделялся ярким поэтическим даром. Однако случилось непоправимое: в 1929 г. поэт поехал в Крым на лечение и там, узнав о том, что безнадежно болен, в состоянии тяжелой депрессии покончил с собой. Ему было только 25 лет. (Сборник стихов Гольдмана вышел лишь спустя два года после его смерти.)

Не менее трагична судьба и другого талантливого минского поэта – Хаима Ласкера (1906, Минск – 1935, Минск), ушедшего из жизни в возрасте 29 лет. В 1927 г. в молодежной газете «Дер юнгер арбетер» появились первые стихи Ласкера. Позже его печатали и в газете «Октябер», и в журнале «Штерн». В год смерти поэта вышла его единственная книга «Цум маяк» («К маяку»).

Талантом было отмечено творчество еще одного молодого поэта и журналиста – Хаима Левина (1907, Гомель – 1942, Ленинград). Его первые стихи появились в печати, когда он учился сначала в Гомельском, а потом в Минском еврейских педтехникумах. Писал он и рассказы – их печатала республиканская газета «Октябер». Но в начале 30-х гг. Х.Левин уехал в Биробиджан. В 1937 г. он принимал участие в арктическом рейсе на ледоколе «Ермак». Ушел из жизни в блокадном Ленинграде.

На 1920-е гг. пришелся расцвет творчества многих идишистских поэтов, писателей, публицистов, драматургов. Имена некоторых из них теперь известны только специалистам.

Выход первого сборника рассказов и очерков Цодека Долгопольского (1879, Городок Витебской губ. – 1959, Минск) состоялся в 1914 г. в Вильно («Картины из местечка»). В послереволюционное время были изданы его пьесы «Дедушкины проклятия» (с иллюстрациями Э.Лисицкого), «Сражение машин», «До последнего» и др. С конца 20-х начали выходить его книги прозы: «У раскрытых ворот» (1928), «На советской земле» (1931), «Шелк» (1933). Писал Ц.Долгопольский и стихи на идише, которые он потом объединил в сборники («С моим пером в руке» и др.).

Во всех жанрах пробовал себя и бывший минский сапожник Даниил Маршак (1872, Туккум Курляндской губ. – 1937, Минск). Писать стихи и новеллы он вообще начал на немецком языке и лишь в тюрьме, куда попал за революционную деятельность, попробовал себя на идише. Книги прозы принесли ему известность, но популярностью пользовались также поэмы («Клад», «Оружейник») и пьесы («Тамара», «Лишняя шумиха»). Занимался Д.Маршак и переводами (с белорусского и русского).

Но не всем еврейским литераторам была уготована большая творческая судьба. Кому-то просто не удалось в полной мере реализовать данный от природы талант. К примеру, минский поэт и драматург Эли Савиковский (1893, мест. Полянка Минской губ. – 1960, Минск) приобрел популярность еще в начале 1920-х гг. Его стихи охотно публиковали газеты «Дер векер», «Ройтер штерн», «Октябер», журнал «Штерн». Первый сборник стихов «Фарместениш» («Соревнование») вышел в Минске в 1924 г. Потом появились пьесы «Эрдлинг» («Землица», 1928), «Папирене тойбн» («Бумажные голуби», 1934), но в последующие два десятилетия этот талантливый человек отошел от литературного творчества и работал бухгалтером.

Для многих литераторов их жизненный и творческий путь был прерван пулей нациста. Среди них – прозаик Рохл Брохес (1880, Минск – 1942, Минск), заслужившая в 1920-е гг. признательность современников произведениями для детей. Первый рассказ она написала еще в 16 лет. В 19 – первая публикация в еженедельнике «Дер юд». Однако первая книга писательницы вышла лишь тогда, когда ей исполнилось 42 года – в 1922 г. Всего Р.Брохес принадлежит более 200 рассказов, сказок и маленьких пьес для детей, вошедших в сборники 1930-х годов. Погибла в Минском гетто.

Успели опубликоваться в 1920-х гг. и те, чей творческий путь пришелся на дореволюционную эпоху. Среди них – Исайя Гольдберг, известный читателям под псевдонимом «Якнагаз» (1859, мест. Могильня Минского уезда – 1927, Минск). И.Гольдберг учился в иешивах Несвижа и Минска. В 15 лет стал странствующим корректором свитков Торы. Публиковался во многих еврейских изданиях, написал около двухсот рассказов на иврите и более ста на идише. Советскую власть принял, начал печататься в еврейской прессе. Совнарком БССР назначил ему пожизненную пенсию, объявил о подготовке к 70-летнему юбилею, но состояться юбилею, к сожалению, не было дано.

6

Из издававшихся в Белоруссии периодических изданий на идише выделялись выходившие в Минске ежедневная газета «Октябер» и литературный журнал «Штерн». Эти издания отличались высоким уровнем и привлекали внимание литераторов со всего Советского Союза. Были среди них и уроженцы Белоруссии, волею судеб заброшенные в другие республики. К примеру, в журнал «Штерн» слал материалы бывший минчанин, преподаватель еврейского отделения Харьковского университета Залман Каган (1906, Минск – 1982, Ленинград). Залман начал печататься достаточно поздно – в 28 лет, но его младший брат Эли (1909, Минск – 1944, погиб на фронте) уже в 19 лет опубликовал первый рассказ в «Эмес-журнале» – приложении к газете «Дер Эмес».

В газете «Октябер» и журнале «Штерн» в 1920-е гг. начинали публиковаться те, кто спустя десятилетие занимал видное место на еврейском литературном небосклоне Белоруссии. Среди них – поэт Мендель Лифшиц (1907, мест. Нестановичи Минской губ. – 1983, Красногорск Московской обл.).

Приехавший учиться в Белорусский государственный университет из Озаричей Полесской области, этот паренек уже в 16 лет опубликовал первые стихи, а в 25 у него вышел первый поэтический сборник «Горячим шагом». Тот же путь прошел и другой поэт – Герш Каменецкий (1895, мест. Чернявка Минской губ. – 1957, Борисов), хотя у него была за плечами и учеба в иешиве, и участие в боях против Польши, но был и Белорусский государственный университет, и стихи, опубликованные в тех же идишистских изданиях, и первая поэтическая книга в начале 1930-х под названием «Прямыми дорогами».

В республике выходили и книги на идише, причем с каждым годом количество названий росло: в 1927 г. – 15, в 1928 г. – 36, в 1929 г. – 55, и в этом отношении столица Белоруссии в двадцатые годы выгодно отличалась от других городов СССР.

