Яков Басин. Исторические книги, статьи, очерки.

Как и во всей России, первые послереволюционные годы были отмечены в Белоруссии резким подъемом национального самосознания еврейского населения. Естественно, с энтузиазмом откликнулись на этот призыв времени и представители творческих профессий. Общий объем работы, связанной с развитием идишистской культуры, был в тот период весьма впечатляющим. Идишизация, то есть советизация еврейского населения страны путем интенсивного развития национальной культуры, привела к тому, что это направление стало проникать в произведения не только на еврейском, но и на русском языке, причем далеко не всегда они были рассчитаны на чисто еврейскую аудиторию. В первую очередь это коснулось кино, по словам В.Ленина, важнейшего из всех искусств.

1

Как известно, подъем национального самосознания прежде всего связан с пробуждением исторической памяти народа, чувства гордости за свое славное прошлое, за свой вклад в мировую культуру, за тех великих людей, которых он выделил из своей среды. Эту цель и преследовали создатели первого художественного фильма по еврейской тематике, снятого белорусскими кинематографистами, – исторической драмы «Его превосходительство», вышедшей на экраны 20 марта 1928 г. Для «Белгоскино» – это четвертая игровая лента и первая, созданная на собственной студии.

Белорусское государственное управление по делам кинематографии и фотографии было создано 17 декабря 1924 г. и просуществовало до 1938 г. Производство фильмов началось уже в 1925 г. В 1928 г. была создана студия художественных фильмов «Советская Беларусь», но из-за отсутствия собственного помещения до 1939 г. работала в Ленинграде. Съемочным павильоном служили помещения театра «Кривое зеркало» на канале Грибоедова, где еще совсем недавно заседало Петербургское Дворянское собрание.

Своими специалистами кинопроизводства республика тогда еще не располагала, поэтому большая часть сотрудников состояла из приглашенных. Роль евреев в процессе становления белорусской кинематографии невозможно переоценить: еще в 1926 г. в «Белгоскино» работало всего 10 человек, в том числе 8 евреев, но уже спустя три года число сотрудников возросло до 55 человек, и 38 из них (69%) были евреями.

Съемки «Его превосходительства» проходили в совершенно неприспособленных условиях: в здании ударными темпами шло его переустройство под киностудию. Режиссер фильма – тогда еще совсем молодой Григорий Рошаль (1898, Новозыбков Черниговской губ. – 1983, Москва), один из будущих грандов советского кино. Это была его вторая картина.

К съемкам были привлечены лучшие мастера кино 1920-х гг. (ныне, к сожалению, забытые): оператор Николай Козловский (снявший еще в 1908 г. первый русский художественный фильм «Понизовая вольница»), художник театра и кино Исаак Махлис, популярные актеры Л.Леонидов, Т.Адельгейм, М.Синельникова. Соавтор сценария – Вера Строева, ассистент по монтажу – Марк Донской, будущие известные режиссеры игрового кино. В эпизоде (сцена в цирке) снимались Николай Черкасов и Михаил Ростовцев, исполнившие знаменитый эстрадный номер – пародийный танец в образах популярных клоунов начала ХХ века Пата и Паташона.

Сценарий создан на основе документальных материалов 50-летнего еврейского прозаика, бывшего активиста Бунда Цодека Долгопольского (1879, Городок Витебской губ. – 1959, Минск). Сегодня имя Ц.Долгопольского известно разве что специалистам, а в конце 1920-х гг. этот литератор, писавший на идише, в литературной среде был достаточно популярен. Его знали как автора сборника рассказов и очерков «Картины из местечка» («Билдер фун штетл», 1914), комедии «Дедушкины проклятия» («Дем зейднс клолес» с иллюстрациями Эль Лисицкого, 1919) и вышедшей в том же, что и фильм, 1928 г. книге прозы «У раскрытых ворот» («Бай геэфтне тоерн»).

Фильм «Его превосходительство» выпускался на волне торжественно отмеченного 10-летнего юбилея Октябрьской революции и 25-летия со дня подвига молодого виленского сапожника, члена Бунда Гирша Леккерта, который 5 мая 1902 г. совершил покушение на местного губернатора Виктора фон Валя и спустя три недели был за это казнен.

То, что фильм об этом событии снимался именно на студии «Белгоскино», вряд ли было случайностью. Вильно, древняя столица Великого княжества Литовского, традиционно считался не только литовским, но и белорусским городом. С середины ХVI в. Вильно входил в состав Речи Посполитой, и население его было преимущественно белорусским и еврейским. С 1920 г. город находился на территории Польши. Будучи одним из крупнейших центров еврейской культуры в Восточной Европе, Вильно получил в еврейской среде прозвище «литовского Иерусалима» – «Иерушалаим де Лита» (по переписи 1897 г., евреи составляли 40,9% населения города).

Фигура Гирша Леккерта была чрезвычайно популярна в революционной агитации и пропаганде 1920-х гг.: его именем назывались клубы и библиотеки, улицы и земледельческие коммуны (преимущественно еврейские), его имя присваивалось фабрикам и кооперативам. (В Минске улица Гирша Леккерта была до войны в районе Ляховского предместья, с тыльной стороны 3-й клинической больницы.)

В 1922 г. в центре Минска, в сквере бывшей Соборной площади (ныне – площадь Свободы), на постаменте, на котором с января 1901 г. возвышался бронзовый Александр II, началась установка памятника Г.Леккерту. Выполнить эту работу тогда по разным причинам не удалось. К четвертьвековому юбилею со дня покушения на виленского губернатора решено было вернуться к этому проекту.

19 апреля 1927 г. «комиссия по чествованию 25-летней годовщины казни Гирша Леккерта» приняла даже специальное постановление. Его текст несет в себе атрибуты политической пропаганды второй половины 20-х гг., а поскольку все каноны партийных требований к этому времени еще не были установлены, постановление изобиловало принципиальными противоречиями.

С одной стороны, предполагалось «день казни Леккерта отметить в Белоруссии митингами и собраниями», причем провести эти мероприятия должна была евсекция при ЦК КП(б)Б. Акцию планировалось распространить на весь Советский Союз (для этого следовало «дать необходимые указания органам евсекций союзных республик»). То есть подчеркивалось, что Гирш Леккерт – герой еврейского народа, и подвиг его совершен во благо этого народа.

С другой стороны, постановление четко указывало на то, что фигура Леккерта на памятнике должна «в символической форме отобразить общерусское рабочее движение того времени» и подчеркивать, что акт этот «не является проявлением исключительно еврейского рабочего движения, как это в течение ряда лет утверждал Бунд, а общего рабочего движения всех национальностей».

С одной стороны, памятник увековечивал террористический акт, а с другой – предполагалось, что «вся кампания должна проходить под большевистскими лозунгами и не идеализировать народовольческие и террористические методы борьбы».

Тень ликвидированного Бунда продолжала витать над всей партийной пропагандой большевиков.

Памятник Гиршу Леккерту работы Абрама Бразера в Минске действительно был установлен в 1927 г., однако снесен десять лет спустя на волне «большого террора» и «зачисток» среди бывших бундовцев.