Выпускалась учебная литература. Именно в Минске вышел первый систематический курс педагогики на идише. Его автор Иегуда Дардак (1898, мест. Илья Виленской губ. – ? ) по праву считался одним из организаторов еврейского школьного образования в Белоруссии. Его перу принадлежат изданные также в Минске: «Обществоведение» (учебник для еврейских школ, 1928), «Педагогика» (для учащихся еврейских педтехникумов) и книга «Что должен знать рабочий и колхозник о политехнизации» (обе в 1931 г.). Ряд работ в еврейских педагогических журналах И.Дардак опубликовал совместно с Ф.Голмштоком, Я.Рубиным и Г.Александровым.

Центральное еврейское издательство, объединяющее типографские мощности трех городов – Москвы, Минска и Харькова, в качестве пособия для еврейских школ выпустило в 1930 г. адаптированную повесть классика еврейской литературы Ицхока-Йоэля Линецкого «Дос пойлише ингл» («Польский мальчик», 1867), содержащую едкую сатиру на традиционный хасидский образ жизни. Авторы обработки – минчане Хаим Каган и Яков Рубин.

Прообразом такого учебника послужила изданная в США в 1922 г. книга для чтения в американских еврейских школах «Дер литвишер ингл» («Литовский мальчик»), в основу которой легли воспоминания Исроэла-Исера Кацовича (1859, мест. Малиска Виленской губ. – 1934, США), оказавшегося в США уже в 50-летнем возрасте и получившего известность за книгу воспоминаний «Зехцик йор лебн» («Шестьдесят лет жизни», 1919).

И Хаим Каган, и Яков Рубин стали известны в начале 1930-х гг. как авторы школьных учебников на идише. Х.Каган (даты жизни неизвестны) преподавал в еврейских школах Минска, в 1930 г. выпустил учебник «Шпрахкентениш» («Языкознание»). Я.Рубин, старший научный сотрудник исторической комиссии Института еврейской культуры при АН БССР (уроженец Долгиново, даты жизни неизвестны) издал «Антирелигиозный литературный учебник» и «Историю классовой борьбы» (обе книги в 1931, в соавторстве).

В Минске в 1920-х гг. создавались и другие учебники для еврейских школ. В этом процессе принимал участие педагог и публицист Вольф-Гирш Сегалович (1890, Белосток Гродненской губ. – после 1935, репрессирован).

В.Сегалович был одним из организаторов школьного образования в Минске, печатался в газете «Октябер» и педагогическом журнале «Аф ди вегн цу дер наер шул» («На пути к новой школе»). Его учебники выходили в Минске и были в основном по математике: «Математика» (1926), «Тетрадь для математических работ» (совм. с И.Равиным, 1931), «Рабочая книга по математике», 1932).

Соавтор В.Сегаловича драматург и педагог Иосиф Равин (1890, Вильно – 1937, репрессирован) перебрался в Минск из Польши в 1922 г. Вместе с ним приехал и его младший брат Шлойме-Иче (1892, Вильно – 1937, репрессирован). Иосиф был известным в Лодзи детским писателем. Создав собственное издательство, он выпустил несколько детских пьес в стихах на идише: «Красная шапочка, белая снежинка, Береле и Переле», «Кот в сапогах», «Заколдованная принцесса». Работая в Минске учителями, братья публиковались в еврейской прессе и писали школьные учебники на идише. Иосиф принимал участие в создании учебников по литературе и математике, Шлойме-Иче – по географии. Кроме того, Шлойме-Иче в соавторстве с другими педагогами написал пособия на идише «Практика экспериментальной школы» (Мн., 1928) и «Будь готов» (Мн., 1930), а Иосиф выпустил в 1925 г. сборник «Пьесы для драматических кружков» и «Сказки в стихах».

7

Во главе литературной жизни Белоруссии стояли в те годы крупнейшие идишистские поэты ХХ века Изи Харик, Моше Кульбак и Зелик Аксельрод, но вклад их в дело становления идишистской культуры не был одинаков. Подлинным лидером национального возрождения евреев республики стал Изи Харик.

И.Харик (1896, Зембин Борисовского уезда – 1937, репрессирован) остался в еврейской истории как один из наиболее самобытных и талантливых идишистских поэтов. Окончив Высший литературно-художественный институт им.В.Брюсова в Москве и Московский университет, он получил блестящее литературное образование, что позволило ему в течение девяти лет возглавлять журнал «Штерн» (1928-1937). Публиковаться начал в московском журнале «Ди комунистише фон» в 1920 г., взяв себе псевдонимом название местечка, в котором родился, – «Изи Зембин».

В 1920-е гг. вышли его первые поэтические сборники: «Цитер» («Трепет», Мн., 1922), «Аф дер эрд» («На земле», М., 1926), «Мит лайб ун лебн» («Душой и телом», Мн., 1928). В эти же годы он написал три из семи своих поэм: «Минскер зумпн» («Минские болота», 1924), «Бройт» («Хлеб», 1925), «Гетрайшафт» («Преданность», 1927).

С 1928 г. И.Харик жил в Минске, вел огромную общественную работу. Его образ в глазах соплеменников символизировал те позитивные изменения, которые произошли в еврейской жизни после Октябрьской революции. В историю вошел как один из основателей еврейской литературы в СССР.

Моше Кульбак (1896, мест. Сморгонь Ошмянского уезда – 1940, репрессирован) получил образование в Воложинской и Мирской иешивах. Первые стихи написал на иврите, но вскоре перешел на идиш. Первое же опубликованное им в 1916 г. стихотворение «Штерндл» («Звездочка») стало народной песней. После революции жил в Вильно, где вышли его первые книги: сборник «Ширим» («Стихи») и поэма «Ди штот» («Город») – обе в 1920 г. Перебрался в Берлин, но вернулся в Вильно. Написал крупные произведения в разных жанрах: поэму «Беларусь» (1922), драму «Яков Франк» (1923), романы «Мессия, сын Эфраима» (1924) и «Понедельник» (1926). В 1927 г. был избран председателем только что основанного Всемирного еврейского ПЕН-клуба.

В 1928 г. приехал в СССР и поселился в Минске. Много работал над переводами на идиш стихов белорусских поэтов, перевел комедию Н.Гоголя «Ревизор». В 1931 г. опубликовал первую часть повести «Зелменяне» об изменениях, которые произошли за годы советской власти в большой еврейской семье, верной национальным традициям. Критика повесть не приняла из-за иронического показа советской действительности и образа героя-коммуниста. В последующем это во многом повлияло на судьбу М.Кульбака.

Одним из самых активных деятелей еврейского возрождения в 1920-х гг. стал поэт Зелик Аксельрод (1904, Минск – 1941, там же, репрессирован). 16-летним подростком из Молодечно появился он в редакции минской газеты «Дер векер», а уже через два года вышел его первый поэтический сборник «Цапл» («Трепет», Мн., 1922). Дальше – учеба в Высшем литературно-художественном институте им. В.Брюсова и работа для крупнейших изданий Москвы, Харькова, Минска. Его стихи, критические статьи и яркая публицистика наполнены такой любовью к своему народу и его истории, что он не раз становился мишенью для самой ожесточенной критики и обвинений в еврейском национализме со стороны партийных ортодоксов. Основные книги стихов З.Аксельрода вышли в 1930-е гг.

Заметной фигурой в литературной жизни Минска 1920-х гг. был поэт Моисей Тейф (1904, Минск – 1966, Москва). Одногодок З.Аксельрода, он также в 16 лет напечатал первые стихи, а в 19 стал одним из основателей литературной группы при минской газете «Дер юнгер арбетер». Активно публиковался в газетах и журналах на идише: «Октябер», «Штерн» (Минск), «Ди ройте вельт» (Харьков), «Дер Эмес» (Москва). Как и большинство еврейских авторов, толчком для творчества которых стала политика идишизации, основные произведения написал и издал в 1930-е гг.

В 1920-е гг. широкое развитие получила еврейская литературная критика. Одним из наиболее авторитетных специалистов в этой области считался Израиль Серебряный (1900, Калинковичи Речицкого уезда – 1978, Москва). Работал в Гомеле в типографии газеты «Дер комунистишер Вег», учился в еврейском педтехникуме, избирался секретарем литературной группы «Октябер дор». В 1925 г. переехал в Минск, работал наборщиком в газете «Октябер», состоял в литературном кружке при газете «Дер юнгер арбетер». Окончил педагогический факультет БГУ, работал в Институте еврейской культуры при АН БССР. Основные работы И.Серебряного посвящены современной еврейской литературе на идише.

В 1928 г. (после окончания еврейского литературно-лингвистического отделения 2-го МГУ) в журнале «Штерн» начала публиковаться лингвист и литературовед Соня Рохкинд (1903, Толочин Оршанского уезда – ? ). Работая в Минском пединституте (идиш и общее языкознание), она вместе с сотрудниками еврейского сектора АН составила хрестоматию «Современная еврейская пролетарская поэзия в Америке» (совместно с Д.Курляндом, Мн., 1932) и первый в СССР «Еврейско-русский словарь» (совместно с Г.Шкляром, Мн., 1940).

И.Харик, М.Кульбак и З.Аксельрод были личностями яркими, незаурядными, выделяющимися из общей массы еврейских литераторов, и именно поэтому они стали первыми жертвами режима тогда, когда их работа по национальному возрождению вошла в противоречие с концепцией властей, стремящихся погасить тягу народа к подъему национального самосознания. Но это было позднее, а пока, в 1920-х, еще можно было что-нибудь сделать. И они пользовались той уникальной возможностью, которую им, пусть на время, предоставила эпоха.

8

Октябрьский переворот разбудил творческие силы тысяч талантливых людей, которые уже в первые послереволюционные годы стали играть серьезную роль в обществе. Естественно, не осталась в стороне и еврейская интеллигенция, в том числе литераторы, работающие на идише и иврите. Однако вскоре выяснилось, что условия, в которых создавали и публиковали свои произведения писатели до 1917 г., в значительной степени отличаются от тех, в которых им приходится работать теперь. В первую очередь это касалось соблюдения авторами тех требований, которые большевики предъявляли к их творениям, а вырабатывали эти требования крупнейшие литературные критики и публицисты партии Л.Троцкий и Л.Каменев. Первый к 1923 г. выпустил книгу «Литература и революция», а второй опубликовал ряд критических статей.

Символизм и умеренный экспрессионизм, характерные для мировой идишистской литературы начала ХХ в., никак не увязывались с тематикой и общим настроением прокоммунистической печати, и потому евсекции требовали от литераторов активной пропагандистской направленности их творчества. Власти не спешили называть представителей старой школы еврейских писателей и поэтов «пролетарскими», считая их выразителями чаяний мелкобуржуазной среды, а потому заслуживающими называться лишь «попутчиками», то есть принимающими советскую власть, но остающимися «идеологически неустойчивыми элементами».

В освещении «еврейского вопроса» определяющей считалась фундаментальная концепция, согласно которой литература в первую очередь должна повествовать о коренной ломке патриархального местечкового быта евреев России с его замкнуто-традиционным укладом и ортодоксально-религиозным мироощущением и о развитии национального самосознания, соответствующего новым условиям жизни, предвещающим принципиально иную судьбу до этого бесправного и гонимого народа. При этом требовалось, чтобы интонация всего творчества литераторов была исключительно мажорной, а перспектива – исключительно оптимистичной.

Но, как говорил М.Горький, «где слишком много политики, там нет места культуре». «Совершенно бесполезно, – писал он, – говорить о совести, справедливости, об уважении к человеку и обо всем другом, что политический цинизм именует «сентиментальностью», но без чего – нельзя жить».

Основа тематики большинства произведений того времени на еврейский сюжет – обретение маленьким человеком национального достоинства, в котором ему до этого общество оказывало. Однако индивидуальное сознание личности далеко не всегда сочеталось с общинным укладом новой жизни, ее движением к коммуне как к идеалу.

Законодателями новых мод стали авторы газеты «Дер Эмес», центрального органа Евсекции (главный редактор М.Литваков). Однако влияние этого издания на широкие массы не было значительным, и специалисты в области идеологии понимали, что нужно идти в глубь – в регионы.

В 1925 г. в Москве возникла Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП) – самая мощная литературная организация тех лет, продолжавшая традиции появившегося в 1917 г. Пролеткульта. Была в РАППе и еврейская секция, издававшая журнал на идише «Октябер». В Белоруссии параллельно возникла Белорусская ассоциация пролетарских писателей (БелАПП). Произошло это через три года: Всебелорусский съезд «Молодняка» (25-28 ноября 1928 г.) объявил себя 1-м съездом БелАПП. В ассоциацию также входила еврейская секция с собственным печатным органом – журналом «Дер штерн». Сразу после создания она насчитывала 15 членов, но через год их было уже 50 (20 – в Минске, остальные – в восьми других городах республики).