В 1920-е гг. популяризации фигуры Гирша Леккерта уделялось очень большое внимание. В 1922 г., к 20-летию события, в Москве на идише вышла первая книга, посвященная виленской драме 1902 г. Это была биография Г.Леккерта, написанная членом Центрального бюро евсекции Марией Фрумкиной («Эстер»), одним из лидеров Бунда (до 1921 г.) и наиболее активной сторонницей еврейского образования, отстаивавшей крайние идишистские позиции.

Наибольшую известность в те годы приобрела книга историка и политического деятеля, также одного из лидеров Бунда, а позднее евсекции, уроженца Вильно Моисея Рафеса «Гирш Леккерт. (Рассказ о царских розгах)». До 1913 г. М.Рафес жил и работал в Вильно, в Бунде состоял почти со дня его основания, так что все, что связано с делом Гирша Леккерта, знал в подробностях. Есть данные, что он каким-то образом был даже причастен к покушению на фон Валя.

Фигура Г.Леккерта оказалась притягательной и для живописцев. В 1926 г. картину «Последние минуты Гирша Леккерта» создает работавший в то время в Минске Яков Кругер. Полотно в какой-то степени носит вторичный характер, ибо сюжетно напоминает известную картину И.Репина «Отказ от исповеди».

В 1928-1930 гг. на подмостках многих театров СССР с успехом шла драма в стихах Аарона Кушнирова «Гирш Леккерт», написанная на этот сюжет. В 1929 г. Михаил Рафальский поставил ее в Белорусском государственном еврейском театре (БЕЛГОСЕТе). Пьеса вышла также отдельными изданиями на идише (1929, Киев) и на русском языке в переводе Эдуарда Багрицкого (1930, Москва).

Не остались в стороне от этой темы и еврейские деятели культуры других стран. Образ Г.Леккерта воспел идишистский поэт, уроженец Минска Аврахам Лесин (1872-1938). Один из создателей Бунда, А.Лесин с 1897 г. жил в США и в течение 25 лет (с 1913 г. и до самой смерти) выпускал ежемесячник «Цукунфт», в котором сам же и публиковался. Вышедший сразу после смерти А.Лесина сборник «Лидер ун поэмн» («Стихи и поэмы») был иллюстрирован рисунками М.Шагала.

В 1927 г. драму «Гирш Леккерт» пишет бежавший с царской каторги и эмигрировавший в США бывший бундовский активист Х.Лейвик (наст. Лейвик Хальперн, 1888, Игумен, ныне Червень – 1962, Нью-Йорк). Ее сыграли на идише труппы Мориса Шварца на 2-й авеню в Нью-Йорке и Московского еврейского театра-студии «Фрайнкуст». Одновременно ее играли в Париже в еврейском драматическом коллективе при Культур-Лиге (реж. М.Борвин), а в Вильнюсе – в «Идишер театер ин Лите» («Еврейский театр в Литве»), созданном приехавшей из Франции актрисой Рашель Бергер, – ставилась пьеса А.Кушнирова.

2

Создание фильма, посвященного делу Гирша Леккерта, не предусматривалось вышеупомянутым постановлением комиссии по увековечению его памяти. Съемки кинокомиссия Агитпропа ЦК КП(б)Б запланировала более двух лет назад. С просьбой предоставить «Белгоскино» кредиты для производства нескольких художественных фильмов, создание которых отражали бы «местную жизнь и культуру», Агитпроп обратился в Совнарком БССР еще 4 марта 1925 г. В списке фильмов значились три названия: «Кастусь Калиновский», «Свинопас» и «Гирш Леккерт». Предполагалось, что это будут фильмы, увековечивающие подвиг народа в борьбе с царским самодержавием и оккупантами. Последней теме был посвящен вышедший на экраны в феврале 1927 г. первый детский приключенческий фильм «Белгоскино» «Гришка-свинопас», события которого отражали борьбу белорусского народа с польской оккупацией 1920 года.

Лента «Его превосходительство» была поставлена по следам подлинных событий, рассказывая и о том, о чем писали в 1902 г. газеты, и о том, что было скрыто от посторонних глаз тайной партийных сходок. Более того, основные действующие лица в ней выведены под своими именами, а это уже делало фильм не только фактом культуры, но и фактом истории. Сопоставление фактических событий 1902 г. и экранного сюжета представляет для нас значительный интерес, так как наглядно демонстрирует политические процессы, происходившие в советском обществе в первое послереволюционное десятилетие. А так как речь идет об индивидуальном терроре как форме политической борьбы, дело Гирша Леккерта и в наши дни не теряет своей актуальности.

В целом надо сказать, что для 1927 г., когда снимался фильм, обращение к образу революционера, принадлежавшего задолго до Октября к многократно битой большевистской пропагандой еврейской партии, само по себе было событием. К тому же, речь шла о героизации индивидуального террора, осуждаемого большевиками, а это делало ситуацию и вовсе пикантной. (О массовом терроре периода Гражданской войны тогда уже старались не вспоминать, а тотальный террор 30-х гг. никто не мог еще предположить даже в самых страшных пророчествах.)

Как отмечает один из исследователей наших дней, это еще было время, когда «оставались незакрытыми некие сюжетные ниши, позволявшие кинематографистам многое из того, что двумя-тремя годами позже будет уже совершенно невозможно... Спустя десять лет после Октября, когда и следа не осталось от небольшевистских социал-демократических партий, в первый и последний раз кино обращается к герою-бундовцу, герою-террористу, идущему поперек даже собственной партии».

Все это заставляет нас более детально разобраться в тех давних событиях.

К 1902 г. о 23-летнем Гирше Леккерте было известно лишь то, что, являясь членом Бунда, он вел революционную пропаганду среди еврейских рабочих и ремесленников в крупных городах Виленской губернии и Екатеринославе, а в 1900 г. возглавил нападение около 500 евреев-рабочих на полицейский участок в Новгородском предместье Вильно для освобождения арестованных товарищей.

Но в мае 1902 г. произошло событие, которое всколыхнуло всю Россию. Оно было связано с именем нового виленского губернатора Виктора фон Валя, получившего эту должность в 1901 г. после смерти правившего до этого 4 года героя крымской кампании генерала Виталия Троцкого. Свой характер новый глава губернии показал немедленно. Вот что писала виленская группа Бунда в ноябре 1901 г. в прокламации «Ответ на речь фон Валя»:

«[Новый] губернатор заявил, что основой своей деятельности он считает «твердость власти» и строгое исполнение всех особых законов и распоряжений, которые ранее были изданы для искоренения крамолы и подавления национальной самостоятельности... Всякое культурное начинание будет стесняться, всякое проявление национального самосознания – преследоваться со всей жесткостью, какая подобает «твердой власти»...

Фон Валь – «слуга царёв»... Этот нравственный проститут не постеснялся посоветовать забастовавшим работницам фабрики Лаферм заняться проституцией, чтобы увеличить свой заработок, а в бытность курским губернатором порол крестьян, отказавшихся идти к помещику на работу за нищенскую плату... Первые его шаги у нас ознаменовались отправлением в тюрьму до 100 сморгонских рабочих, арестом около 20 человек в Вильне...»