Рапповцы выступали с нападками на тех писателей, которых считали «попутчиками», заявляя о себе, как писал критик В.Кирпотин, что именно «они самые ортодоксальные, самые что ни на есть лучшие проводники линии партии в литературе». Используя лозунг партийности, «пролетарские» писатели пытались установить чисто административный контроль над всем литературным процессом, в том числе и идишистским. Почти на десятилетие в литературной критике установился «проработочный» стиль, откровенная демагогия вульгарного социологизма.

Все это не могло не отразиться на творчестве еврейских писателей и поэтов, обращение которых к национальной тематике, по большей части, расценивалось как проявление «замаскированного еврейского национализма», «еврейской национальной ограниченности». Среди литераторов постоянно проводились «воспитательные кампании». От них требовали воспевать романтику социалистического строительства, создавать положительные образы партийных работников и «классово-сознательных» рабочих и обличать «мещанский» характер повседневной суетности. Жестокой критике подвергались те, кто, следуя за правдой жизни, позволяли себе обрисовывать отрицательные черты у «положительных» персонажей и положительные черты у «отрицательных».

Все это самым пагубным образом отразилось на творчестве даже самых талантливых прозаиков, поэтов и драматургов того времени, которые вынуждены были создавать произведения не в расчете на вкусы и интересы читателя, а с учетом вкусов и интересов партийного и литературного начальства, выступающего в качестве «заказчика». Началась самая жестокая саморедактура, которая только и возможна в условиях тоталитарного режима, а в результате большинство созданных в этот период произведений отличалось конформизмом и отрывом от реальной действительности.

(БелАПП прекратила деятельность 27 мая 1932 г. в соответствии с постановлением ЦК КП(б)Б «О перестройке литературно-художественных организаций БССР».)

9

Культурной политикой в первые годы после Октябрьского переворота занимался Еврейский комиссариат, переименованный в 1920 г. в Еврейский отдел Наркомнаца. Вынашивалась идея создания в Москве, ставшей в 1918 г. столицей РСФСР, а в 1922 г. – всего Советского Союза, центральных национальных культурных учреждений, но очень скоро выяснилось, что это никак не входит в планы большевиков.

Уже в начале двадцатых годов проявилась основная противоречивость политики властей: развивая культуру и самосознание отдельных народов, можно было одновременно получить обвинение и в великодержавном шовинизме, и в буржуазном национализме. Первое – при недостаточной активности в работе, второе – при чрезмерной. Где находится золотая середина, не знали, видимо, и сами лидеры государства: все всегда зависело от конъюнктуры и требования момента. Для получения сиюминутной выгоды в жертву нередко приносились долгосрочные проекты. Так случилось и с идишизацией: одной из причин, почему забуксовала программа развития еврейской культуры, можно сказать, на самом ее пике, стала реформа языка идиш, внедряемая, как все, что тогда задумывали вожди, силой.

Единственным еврейским научным учреждением, созданным новой властью, стала комиссия по филологии языка, которой руководил филолог Айзик Зарецкий (1892, Пинск – 1956, Курск).

Не случайно А.Зарецкий оказался тем человеком, кто подошел на это единственное во всей стране место специалиста по идишу. Еще до Октября, занимаясь математикой в Юрьевском университете (Тарту), он увлекся проблемами языка, потом начал преподавать на Харьковских педагогических курсах, окончил аспирантуру на кафедре языкознания и уже в 1921 г. опубликовал «Правила еврейского правописания», чем и привлек к себе внимание специалистов.

А в это время (1925 г.) в Вильно создается международный центр по изучению идиша, литературы и фольклора на нем – Идише висеншафтлехе организацие (Идишская научная организация – ИВО). Ее филиалы открылись в Берлине, Варшаве и Нью-Йорке. Члены и добровольные помощники ИВО во многих странах мира начали собирать языковый и фольклорный материал. С 1926 по 1929 г. ИВО издала пять выпусков научных сборников «Филологише шрифтн», сыгравших значительную роль в развитии науки о еврейском языке. В конце тридцатых годов энциклопедия «Британика» назвала идиш одним из семи основных языков современного культурного мира, на нем издаются энциклопедии, словари, учебники, книги. Ряд авторов посвящают работы изучению вопроса о роли идиша в сохранении еврейского народа и его уникальной культуры…

Но, как отмечал израильский историк Авраам Гринбаум в книге «Еврейская наука и научные учреждения в Советском Союзе. 1918-1953», «идеальная модель функционирования советской еврейской науки предполагала прежде всего существование идишеязычных академии и университета в автономной еврейской республике», но, как известно, такая «модель» не возникла, ибо взгляды большевистских лидеров страны и вторивших им лидеров Евсекции не предполагали этого. Как выразился тот же А.Гринбаум, «взгляды эти можно приблизительно обобщить следующим образом: советская еврейская наука не часть еврейской науки в мировом масштабе, с упором на язык идиш и литературу на нем, а, скорее, ветвь советской науки с особыми задачами. Подобно советской науке в целом, она является оружием в классовой борьбе рабочих с буржуазией».

Идеологические установки большевиков двадцатых годов требовали коренной перестройки всего, что было до октября 1917 г. Под это требование попала и реформа русской орфографии (1918 г.), ликвидировавшей буквы «ять» и «ижицу». Лидеры Евсекции немедленно решили, что необходимо провести еще одну реформу – еврейского языка. К тому же классовое чувство большевиков задевала мировая известность ИВО, ставшей мировым научным центром. Сработала уже тогда проявившаяся страсть новой власти все бесконечно реконструировать, реформировать и (что важнее всего) упрощать. Пришла, наконец, и очередь идиша. Нелегкий труд реформирования языка лег на плечи Айзика Зарецкого.

С 1925 г. А.Зарецкий преподает на литературно-лингвистическом отделении 2-го МГУ и собирает материал для своей важнейшей работы – «Практическая еврейская грамматика», ставшей первой научной книгой об идише как литературном языке. За короткий срок, с 1927 по 1930 г., опубликовал в киевском научном журнале «Ди идише шпрах» серию работ не только по вопросам грамматики, орфографии, пунктуации, орфоэпии, но и по стилистике, а также о языке художественных произведений еврейских писателей. С присущим ему «левацким» радикализмом он бросается в осуществление реформы, как бросаются в омут. Возникает идея создания нового «идиш-русского языка», в котором были бы узаконены все русицизмы, наполнившие к тому времени разговорный язык евреев. В 1931 г. выходит его книга «Еврейская орфография. Правила нового еврейского правописания».