А спустя полгода, в 1902 г., по приказу фон Валя была разогнана первомайская демонстрация, причем сделано это было с необычайной даже для тех бунтующих предреволюционных лет жестокостью. Вот как описывалось это событие в воззвании ЦК Бунда «К русским товарищам-рабочим»:

«Когда по примеру прошлых лет наши товарищи в Вильне подняли красное знамя и воскликнули: «Долой самодержавие!», на них с остервенением кинулись полиция, дворники, казаки и стали их жестоко, немилосердно бить. В особенности жестоко и без пощады били знаменосца, которого казаки хлестали нагайками даже тогда, когда он лежал уже без чувств».

Вышедшая спустя месяц, 1 июня, «Искра» более подробно описывала события в Вильно, связанные с разгоном первомайской демонстрации.

«В день 1-го мая с утра все дворники дежурили у ворот с дубинками в руках. На каждом перекрестке в наиболее оживленных центрах кроме городовых стояли также и околоточные надзиратели.

… Наступает 8 часов вечера. Полицеймейстер приказывает запирать все магазины. На улице показываются отдельные патрули (кроме полицейских). Около Малого театра выстраиваются человек 70 казаков, а за ними пехота.

Вдруг из Еврейской улицы выскакивают 3 смельчака. Один с красным фонарем кричит: «Долой самодержавие!», «Да здравствует свобода!», но в ту же минуту… он был сбит с ног и в буквальном смысле истерзан. Это послужило сигналом. Из толпы стали выходить лица с красными флагами. Они моментально были схвачены и избиты, а затем отправлены в полицию. Одного из них убили. Это столяр-еврей. Когда его привезли в госпиталь, он скончался. Вслед за этим из толпы стали выхватывать отдельных личностей или просто рубили с плеча.

В тот же день в городском театре шла «Родина». В середине второго действия посыпались сверху в публику разноцветные бумажки и прокламации с надписями: «Поздравляем народ с праздником 1 мая»… Валь был также в театре, и к нему в ложу также попало несколько таких «штучек». Через несколько минут раек уже был оцеплен, и забрали человек 35.

На следующий день к тем, которые были арестованы на улице, применили телесное наказание… Общество сильно взбудоражено…»

Однако «общество» ждало еще большее потрясение: на следующий день после ареста из 50 арестованных демонстрантов 28 (22 еврея и 6 поляков) были подвергнуты в участке унизительному телесному наказанию – экзекуции.

В ночь на 31 мая и 4 июня 1902 г. в Минске распространялось в переводе с идиша воззвание ЦК Бунда «К русским товарищам-рабочим». Это был призыв к солидарности в борьбе за свержение самодержавия, обращение к тем, кто, «почувствовав себя людьми, выступил на борьбу за свои человеческие права, за политическую свободу».

«Мы, еврейские рабочие, подвержены еще таким преследованиям, о которых вы понятия не имеете. Мы принадлежим к национальности, особенно ненавистной царскому правительству, и оно нас вдвойне давит и притесняет, оскорбляет и унижает… Для нас оказался недостаточным обычный арсенал наказаний русского полицейского застенка, и вот к нам применили нечто новое, из ряда вон выходящее, неслыханное и до того ужасное и позорное, чего даже от русского правительства, самого дикого в Европе, и мы ожидать не могли. Нас, рабочих-революционеров, евреев и поляков, подвергли телесному наказанию, позорному сечению розгами…

Избитых, израненных товарищей отвели в полицейское управление, где их ожидало еще более ужасное наказание, при одном воспоминании о котором кровь в жилах леденеет и кулак невольно сжимается. На следующий день наших товарищей подвергли позорной, гнусной расправе, их личность, их достоинство грубо и нагло топталось ногами. В присутствии губернатора фон Валя, полицеймейстера Назимова, врача Михайлова, полицейских, казаков и пожарных производилась позорная экзекуция. При этом над несчастными нашими братьями сам губернатор фон Валь грубо издевался, осыпая их площадной бранью, а чтобы усилить страдания, приказывал сечь медленно. Некоторые были им подвергнуты утонченной моральной пытке: их не секли, но заставляли смотреть, как секут их товарищей. Секли казаки и секли нещадно – после 10 ударов от розги оставался один голый стебель. Давали от 25 до 30 ударов. Многие падали в обморок, но их приводили в чувство и снова били.»

3

Чтобы понять характер происшедших после этого событий, следует представить себе ситуацию, сложившуюся в Вильно в отношениях между еврейской и христианской общинами.

В сентябре 1897 г. в Вильно прошел I съезд еврейских социал-демократов, создавших «Всеобщий еврейский рабочий союз в России и Польше» (Бунд). Предполагалось, что Центральный комитет организации будет располагаться в Минске, но прошедший здесь в марте следующего года Первый съезд РСДРП привел к аресту в разных городах более 70 членов Бунда, разгрому его центральной типографии в Бобруйске и разрыву многих уже налаженных связей. После этого ЦК Бунда начал работать в Вильно и в течение четырех последующих лет провел еще три съезда. Языковый барьер долгое время делал Бунд самой законспирированной революционной организацией в России.

Еще находясь в Минске, ЦК Бунда взял на себя всю организационную часть в проведении в марте 1898 г. I съезда РСДРП. Именно бундовцы наиболее последовательно отстаивали интернационалистское значение новой партии, убедив делегатов заменить в названии манифеста новой социал-демократической партии слово «русская» на слово «российская».

В предпасхальные дни марта 1900 г. виленские евреи пережили вспышку массового антисемитизма, связанного с возникновением так называемого «дела Блондеса». В попытке убийства женщины-католички обвинили еврея Давида Блондеса, вознамерившегося якобы добыть христианскую кровь для ритуальных целей. В речи прокурора звучали такие, например, выражения: «Блондесу помогал легион евреев», оправдание Блондеса позволит «торжествовать среде, из которой он вышел» и т.д.

Блондеса защищал Оскар Грузенберг, юрист и общественный деятель, который на себе прочувствовал все «прелести» дискриминации властей: закончив в 1889 г. юридический факультет Киевского университета, он вплоть до 1905 г. (16 лет!) не мог получить звание присяжного поверенного. Принимая участие в специфически «еврейских» процессах, Грузенберг прославился блестящими выступлениями в защиту чести и достоинства еврейского народа. Но понадобилось долгих 2 года, пока 1 февраля 1902 г. присяжные заседатели не признали Блондеса невиновным. До возникновения «дела Леккерта» оставалось всего три месяца.

После IV съезда Бунда, прошедшего в Белостоке в апреле 1901 г., начался новый период в революционной борьбе евреев за свои права. Съезд признал «необходимость перейти к более интенсивной политической агитации», которая должна была вестись вполне самостоятельно, вне зависимости от агитации экономической, и высказался против террора – как экономического, который обычно выражался в нападении на хозяев, на представителей фабричной администрации и т.д., так и политического. Было заявлено, что террор «дискредитирует рабочее движение».

И вот на этом фоне возникает дело о массовом унижении людей только за то, что они вышли на ставшую уже к началу 1902 г. достаточно привычной в общественной жизни российских городов первомайскую демонстрацию.