Среди произведений А.Зарецкого не только книги по орфографии и синтаксису идиша («Еврейский язык для учителей», «Ошибки и сомнения», «Еврейская пунктуация», «Методика языка идиш»), но и множество работ по русской лингвистике, а книга «Материалы по занимательной грамматике русского языка» стала популярным пособием у школьных учителей. В межвоенный период он был одним из наиболее значительных филологов страны, преподавал на филологических кафедрах Москвы и Минска.

К счастью, древнееврейского языка – иврита реформаторы трогать не стали: они просто запретили его как реакционный и исключили и из обращения, и из всех школьных программ, а вот от отдельных гебраизмов, входивших в идиш, постарались избавиться. Правда, все такие слова убрать никак не удавалось, и тогда нашли «соломоново решение»: при написании из этих слов исключили те пять букв ивритского алфавита, которых не было в идише.

Лиха беда начало. Если уж можно исключить буквы из древнейшего алфавита планеты, значит, можно делать и дальше лингвистическую революцию. И ее совершили: историко-этимологическое написание слов ивритско-арамейского происхождения постановили считать с идеями пролетарской диктатуры несовместимым. Упрощать так упрощать! Началось внедрение в идиш «фонетического принципа» орфографии: как слышится, так и пишется, в результате десятки привычных слов стали совершенно неузнаваемы. И вот наступил 1926 г., когда под репрессии попали еще пять букв, на сей раз идишского алфавита, те самые, которые писались в конце слова и отличались от обозначения этого же звука в середине слова.

Прошло немного времени, и новое правописание начало внедряться в школах. В 1928 г. издательство «Дер Эмес» выпустило специальную брошюру с основами новой орфографии, и в 1932 г. реформаторы могли уже праздновать полную победу. (Написание концевых букв было восстановлено в СССР в 1961 г. по инициативе главного редактора журнала «Советиш Геймланд» поэта Арона Вергелиса.)

Еврейская общественность во всем мире осудила произвол реформаторов. Издававшаяся в Варшаве газета «Литерарише блетер» («Литературные страницы») опубликовала критическую статью о реформе еврейского алфавита в СССР с некрологом, поместив репрессированные буквы в траурную рамку. Трудно сказать, понимали ли большевики, реконструируя всё и вся, что подрывают собственный план единения пролетариев своей страны с «братьями по Марксу» всего остального мира. Во всяком случае, книги, изданные на идише в СССР, уже не могли читать евреи других стран, а те молодые люди, которых научили писать по-новому, не могли читать не только книги, но и письма, полученные из-за границы. Впрочем, к тому времени, когда реформа идиша была внедрена в жизнь и в сознание людей, получать книги и письма из-за границы стало смертельно опасно.

10

Деятели Евсекции много внимания уделяли развитию театрального искусства. В двадцатые годы в разных городах Белоруссии работали 37 «чисто еврейских» и 17 «смешанных» клубов, и в каждом из них существовали драматические коллективы, ставившие инсценировки и пьесы национальных авторов, но профессионального театра на идише у белорусских евреев тогда еще не было.

Первые попытки создания в бывшей черте оседлости спектаклей на «живом» языке относятся еще к 1840 г., но это немедленно вызвало отпор со стороны властей. Их поддержали клерикальные круги, считавшие идиш языком «нечистым» и называвшие его «жаргоном». И в более поздние времена, накануне Первой мировой войны, при попытке показать в Пинске спектакль на идише резолюция губернатора была категоричной: «На жаргоне отказано». Труппа, понеся серьезные финансовые потери, вернулась в Петербург. Похожая история произошла в Минске с приезжей петербургской труппой Абрама Лившица. Вот почему первые послеоктябрьские годы вызвали к жизни большое количество самодеятельных театральных коллективов: энтузиасты нашли применение накопившейся энергии.

В Минске в клубе кустарей на ул. Островского шла пьеса «Эс фидлт нит» («Скрипка не звучит», что на еврейском сленге означает «не везет», «не идут дела»), а в Саду пищевиков на ул. Ленинской – «Стемпеню» (обе по произведениям Шолом-Алейхема).

В Витебске при Обществе имени И.Л.Переца действовала еврейская театральная студия, спектакли которой нередко ставились даже на сцене городских театров. В репертуар входили пьесы по текстам Шолом-Алейхема, Шолома Аша, С.Ан-ского, Якова Гордина и др. Театральные еврейские студии ставили спектакли на многих клубных сценах: в Доме просвещения, в Пролетарском клубе имени 1 Мая и др. Среди них выделялся драматический кружок при Союзе коммунистической молодежи, поставивший «Вечного странника» О.Дымова и пьесу «Путь к свободе» («Ди Вег цу Фрайгайт»), которую написал местный рабочий-щетинщик Я.Шейнин.

Стимулом для развития драматического искусства становились гастроли профессиональных еврейских театров. Витебск в этом отношении находился в более выгодном географическом положении: ни одна труппа, следующая из Петербурга на юг, не миновала этот город.

(Кстати, именно по этой причине в первые послереволюционные годы в этом городе собралось так много мастеров искусств. Напуганные революционными событиями, из Петрограда бежали артисты, художники, музыканты, литераторы. Витебск был, пожалуй, не только самым близким к столице губернским городом, но и обладал особой, известной далеко за его пределами «художественной аурой». Благодаря всем этим факторам дирижеру Мариинского театра Николаю Малько удалось в 1918 г. собрать здесь великолепный по тем временам симфонический оркестр.)

В августе 1919 г. в Витебске прошли гастроли петроградского театрального коллектива Александра Грановского (будущего Государственного камерного еврейского театра, открывшегося позднее в Москве), а затем, в течение трех месяцев – труппы во главе с великой Эстер-Рохл Каминской (1870, Волковыск – 1925, Варшава) – «еврейской Элеонорой Дузе». В этом городе актриса бывала и раньше. Витебляне могли видеть ее в главной роли в драме прозаика и драматурга Давида Пинского (1872, Могилев – 1959, Хайфа) «Мать» («Ди маме», своеобразный отклик на пьесу А.Стриндберга «Отец»), за которую актрису стали называть «матерью еврейского театра». Возглавив в 1918 г. после смерти мужа, Авраама, созданный им еще в 1887 г. в Варшаве театр, Э.-Р. Каминская в первые послереволюционные годы вместе с партнерами совершила большое турне по России, Белоруссии, Украине. «Остановка» в Витебске была самой крупной за весь период гастролей. После окончания советско-польской войны 1920 г. труппа продолжила гастроли уже в Польше.

Гастроли профессиональных театров дали толчок к тому, что большая группа молодежи из Витебска отправилась в Петроград и Москву для учебы в студиях при еврейских театрах. В конце концов витебские власти откликнулись на этот интерес, и еврейская любительская труппа (вместе с латышской) получила государственное финансирование, позволившее создать Театр национальных меньшинств.

Не обошли своим вниманием театральную жизнь и художники. Самый заметный след оставил Марк Шагал. Еще работая в Витебске, он был связан постоянным сотрудничеством с местным Теревсатом – Театром революционной сатиры. Как свидетельствует Александра Шатских, автор монографии «Витебск. Жизнь искусства. 1917-1922», М.Шагал «писал задники для агитпьес, давал эскизы костюмов и грима, разрисовывал щиты и ширмы для тантоморесков». Репертуар Теревсата насчитывал, как минимум, семь постановок, оформленных М.Шагалом. Нет сомнения, что именно этот факт сыграл не последнюю роль в том, что спектакли витебского Теревсата произвели в Москве подлинный фурор, результатом которого стал перевод труппы в столицу весной 1920 г., за месяц до появления там М.Шагала. (В мае 1922 г. Теревсат возглавил В.Мейерхольд, и вскоре он уже назывался Театром революции при Моссовете.)

Думается, работы М.Шагала в Теревсате не остались незамеченными и для лидеров театрального мира Москвы. Очень быстро мастер оказался вовлеченным в бурную художественную жизнь столицы. Уже к концу 1920 г. создал монументальные фрески для Камерного еврейского театра с изображением различных аллегорий искусств, так или иначе имеющих отношение к театру. Фреска, посвященная музыке, изображала сидящего на фоне маленьких витебских домишек скрипача. Повторением ее позднее стал его великий «Зеленый скрипач» (1923-24) – один из основных прообразов шагаловского творчества, тот самый «скрипач на крыше», который ныне невозможно отделить от еврейских символов ХХ века.

В 1924 г. Витебская губерния вошла в состав Белоруссии, и многие центры культурной жизни стали затухать, перемещаясь постепенно в столицу республики.

Попытка создать еврейский театр в Минске была предпринята еще в 1921 г. В клубе им. Бронислава Гроссера (один из лидеров Бунда, выступавший против вхождения этой организации в РСДРП, умер от болезни в 1912 г. в возрасте 29 лет) с успехом шла пьеса С.Ан-ского «Гадибук» («Наваждение»). Ставились и другие спектакли.

Но чтобы создать еврейский профессиональный театр, требовались определенные условия, которыми молодая белорусская республика не располагала: помещения, актерские и режиссерские кадры и т.д., поэтому первоначально стоял вопрос лишь о создании еврейской секции при Белорусском государственной театре. А чтобы хоть как-то удовлетворить зрительский спрос, Наркомпрос Белоруссии пригласил для работы Камерный еврейский театр РСФСР, единственный тогда на всей постреволюционной территории России, который несколько сезонов провел в городах республики.

11

В 1921 г. для подготовки кадров театральных работников Наркомпрос БССР создает Белорусскую государственную драматическую студию. Так как в Минске условий для ее существования не было, студию разместили в Москве, тем более что это позволяло решить заодно и проблему педагогических кадров. Одновременно была создана и еврейская студия, которую возглавил 32-летний киевский актер и режиссер Михаил Рафальский.

Избранный в 1918 г. товарищем председателя Совета Всероссийского союза еврейских актеров и хористов, М.Рафальский возглавлял в то время созданный им же Харьковский еврейский театр «Унзер винкл» («Наш уголок»). Но в 1921 г. во время гастролей по Белоруссии (Могилев, Гомель, Орша) труппа распалась. Оставшись без работы, М.Рафальский принимает участие в спектаклях местных коллективов, а в 1921 г. создает в Минске Еврейский театр-студию. Уже в конце года вышел премьерный спектакль – «Вечер из произведений Переца» (Ицхок Лейбуш Перец – один из основоположников литературы на идише).

Драматическая студия в Москве обосновалась при еврейской школе сценического искусства Александра Грановского (наст. Авраам Азарх, 1890-1937), только что переехавшей из Петрограда и открывшей на своей базе Государственный еврейский камерный театр (ГОСЕКТ). Едва созданный коллектив быстро получил признание зрителей (за премьерный спектакль «Вечер Шолом-Алейхема») и властей (за спектакль «Мистерия-буфф» по В.Маяковскому, сыгранный на немецком языке в помещении московского цирка для делегатов 3-го конгресса Коминтерна), так что база для подготовки минских студийцев была отличной. Белорусские «мотивы» вообще были близки А.Грановскому: его жена, Александра Азарх-Грановская (1892-1980), родилась и много лет прожила в Витебске.

Отбор учащихся в студию проходил в Минске. Конкурс – 12 человек на место; зачислены Лиза Нельсон, Гирш Цорфас, Мирра Альтман и Эмма Дрейзина. Позднее состав пополнили приезжающие на учебу в Москву поодиночке Песя Вольпина, Фаня Цыпкина, Михаил Ривин, Виктор Головчинер, Лев Литвинов.

Для повышения общеобразовательного уровня студентов читались лекции по истории русского и западноевропейского театров, живописи и музыки. Мастерство актера преподавали крупнейшие мастера Московского Художественного театра: М.Тарханов, В.Сахновский, С.Гиацинтова, А.Дикий. Первой сценической работой студии стала постановка миниатюр по рассказам И.-Л.Переца и Шолом-Алейхема, и 4 февраля 1922 г. в помещении 1-й студии МХАТ прошел просмотр. Этот день коллектив БЕЛГОСЕТа отмечал ежегодно как дату создания Еврейского театра Белоруссии.

Летом 1922 г. студию пополнили приехавшие из разных концов Белоруссии Абрам Треппель, Марк Моин, Ида Берковская, Ида Высоцкая, Кузьма Рутштейн, Юдес Арончик, Мотя Коган, Марк Циммеров и др. Набралась театральная труппа, которую в шутку называли «хедер Рафальского». Этот состав и осуществил первую постановку. Выбор пал на пьесу классического репертуара – «Проделки Скапена» Мольера. За этим спектаклем последовали «Шейлок» по «Венецианскому купцу» В.Шекспира и одноактовка «Хедер» по мотивам произведений Шолом-Алейхема и Менделе Мойхер-Сфорима. Для переводов пьес на идиш привлекались крупнейшие драматурги и литераторы 1920-х гг. Авром Вевьерко, Арон Кушниров.