К этому времени история России знала два подобных случая, которые получили широчайший резонанс в обществе. В 1875 г. петербургский градоначальник Трепов подверг телесному наказанию революционера Боголюбова. В ответ на это в него стреляла Вера Засулич, которую впоследствии суд присяжных оправдал. А в ноябре 1889 г. на карийской каторге была подвергнута телесному наказанию 27-летняя «народница» Надежда Сигида. История эта закончилась трагически: Сигида скончалась. В ответ на это18 политкаторжан приняли яд (6 из них умерли). Инцидент стал поводом для ликвидации в 1890 г. карийской каторги – группы тюрем в составе нерчинской каторги на реке Кара в Забайкалье.

Мысль организовать покушение на фон Валя возникла в рабочей среде не случайно. Всего за 3 дня до виленских событий, 29 апреля, в Ковно (ныне – Каунас) состоялся бунт в тюрьме. Бунт усмирили, а арестантов поодиночке водили в баню и там секли.

Нет ни малейшего сомнения, что к покушению молодежь подтолкнули также события в Петербурге, где 3 мая в Шлиссельбургской крепости был казнен студент Киевского университета эсер Степан Балмашев, застреливший в Мариинском дворце министра внутренних дел Дмитрия Сипягина. Менее двух лет Сипягин был министром, но за это время карательными мерами против рабочего и студенческого движения успел стать врагом «номер один» всей радикально настроенной интеллигенции. Именно он издал 17 августа 1901 г. циркуляр, по которому были в значительной степени урезаны ссуды голодающим крестьянам и ограничивалась благотворительная деятельность общественных организаций и частных лиц. Покушение организовала партия социалистов-революционеров (ПСР), для которых индивидуальный террор был главным методом борьбы с самодержавием. Возглавлял заговор член ЦК ПСР, создатель и первый руководитель ее боевой организации Григорий Гершуни.

Г.Гершуни (Герш Исаков-Ицков Гершуни, 1870, Минск – 1908, Цюрих, Швейцария) работал в Минске провизором, входил в местные народовольческие кружки, где и впитал идеи террористических форм борьбы с царским самодержавием. В 1897 г. познакомился с вернувшейся из ссылки Екатериной Брешко-Брешковской («бабушкой русской революции») и вместе с ней начал подготовку к созданию единой неонароднической партии. Стал одним из учредителей ПСР и членом ее ЦК, руководителем ее Боевой организации. Спланировал убийство губернаторов Н.Богдановича (Уфа) и Оболенского (Харьков) и неудачное покушение на обер-прокурора Синода, инициатора политики контрреформ Константина Победоносцева на Невском проспекте в 1903 г.

Полиции Григория Гершуни выдал его ближайший соратник и, как позднее выяснилось, провокатор Е.Азеф, занявший после этого его место лидера боевиков. Смертную казнь Г.Гершуни ждал в Петропавловской крепости, но ее ему заменили на пожизненную каторгу и отправили в акатуйскую каторжную тюрьму (Восточная Сибирь), откуда он бежал и через Китай и Америку добрался до Европы. В феврале 1907 г. принял участие во 2-м съезде СПР (Таммерфорс), через год уехал в Швейцарию для лечения. Там узнал о разоблачении Е.Азефа. Незадолго до смерти от рака написал книгу воспоминаний «Из недавнего прошлого», переведенную позднее на многие языки. Похоронен в Париже рядом с главой русской политической эмиграции Петром Лавровым.

4

Убийца Сипягина 21-летний Степан Балмашев был повешен 3 мая 1902 г. , а спустя 2 дня, 5 мая, 22-летний Гирш Леккерт стрелял в фон Валя.

Несмотря на то, что с момента разгона первомайской демонстрации и экзекуции, устроенной фон Валем, до выстрелов Гирша Леккерта прошло всего несколько дней, сама идея покушения на виленского губернатора получила широкий резонанс среди еврейской революционной общественности, и даже удивительно, как о готовящемся теракте не узнала охранка. Видимо, о том, что замыслил Гирш Леккерт и его товарищи, знали и их родственники, иначе это не стало бы сюжетом народной песни, появившейся по следам этих событий. Вот, к примеру, как, по тексту песни, провожали Гирша Леккерта его близкие на подвиг:

«Прощай, мой муж», – жена ему сказала.
«Прощай», – сказала Гиршелу родня.

Подпольная рабочая организация целиком поддержала радикально настроенную молодежь, но городской комитет Бунда ответил на ее предложение категорическим отказом.

Инициаторы покушения с такой позицией старших товарищей не согласились («нельзя молчать – на насилие надо отвечать насилием») и «пошли в народ». Стали собирать деньги. Участники заговора укрывались у сочувствующего им населения. И вот 5 мая после окончания циркового представления в городском театре входивший в эту группу Гирш Леккерт сделал несколько выстрелов в фон Валя. Попала в губернатора только одна.

Как отмечалось в одном из документов ЦК Бунда, покушение на фон Валя явилось «вполне достойным и при данных условиях неизбежным ответом» на его репрессии против арестантов.

Судил Леккерта военный суд, и 29 мая он был повешен в Вильно на военном поле в присутствии «большого скопления войск местного гарнизона».

5

Виленская драма произвела на российское общество огромное впечатление. Выстрел Леккерта был повсеместно расценен как акт защиты чести и достоинства евреев. Как писал позднее бывший бундовец М.Рафес, «в кругах буржуазии и полиции говорили, что нельзя задирать еврейских рабочих, они за себя могут постоять». «Радостное чувство сознания, что беспримерное правительственное преступление не осталось безнаказанным, омрачается у нас только сожалением, что покушение прошло не вполне удачно», – писала в те дни «Искра».

События в Вильно позволили более реалистично подойти к оценке политической ситуации в России. «Свист розог характеризует нынешний наш политический порядок несравненно лучше, чем мог бы характеризовать его гром выстрелов, – констатировала та же «Искра». – Сечение – наказание, придуманное для рабов, – показывает, что самодержавие царя... означает в то же время полное рабство пролетариата».

До этого «непосредственное участие в террористических актах евреи редко принимали участие», – писал позднее историк Ш.Дубнов. Однако он же при этом отмечал, что «наиболее истерзанные царским режимом, евреи давали для революционной армии борцов в пропорции, превышавшей их численность в стране, но и эта пропорция едва соответствовала их страданиям». Поэтому весь ход борьбы с царизмом рано или поздно должен был привести к тому, что евреи также окажутся в рядах террористов. К этому неизбежно подталкивали и иные факторы, среди которых, как писал А.Солженицын, «общий в воздухе дух к террору, уже не раз явленному в России, нарастающая привычка молодых людей иметь «в запасе» оружие, да при доступности оружия, особенно через контрабанду».