Дипломной работой студийцев стал спектакль «Праздник в Касриловке» по мотивам рассказов Шолом-Алейхема, поставленный Алексеем Диким. Инсценировку осуществили Изи Харик и редактор первого московского литературно-художественного журнала «Штром» Иехескель Добрушин. Постановку осуществил Алексей Дикий.

М.Рафальский часто назначал молодых актеров ассистентами постановщиков спектаклей. Усилия его не пропали зря: Л.Литвинов, Б.Норд, В.Головчинер и А.Айзенберг стали режиссерами БЕЛГОСЕТа, а первые трое заняли места в списке крупных советских театральных режиссеров.

Лев Литвинов (наст. Гуревич, 1899, Минск – 1963, Казань) в течение трех лет (1921-23) заведовал театральным отделом Наркомпроса БССР, а после окончания студии работал актером и режиссером БЕЛГОСЕТа (1926-32, 1942-43), БДТ-I (1932-37, 1943-50), поставил знаменитую «Павлинку» Я.Купалы. Изгнанный из Белоруссии как «космополит», с 1950 г. и до конца жизни был режиссером Казанского русского драматического театра им. В.И.Качалова. Заслуженный артист и заслуженный деятель искусств БССР.

Виктор Головчинер (1905, Минск – 1961, Вильнюс) работал режиссером минских театров в течение 20 лет, в том числе 14 – БЕЛГОСЕТа. Вынужденный в 1949 г., во время кампании по борьбе с «космополитизмом», уехать из Белоруссии, возглавлял театры Иркутска, Ташкента, Вильнюса. Народный артист БССР и ЛитССР.

Бенедикт Норд (наст. Левин, 1901, Брусилов Киевской губ. – 1965, Москва) работал актером и режиссером в БЕЛГОСЕТе, а затем во МХАТе, Киевском театре им.Л.Украинки. Был главным режиссером Киевского театра им.И.Франко, Харьковского театра им.Т.Шевченко. Народный артист УССР.

Для оформления спектаклей М.Рафальский приглашал крупнейших театральных художников Москвы: Исаака Рабиновича, Исаака Махлиса, Александра Лабаса, Евгения Мандельберга, а для создания музыки – известных композиторов: Александра Крейна, Моше Мильнера, Льва Пульвера. Многие из них сотрудничали с М.Рафальским и тогда, когда студийцы, вернувшись в Минск, создали театр. Именно М.Рафальский открыл как театрального художника Александра Тышлера, который позднее в течение пяти лет (1927-1932) работал в БЕЛГОСЕТе.

В начале 1926 г., когда уже стало ясно, что выпускникам студии предстоит заложить основу будущего еврейского театра в Минске, М.Рафальский заказал ряду авторов пьесы, которые могли бы составить оригинальный репертуар. Две из них («Ботвин» А.Вевьерко и «Гирш Леккерт» А.Кушнирова) позднее были с успехом поставлены самим М.Рафальским.

Осенью того же года 33 бывших студийца вернулись в Минск актерами БЕЛГОСЕТа (Белорусского государственного еврейского театра), первым директором и художественным руководителем которого стал, естественно, М.Рафальский. 1 октября театр открылся премьерой спектакля «На покаянной цепи» по одноименной пьесе И.-Л.Переца.

В Минске БЕЛГОСЕТ, не располагая помещением, давал спектакли в БГТ в те дни, когда сцена была свободна. Не более трех раз в неделю они получали сцену и для репетиций. Все это заставляло труппу много времени гастролировать. Достаточно сказать, что сезон 1928/1929 гг. она провела в Витебске (5,5 месяцев) и в Гомеле (4 месяца).

За первые четыре года существования БЕЛГОСЕТ поставил 10 спектаклей, тепло принятых зрителем, в том числе «Глухой» по Давиду Бергельсону (пост. М.Рафальского, муз. А.Крейна), «Джим Куперкоп» Шмуэля Годинера (1892, мест. Телеханы Минской губ. – 1941, погиб в ополчении под Москвой) в постановке Л.Литвинова, «Гоп-ля, живем!» немецкого драматурга Эрнста Толера, «Борьба машин» Цодика Долгопольского (пост. М.Рафальского), «Выстрел» Александра Безыменского (пост. М.Рафальского и Б.Норда), «На 62 участке» Иехескеля Добрушина (пост. А.Айзенберга), «Штурм» Александра Корнейчука (пост. Б.Норда), «Партизаны» актера БЕЛГОСЕТА, драматурга Файвла Аронеса (1897 – после 1971, Израиль) в постановке М.Рафальского

Одним из наиболее успешных оказался спектакль «Ботвин», посвященный судьбе коммуниста-подпольщика Нафтоли Ботвина, который ведет борьбу в условиях «панской Польши» и гибнет от рук «оголтелого польского фашизма». Отмечая несомненную удачу лучших актеров театра (М.Моина, Ф.Аронеса, К.Рутштейна, М.Ривина, И.Берковской, М.Альтман, Пикельчик и др.), его художественное решение (А.Тышлер), автор статьи «На пути к большевистскому показу» (М.Каменский, «Мастацтва і рэвалюцыя», 1932, №1), посвященной пятилетию постановки, однако, тут же отмечает, что «политически ошибочным является отсутствие показа социал-преступной роли ППС [партии «Поалей Цион»], Бунда, которые имели и имеют, и не малое, влияние на отсталые рабочие слои» (пер. с бел.). Даже спустя 10 лет после разгрома Бунда и 4 года после ликвидации ППС большевиков еще беспокоило влияние на еврейские массы их идеологии.

Обвинения в политической незрелости в адрес театра в 1932 г. были отголосками той проработки, которой его подвергли почти сразу после открытия. Несмотря на популярность, которую БЕЛГОСЕТ быстро обрел среди зрителей, уже 18 августа 1927 г., когда коллективу было еще менее года, его подвергли серьезной критике в резолюции ЦК КП(б)Б «О задачах партии в области театральной политики». Театр обвинили в оторванности от пролетарской действительности. Резолюция призывала «укоренять пьесы, которые бы отражали эпоху строительства социализма и культурной революции в общей связи с национальной политикой партии, пьесы просветительского характера и пьесы, которые давали бы разумный отдых рабочему зрителю».