Руководители Бунда оказались в затруднительном положении: с одной стороны – всеобщее одобрение террористического акта, с другой – отрицание террора как метода борьбы, декларированное год назад на собственном съезде. Кто-то предложил использовать термин «организованная месть», то есть месть как форма не стихийной, а осознанной и спланированной ответной реакции на насилие. Термин немедленно подхватили. Вопрос был вынесен на обсуждение прессы. «Arbeiterstimme», нелегальный социал-демократический журнал на идише, издававшийся первоначально группой виленских рабочих, а позднее (с №7) ставший центральным органом Бунда, целиком посвятил делу Гирша Леккерта очередной выпуск (№34). Редакционная статья называлась «Как нужно отвечать на розги».

«Телесное наказание – самое позорное наказание, которое можно себе представить... [Оно] унижает и позорно оскорбляет наше достоинство... Человеческое достоинство у каждого честного человека... должно быть дороже всего... [Его] мы должны защищать до последней капли крови... Тот позор, то оскорбление, которое наносится одному из нас, падает на нас всех, и мы все... обязаны за это отомстить...

Мы не советуем применять террор... Надо отличать и не смешивать двух понятий: отвечать насилием на насилие правительства и террор как средство борьбы против правительства... Если бы Бунд стал применять террор, то он этим самым подписал бы себе собственный смертный приговор... Мы не забываем ни на одну минуту, что мы боремся не против отдельных личностей, но против всего политического строя...

Только раб может спокойно выносить оскорбление своего достоинства. Еврейские рабочие уже не рабы, и они всегда это, без сомнения, докажут.»

Когда в августе 1902 г. в Бердичеве собралась V конференция Бунда, делегаты подавляющим большинством приняли резолюцию в пользу организованной мести, но при этом очень четко определили свою позицию, касающуюся террора:

«Протесты, в какой бы форме они ни выражались, не являются достаточным средством против таких азиатских насилий [как телесные наказания]. Честь революционной партии требует мести за унижение ее членов. Было бы большим заблуждением думать, что такой род мести имеет что-то общее с террором. Когда партия решает наказать того или другого царского слугу, она этим не имеет в виду устрашить правительство или вообще воспользоваться этим для достижения своих целей... Партия, стоящая на твердой принципиальной и тактической почве, всегда будет в состоянии не допустить, чтобы единичные акты мести превратились в систематический террор».

При всей осторожности выводов, резолюция V конференции Бунда вызвала бурное неприятие со стороны всех существующих в то время социал-демократических организаций. Разгромная статья появилась в «Искре». Она произвела особо тягостное впечатление на ЦК Бунда. Вот почему собравшийся в Цюрихе в 1903 г. V съезд Бунда поспешил отменить резолюцию об «организованной мести», и в последующем «уже не было ни одного случая, когда бы в той или иной организации выявился какой бы то ни было террористический уклон».

Дебаты в революционной среде не прекращались: Л.Мартов и В.Засулич оправдывали акты «организованной мести», В.Ленин – осуждал. Откликнувшись на убийство Д.Сипягина статьей «Революционный авантюризм», В.Ленин осудил призыв эсеров к террору, «непригодность которого так ясно доказана опытом русского революционного движения», показав иллюзорность их веры в поддержку толпы.

Но отрицавший индивидуальный террор В.Ленин при этом не смог скрыть, что массовый террор, в котором могла эта «толпа» принять участие, его бы устроил: «Нисколько не отрицая в принципе насилия и террора, – пишет он в этой же самой статье, – мы требовали работы над подготовкой таких форм насилия, которые бы рассчитывали на непосредственное участие массы и обеспечивали бы это участие». И как жаль, сокрушается он, что «пропадает даром революционный порыв недостаточно просвещенной и неорганизованной толпы» и «пропадают даром выстрелы «неуловимых личностей» (террористов).

До массового «красного террора», в котором уже принимала «непосредственное участие» просвещенная и организованная большевиками «толпа», оставалось всего полтора десятка лет.

6

В наши дни, когда человечество занято проблемой борьбы с терроризмом, дело виленского сапожника и партии, членом которой он являлся, предстает перед нами совсем в ином свете. Поэтому особый интерес вызывает анализ позиции деятелей культуры и надзирающих за ними властей в 1927 г., когда по мотивам этих событий снимался игровой фильм «Его превосходительство».

С какими же оценками подошла в 1927 г. советская власть к виленской драме начала ХХ в.? Вызывал ли симпатию у авторов фильма и партийных цензоров спустя 10 лет после Октября повешенный в 1902 г. и овеянный революционной романтикой Гирш Леккерт или, напротив, подвергался безоговорочному порицанию за «не наш путь»? А ведь у Гирша Леккерта были последователи, террористические акты которых были такими же актами «организованной мести», и осуждать их не брались даже большевики. Правда, были у Леккерта и предшественники – достаточно вспомнить народовольцев и убийство Александра II в 1881 г.

Первой жертвой политического террора начала ХХ в. стал министр народного просвещения Н.П.Боголепов, о котором председатель российского правительства Сергей Витте писал в воспоминаниях, что это «был весьма порядочный, корректный и честный человек, но он держался крайне реакционных взглядов».

Профессор Боголепов, вступив на министерский пост в 1898 г., неоднократно делал попытки подавить революционное движение в российских университетах. Но с приходом к власти в 1894 г. Николая II в России наступил период некоторой либерализации режима, принесший с собой появление различных партий и общественных движений. Революционные идеи витали в воздухе, в стране свободно продавались книги соответствующего содержания, появились легально изданные переводы «Капитала» К.Маркса. Не имея возможности исключить из университетов или посадить в тюрьму всю революционно настроенную молодежь, Боголепов сделал все для того, чтобы неблагонадежных студентов «забривали» в солдаты.

Зафиксировав значительную роль евреев в студенческих волнениях (при всей малочисленности этой национальной прослойки), министр ужесточил процентную норму их приема в университеты. 5 июня 1899 г. он издал циркуляр об обязательном исчислении ее не по общему числу студентов, а отдельно по каждому факультету. Это значительно уменьшало общее число евреев, так как по тем специальностям, которые готовили государственных служащих (например, историко-филологические), их обычно было весьма немного.

Одним из изгнанных из университета студентов был 17-летний Петр Карпович, который 2 марта 1901 г. стрелял в Боголепова, смертельно ранив его. Место погибшего занял генерал-адъютант П.Ванновский, который несколько либерализировал политику своего предшественника, но по отношению к евреям, напротив, ужесточил ее. В июле 1901 г. их прием в университеты был сокращен: с 3-х до 2-х процентов в столицах, с 5-ти до 3-х – во внутренних губерниях и с 10-ти до 7-ми – в черте оседлости.

Спустя год после казни Г.Леккерта, 4 июня 1903 г., 24-летний член сионистского кружка «Поалей Цион» Пинхас Дашевский совершил покушение на жизнь подстрекателя Кишиневского погрома, представителя крайнего антисемитизма в России журналиста Поволакия (Павла) Крушевана. Подкараулив последнего на Невском проспекте в Петербурге, П.Дашевский нанес ему легкое ножевое ранение. Национально настроенные круги еврейской молодежи в России и за рубежом расценили это как месть за жестокую кишиневскую резню. Суд над П.Дашевским был закрытым, его приговорили к пяти годам арестантских рот, но позднее (по ходатайству О.Грузенберга) досрочно освободили.

А 15 июля 1904 г. был убит министр внутренних дел и шеф жандармов Вячеслав Плеве. Бомбу в его карету бросил 25-летний Егор Сазонов, член Боевой организации партии эсеров, во главе которой стоял Е.Азеф. Смертельное орудие изготовил 23-летний минчанин Максимилиан Швейцер.

По мнению современников, это убийство – месть министру за кровавый Кишиневский погром, в организации которого его не без оснований подозревали. В.Плеве остался в истории одним из наиболее одиозных царских чиновников, проводивших откровенно антисемитскую политику. Его ставшее широко известным заявление, что «евреев надо проучить», во многом объясняло мотивацию его антисемитизма.

Последняя четверть века жизни В.Плеве так или иначе была связана с полицией и подавлением революционного движения в России. Еще в 1888 г., возглавляя Особое совещание, он разработал проект из 44-х пунктов по ущемлению гражданских прав еврейского населения: выселить молодежь из деревень черты оседлости, не допускать возвращения в сельскую местность тех, кто хоть ненадолго покинул ее, изгнать из внутренних губерний проживающих там без особых разрешений и т.д. Александр III отклонил проект на одном лишь основании: в ответ на этот акт дом Ротшильдов не позволит разместить заем на Парижской бирже.

Косвенным доказательством участия Плеве в организации погромов могут служить его слова, сказанные (согласно воспоминаниям С.Ю.Витте) еврейской депутации: «Заставьте «ваших» прекратить революцию, и я прекращу погромы и начну отменять стеснительные против евреев меры». Если говорить о погромах, то только в первые месяцы 1904 г., когда проходила мобилизация в армию после начала русско-японской войны, их число составило 34, в том числе 16 – на территории Белоруссии. Кстати, на эту бессмысленную бойню призвали и более 30 тысяч евреев, но это не спасало всех остальных от погромной политики министерства внутренних дел. Именно директивы Плеве ждали обычно местные власти, боясь подавлять погромы силой войск, а эти директивы почему-то приходили к ним лишь на второй, а то и на третий день бесчинств толпы.

Впрочем, Плеве и другие национальные меньшинства не жаловал: именно по его приказу конфисковали имущество Армянской апостольской церкви, проводилась насильственная русификация Финляндии и т.д.

Любопытно, что министр, издав в июне 1903 г. циркуляр о запрещении публичной пропаганды сионизма, заявил прибывшему в Петербург после Кишиневского погрома Теодору Герцлю: «Я не хочу отрицать, что положение русских евреев не является счастливым… Если б я был евреем, вероятно, был бы также врагом правительства».

Так что, думается, Плеве хорошо понимал, какую опасность для него в личном плане представляют еврейские революционеры.

Одним из наиболее активных антисемитов конца XIX в. был брат царя, великий князь Сергей Александрович. В 1891 г., получив пост московского генерал-губернатора, он заявил, что его главная цель – «очистить Москву от евреев». 28 марта того же года «высочайшим повелением» из города начали выселять всех евреев-ремесленников, а 15 октября 1892 г. – отставных солдат рекрутских наборов и членов их семей. За короткий срок из Москвы было изгнано около 20 тысяч евреев. Тех, кто заявлял, что не имеет средств на переезд, отправляли тюремным этапом – зимой, вместе с уголовниками, что приводило к многочисленным жертвам.

23 июня 1892 г. московские власти закрыли всего год назад построенную синагогу на Солянке. Ее раввин Шломо Минор и староста Шнайдер подали прошение об отмене решения, но это лишь привело к их высылке из Москвы и запрету навсегда проживать вне черты оседлости. В том же году из 14 молельных домов 8 были закрыты. Великий князь на этом не остановился. В 1897 г. особым законодательством в Москве запретили селиться изучающим «фармацевтику, фельдшерское и повивальное искусство», спустя два года ограничили запись купцов первой гильдии в купеческое сословие, а чтобы выселить евреев из местечек, специально причисляли их к сельским населенным пунктам.

Но наступило 4 февраля 1905 г., когда член Боевой организации 28-летний Иван Каляев взорвал бомбу под великим князем Сергеем Александровичем…

7

Террористические акты эсеров не обошли и Белоруссию.

14 января 1906 г. акт возмездия в Минске совершили сын коллежского асессора 26-летний минчанин Иван Пулихов и дочь царского генерала 27-летняя московская дворянка Александра Измайлович. Выполняя решение Боевой организации партии эсеров, которая вынесла смертный приговор минскому губернатору Павлу Курлову, они сделали попытку совершить акт публичной казни П.Курлова и минского полицейместера Дз.Норова. Попытка оказалась неудачной: бомба не взорвалась, а пули прошли мимо.

Дело в том, что за три месяца до этого в Минске произошли события, которые остались в истории под названием «Курловский расстрел».

18 октября 1905 г. (по старому стилю), на следующий день после обнародования Манифеста Николая II «Об усовершенствовании государственного порядка», обещавшего даровать народу «незыблемые основы гражданской свободы», неприкосновение личности, свободу совести, слова, собраний и союзов, в Минске начались волнения, вылившиеся в огромный митинг на площади у Виленского (ныне Центрального) вокзала. Под давлением либеральной общественности губернатор П.Курлов выпустил из тюрем политзаключенных, но далее контролировать события не смог и приказал войскам минского гарнизона стрелять в митингующих. На месте было убито до 100 человек и втрое больше ранено.

В Минске тогда 53% населения было еврейским. Единственной серьезной политической силой в городе был Бунд, поэтому не случайно большинство митингующих были евреями. Сам П.Курлов, прославившийся «открытым покровительством черносотенцам», вынужден был позднее признать «еврейский» характер митинга на привокзальной площади, хотя сделал это достаточно своеобразно. В своих воспоминаниях, изданных в СССР в 1923 г., он написал: «Толпа разбежалась, захватив, однако, с собой раненых и убитых, что является характерным для тех массовых выступлений, в которых большинство составляют евреи».

Курловский расстрел произвел огромное впечатление на российское общество. Власти проявили жесткую волю и, подавляя сопротивление масс, приговорили покушавшихся к высшей мере наказания. Решением военного суда 16 февраля 1906 г., несмотря на то, что покушение на П.Курлова оказалось неудачным, террористы были приговорены к смертной казни, замененной для А.Измайлович вечной каторгой. 26 февраля 1906 г. И.Пулихов был повешен на воротах минской тюрьмы. Чтобы оказать психологическое давление на население города, тело не убирали с виселицы в течение четырех дней.

Однако незадолго до вынесения приговора произошло еще одно покушение. В знак протеста против произвола властей младшая сестра Александры Измайлович Екатерина, бывшая куратором Минской организации эсеров от ЦК, стреляла 27 января 1906 г. в Севастополе в вице-адмирала 58-летнего Григория Чухнина, прославившегося беспощадной расправой над революционными матросами Черноморского флота. Выстрел оказался неудачным, и Екатерину по приказу раненого Г.Чухнина прямо на месте расстрелял матросский патруль. Правда, спустя полгода возмездие настигло вице-адмирала: 28 июня 1906 г. его застрелил там же, в Севастополе, матрос Яков Акимов. Скрывшись от погони и уйдя за границу, Я.Акимов позднее оставил свои воспоминания об этом деле, опубликованные в журнале «Каторга и ссылка» в 1925 г. (№5).