В начале 1928 г. коллектив успешно выступил на выставке искусств народностей СССР в Москве, где был отмечен почетным дипломом. В 1930 г. спектакль «Фуэнте Овехуна» («Овечий источник» Лопе де Вега) в постановке Л.Литвинова с Ю.Арончик в роли Лауренсии труппа показала на олимпиаде искусств народов СССР, проходившей в Москве с 15 по 22 июня в Зеленом театре Парка культуры и отдыха. Среди 30 коллективов, принявших участие в театральном смотре, были и знаменитые вахтанговцы. БЕЛГОСЕТ разделил первое место с Грузинским театром им.Ш.Руставели. А уже в декабре этого же года труппа приняла участие в Неделе белорусской культуры, которая прошла в Москве.

К началу 1930-х гг. БЕЛГОСЕТ занял одно из ведущих мест в культурной жизни Белоруссии. В 1931 г. при нем возникает драматическая студия, актеры которой не только учились мастерству, но и с успехом гастролировали по республике, организовав выездную труппу.

В 1931 г. театру исполнилось 5 лет. Это событие торжественно отметила пресса. Однако появились и критические статьи, например, в журнале «Мастацтва і рэвалюцыя» (1932, №1). И если еще недавно театр хвалили за точное отражение самобытности еврейской жизни, то теперь за это же ругали:

«Националистические ошибки, которые имели место в отдельных работах театра, так же как и проявления настроений великодержавного порядка, которые выявлялись в свое время в беседах среди отдельных работников ЕДТ [Еврейского драматического театра] о бесперспективности еврейской культуры, потребуют от всего коллектива ясного осознания путей развития национальной культуры в условиях диктатуры пролетариата» (В.Вольский, М.Модель, пер. с бел.).

В 1920-е гг. в Белоруссии работали и другие еврейские театральные коллективы. Упоминаемая ранее витебская труппа существовала до 1924 г., но после того, как город стал окружным центром в составе БССР, при 2-м Государственном театре (ныне им. Я.Коласа) открылся коллектив еврейской драмы и комедии «Ди идише фольксштимме». В 1924-1926 гг. в Гомеле (в помещении рабочего клуба) работала еврейская драматическая студия под руководством М.Меерсона. Успехи этих коллективов были, конечно же, намного скромнее, чем у БЕЛГОСЕТа.

Панорама сценической деятельности евреев в годы идишизации будет неполной, если не упомянуть о ныне совершенно забытых деятелях театра, которые свой жизненный путь начали еще в ХIХ веке.

Прозаик, поэт и драматург Егудис (наст. Рохл Бернштейн, 1869, Минск – 1942, Москва) первый рассказ опубликовала в 1907 г., когда ей было почти сорок лет. После революции ее рассказы, очерки, стихи довольно часто появлялись на страницах еврейских периодических изданий, в том числе в минской газете «Дер векер». В 1925 г. в Минске отдельным изданием вышла ее пьеса «Дер эрштер май» («Первое мая») – о еврейском рабочем движении накануне первой русской революции.

В 1923-1925 гг. драмкружками в минских рабочих клубах руководил драматург и театровед Леон Душман (1886, Вильно – 1941, Минское гетто). Ставил он и собственные инсценировки, одноактные пьесы. Л.Душман не получил специального образования, но имел опыт работы суфлером и сценаристом театров Парижа и Лондона. Позднее он занимался журналистикой, архивными разработками, собирал фольклор, работал в еврейском отделе при АН БССР. К пятилетию БЕЛГОСЕТа собрал уникальные материалы по истории местных еврейских театральных коллективов, которые готовил к публикации Институт литературы и искусства Белорусской академии наук (судьба рукописи неизвестна).

Существовали в республике и музыкальные еврейские коллективы. Наибольшей популярностью пользовалась хоровая капелла, созданная при Государственной филармонии в 1928 г. В ее состав входило 55 вокалистов. Капелла просуществовала до начала Великой Отечественной войны, и весь этот период ее возглавлял композитор и дирижер Самуил Полонский (1902, г.Гайсин Подольской губ. – 1955, Москва). Выпускник хорового факультета белорусских народных инструментов, автор оперетты «Заречный борок». Наиболее известная из его песен – «Вечарынка у калгасе» на стихи Я.Купалы.

 

Успехи в развитии языковой (идишистской) культуры привели к тому, что уже в начале 30-х годов в Белоруссии сформировался один из крупнейших центров еврейской советской культуры, и не по вине евреев он остался только в истории. Сегодня, когда в республике уже почти никто не говорит и не думает на идише, остается только сожалеть о гибели великой, взлелеянной веками идишистской культуры, в основе которой лежал язык, находящийся ныне в Европе на грани полного исчезновения.

Каким же гимном во славу идиша звучат на этом фоне слова писателя и переводчика Исаака Башевиса-Зингера, удостоенного в 1978 г. Нобелевской премии по литературе за «искусство страстного повествования, опирающееся на польско-еврейские традиции и поднимающее общечеловеческие проблемы». В нобелевской речи он сказал:

«Истина такова: то, что проповедовали великие религии с кафедр, то евреи в своих душных средневековых гетто практиковали в обыденной жизни… Гетто было не только местом изоляции преследуемого национального меньшинства, но и великим экспериментом умиротворения, самодисциплины и гуманизма…

Дух языка идиш полон истинной радости, жизнелюбия и неподдельного уважения к человеческой личности. В нем живут надежда на близкое избавление Мессией и великое умение терпеливо ждать. В языке идиш мне слышится печальный юмор, благодарность за каждый ниспосланный день жизни, за каждую, даже самую крохотную, удачу, за каждую встречную независимость. Идиш не требует и не борется. Он с самых истоков своих, превозмогая, пересиливая великие разрушительные силы, как-то сумел просочиться сквозь могучие жернова истории, выжить, осознавая при этом, что божественный план созидания еще только в начале начал.

Есть люди, которые идиш называют мертвым языком. Но почти две тысячи лет считали мертвым и библейский иврит. И что же, вдруг иврит удивительным образом воскрес, будто свершилось самое настоящее чудо…

Это ведь факт, что классики языка идиш были и классиками современного иврита. Идиш далеко не сказал своего последнего слова. Он таит в себе еще много богатств, не известных остальному миру. Это язык подвижников и мучеников, праведников и мечтателей – язык, богатый народным юмором и воспоминаниями, которые род человеческий не вправе забыть. Образно говоря, идиш – это мудрый и покорный язык напуганного, но полного надежд человечества».