Скорее всего покушение на Г.Чухнина сыграло негативную роль в деле Ивана Пулихова и не оставило ему надежды на сохранение жизни.

Судьба эсеровских террористов, как мы видим, складывалась по-разному. Что касается «бомбистов», то в их судьбе и в организации их терактов огромную роль сыграли эсеры-выходцы из Белоруссии.

П.Карпович, И.Каляев и Е.Сазонов – все они так или иначе были связаны с Е.Азефом.

Евно Фишелевич Азеф (1869, Лысково Гродненской губ. – 1918, Берлин) – один из самых легендарных двойных агентов и провокаторов ХХ в., с именем которого связана история наиболее громких террористических актов в России до революционных событий 1905 г. Заняв после ареста Г.Гершуни место лидера боевиков, он не только организовывал покушения (в том числе на Плеве и великого князя), но и дважды выдавал охранке весь состав своей группы – в 1905 и 1908 гг., причем в последнем случае 7 человек приговаривались к смертной казни, и приговор был приведен в исполнение.

Азефа никто не вербовал: свои услуги в качестве осведомителя он предложил Департаменту полиции сам, когда учился в политехническом институте в Карлсруэ (Германия). Вернувшись в 1899 г. в Россию, сыграл решающую роль в создании партии эсеров и в течение шести лет, до самого разоблачения, входил в ее ЦК. Осенью 1905 г., войдя в Боевой комитет по подготовке вооруженного восстания в Петербурге, выдал полиции все планы заговорщиков. Предотвратил покушения на Николая II, на министра внутренних дел П.Н.Дурново, которые сам же готовил.

В 1908 г. Азефа разоблачили. ЦК партии эсеров приговорил его к смерти, но он бежал в Берлин. Во время Первой мировой войны, в июне 1915 г., его арестовали, поместили в тюрьму Моабит, и в апреле 1918 г. он умер от болезней.

(Петру Карповичу Е.Азеф с помощью полиции устроил побег, но, оказавшись в 1907 г. в эмиграции и узнав о разоблачении своего спасителя, Карпович отошел от партии эсеров. Егор Сазонов оказался в зерентуйской тюрьме (нерченская каторга) и 27 ноября 1910 г. покончил с собой вместе с пятью другими заключенными в знак протеста против жестокого обращения администрации. Ивана Каляева повесили в Шлиссельбургской крепости.)

Бомбы для Е.Сазонова и И.Каляева изготовил Максимилиан Швейцер (1881, Смоленск – 1905, Петербург).

Сын банкира, купца 1-й гильдии, ни в чем не нуждающийся М.Швейцер еще студентом Московского университета стал участником группы, готовившей студенческие выступления. На одной из сходок его арестовали, при обыске обнаружили революционную литературу; был сослан. В ссылке сошелся с эсерами, а после освобождения уехал в Швейцарию, где вступил в Боевую организацию и стал техником по изготовлению бомб. В конце 1903 г. с грузом динамита приехал в Россию. Изготавливал бомбы, которые потом сам же и развозил по стране для совершения терактов. Погиб в ночь на 26 февраля 1905 г. в номере гостиницы «Бристоль» при взрыве бомбы, которую собирал.

Итак, в числе террористических актов начала ХХ в., получивших широкий общественный резонанс, оказался лишь один, совершенный не эсером, а бундовцем Гиршем Леккертом.

Идеи возмездия за бесчинства властей витали в воздухе и после Гражданской войны, не раз воплощаясь в акты индивидуального террора.

В мае 1926 г. весь мир был взбудоражен очередным актом «организованной мести» на «еврейской почве» – спланированным убийством на одной из улиц Парижа бывшего председателя украинской Директории Симона Петлюры. Убийца – эмигрант из Бессарабии бывший анархист, зарабатывавший в Париже на жизнь в часовой мастерской, 40-летний Шалом Шварцбард – потерял в погромах Гражданской войны 15 родственников. Его теракт вызвал сочувственный отклик не только в еврейском мире, но и в демократически настроенных кругах западной интеллигенции. Имя С.Петлюры было в те годы символом разгула еврейских погромов, которые даже назывались «петлюровскими». В защиту Ш.Шварцбарда выступили Марк Шагал, Шолом Аш, Ромен Роллан и многие другие деятели европейской культуры. Суд присяжных тогда вынес оправдательный приговор.

А 11 января 1929 г. тремя выстрелами из револьвера в Москве был убит преподаватель курсов комсостава «Выстрел» бывший царский генерал Яков Слащев, ставший прототипом генерала Хлудова в пьесе Михаила Булгакова «Бег». Но в 1928 г., когда писатель заканчивал пьесу, Слащев еще не подозревал о своей участи. В 1921 г. он вернулся в Россию и поступил на службу новой власти, простившей ему, бывшему командующему 2-го армейского корпуса Добровольческой армии, все его преступления времен Гражданской войны. Слащева убил стрелок военизированной охраны Лазарь Коленберг, который не простил генералу гибель брата во время еврейского погрома в Николаеве, устроенного частями корпуса. (В ходе следствия Л.Коленберг был признан невменяемым и освобожден из-под стражи. Дальнейшая его судьба неизвестна.)

8

Все акты «организованной мести», как правило, строились по одному сценарию и походили друг на друга, как близнецы. В глазах общественного мнения они были вполне оправданными и вызывали огромную симпатию к тем, кто готов был заплатить жизнью, совершив акт отмщения за унижение и смерть сотен тысяч невинных жертв погромов. Но было бы наивным думать, что сталинские идеологи позволят весь сюжет с покушением на виленского губернатора четверть века назад, включая дебаты по поводу целесообразности использования индивидуального террора в революционных целях, прямо перенести на экран. Так и случилось: в фильме многие исторические реалии оказались «тщательно затушеванными».

Во-первых, нигде в титрах этого «немого» фильма не появилось слово «Бунд»: для зрителей Гирш Леккерт являлся членом просто некоей марксистской организации. И это несмотря на то, что место, где произошли драматические события, названо точно – город Вильно, а в Вильно в ту пору никакой другой марксистской организации, кроме Бунда, не было и быть не могло.

Кроме того, ради идеологической благонадежности создатели фильма серьезно укрепили свои «классовые» позиции. Поэтому на экран была выведена городская еврейская буржуазия, которая якобы обратилась к губернатору с просьбой предотвратить еврейский погром, наказав арестованных участников первомайской демонстрации. В результате вина за унизительные телесные наказания чуть ли не целиком была переложена с царского сатрапа на собственного национального классового врага. Теперь теракт Леккерта уже стал выглядеть не как проявление революционного самосознания и самопожертвования, а как личная месть за оскорбленное человеческое достоинство попавших в тюрьму товарищей. Этим самым фактически выполнялась директива, внесенная в постановление комиссии, работавшей в дни подготовки мероприятий, приуроченных к 25-летней годовщине казни Г.Леккерта: «не идеализировать народовольческие и террористические методы борьбы».

Одного классового врага на экране авторам показалось мало, и в канву киноленты вплетены представители нещадно избиваемого в то время религиозного культа, которые верой и правдой служили режиму. В частности, по ходу фильма казенный раввин Лемзер публично обещает «обрушить закон израилев на головы возмутителей».

Синагога еще в начале ХХ в. была не только религиозным, но и общественным центром любой еврейской общины, поэтому с исторической точки зрения появление раввина среди действующих лиц художественного фильма было вполне оправдано. Скорее всего это соответствовало и реальным событиям. Во всяком случае, в процитированной выше еврейской народной песне раввин присутствует, что и было запечатлено в живописном полотне Якова Кругера:

Вот к осужденному раввин казенный
Явился, как судья ему велел,
Но Гиршел, и на гибель обреченный,
С ним разговаривать не захотел.

Не забыли создатели фильма и тему интернационализма, которая в СССР в отношении евреев проявлялась в государственной политике тотальной ассимиляции. Обличению национальной замкнутости еврейских общин в литературе и искусстве первых послереволюционных десятилетий уделялось серьезное внимание, и в первую очередь это касалось пропаганды межнациональных браков. В фильме «Его превосходительство» Мириам, приемная дочь другого раввина («старого»), встречается с русским парнем Петром. Узнав об этом, старый раввин, представитель отживающего прошлого и защитник реакционных талмудических обычаев, проклинает ее.

Бунд к этому времени был давно ликвидирован, но борьба с бундизмом велась весьма активно, так что еще раз мимоходом лягнуть поверженного врага было неплохо. Правда, наличие русских социал-демократов в Вильно начала ХХ в. было совсем нетипично (ряды революционных организаций состояли почти целиком из евреев и поляков), но на такое нарушение историчности уже и вовсе никто внимания не обращал.

9

Судя по всему, создатели фильма так и не смогли преодолеть главное противоречие, которое создало контролирующее кинематографию партийное руководство.

С одной стороны, надо было увековечить революционный порыв Гирша Леккерта, а с другой – осудить борца-одиночку, идущего на террористический акт вопреки мнению своей партии.

С одной стороны, главный герой фильма явно вызывает симпатии своей одержимостью и самоотверженностью, а с другой – его поведение осуждается, ибо, как гласил финальный титр, «шесть револьверных выстрелов революции не делают».

Кстати, далеко не всех бывших террористов советская власть почитала как героев даже в 20-х гг., как это случилось с тем же Гиршем Леккертом или Иваном Пулиховым, которые удостоились чести увековечения имен в названиях минских улиц. Совсем иная судьба у Александры Измайлович, которая была рядом с Пулиховым в момент теракта. Большевики так и не смогли ей простить, что она состояла в партии эсеров, а с октября 1917 г. входила в состав партии левых эсеров, хотя сами эсеры ушли в небытие почти сразу после Октябрьского переворота.

После левоэсеровского мятежа 6 июля 1918 г. А.Измайлович была арестована. В 1923 г. ее отправили в ссылку. В 1930 г. арестовали в Ташкенте и выслали в провинциальную Уфу. В 1937 г. вновь арестовали и осудили на 10 лет. А 11 сентября 1941 г., во время «ликвидации» бывших политических конкурентов большевиков, Александру Измайлович расстреляли. Ей было 63 года.

Что касается фильма «Его превосходительство», то надо сказать, что правда жизни все же вела его создателей по верному пути: как отмечал буквально через неделю после премьеры журнал «Жизнь искусства», «на экране такое нагромождение «ужасов», что зритель иного выхода, кроме убийства, кроме физического истребления самодура-палача фон Валя, представить себе не может».

После выхода на экраны фильм подвергся жестокой критике, которая также была достаточно противоречива: фильм, созданный для осуждения индивидуального террора («леккертизма»), критиковался за плохой показ революционной эпохи. Когда же пришло время печальной памяти «большого террора», фильм стали упрекать еще и за то, чего в нем вообще не было: за героизацию деятелей Бунда, которые на самом деле в фильме никак не обозначены; за «явно националистическую трактовку исторических фактов с позиций еврейского национализма»; за «ничем не прикрытую идеализацию Бунда», которая «сквозит во всей этой картине».

Противоречивостью отличается и критика фильма спустя 50 лет после его создания – критика, отмеченная политически тенденциозной окраской. Фильму приписывали и достоинства, и недостатки, ему совершенно не присущие. Спустя полвека вдруг выяснилось, что его авторы, оказывается, «попытались развенчать народническую теорию героя, который стоит над толпой и, жертвуя собой, совершает подвиг», хотя заведомо известно, что Гирш Леккерт был членом Бунда, партии социал-демократического толка, успевшей к этому времени далеко уйти от народнических идеалов. Еще интереснее звучит упрек в адрес авторов фильма за отказ «показать борьбу большевистской партии с Бундом», хотя также заведомо известно, что события киноленты «Его превосходительство» разворачиваются в 1902 г., а большевики (как и меньшевики) появились только на II съезде РСДРП в 1903 г.

Натурные съемки проходили в Орше (в Вильно съемочная группа по понятным причинам выехать не могла).

Роль Леккерта Г.Рошаль доверил непрофессиональному актеру, рабочему Ю.Унтершлаку. Может быть, поэтому, в силу недостатка актерского мастерства исполнителя, центральной фигурой фильма стал не сапожник Леккерт, а губернатор фон Валь. Его роль, а одновременно и роль старого раввина исполнил один из крупнейших мастеров МХАТа Леонид Леонидов (наст. Вольфензон, 1873-1941). Г.Рошаль с ним познакомился незадолго до этого на съемках фильма «Крылья холопа» (1926), где Л.Леонидов сыграл роль Ивана Грозного. Вот что о двух созданных Л.Леонидовым в фильме «Его превосходительство» ролях писал позднее сам режиссер:

«Эти два столь различных образа были, однако, едины в своем контрасте. Это был образ реакции: и реакции в мундире, и реакции в рясе... Леонид Миронович был почти по-детски счастлив оттого, что он «встречается» сам с собой, «спорит» сам с собой». Эту различную акцентировку сюжетной линии очень четко разглядели прокатчики, которые и называли картину по-разному: «Гирш Леккерт», «Губернатор», «Губернатор и сапожник» и даже просто «Еврей».

Осталось, к сожалению, «за кадром» и невероятное ужесточение репрессий властей против еврейского населения, последовавшее вслед за терактом Г.Леккерта и завершившееся Кишиневским и Гомельским погромами 1903 года. Предполагать такое развитие событий можно было уже в 1902 г. хотя бы по одному, с первого взгляда, незначительному эпизоду: в июле 1902 г. в Витебске корпусный командир Батьянов на военном параде приказал выйти вперед нижним чинам иудейского вероисповедования и заявил им в присутствии всего местного гарнизона:

– Передайте вашим единоверцам, чтобы они не вмешивались в политику и против правительства не шли, потому что если правительство на один день снимет с них глаз, то не останется ни одного целого еврейского ребра!