«И песня и стих - это бомба и знамя...»

 

Актовый зал Смольного института. Один из лучших образцов парадного зала в русской архитектуре, шедевр классицизма н'ачала XIX века, бессмертное творение Джакомо Кваренги. 25 октября 1917 года в 22 часа 45 минут в нем открылся Второй Всероссийский съезд Советов.

Еще совсем недавно, в июле, здесь пробегали стайки учащихся и степенно выхаживали классные дамы одного из самых привилегированных дворянских учебных заведений — «Института благородных девиц». А теперь в этом зале собрались те, кого до этого называли «чернью»: рабочие, солдаты, крестьяне.

Из 649 делегатов съезда 390 — большевики.

Утром этого исторического дня, когда стало ясно, что основные опорные пункты власти Временного правительства в Петрограде — почтамт, Николаевский (ныне Московский)) Балтийский и Варшавский вокзалы, Центральная электростанция, Государственный банк, Центральная телефонная станция — в руках восставших и власть фактически перешла к Военно-революционному комитету, В. И. Ленин написал воззвание «К гражданам России». В нем всего несколько строк, но в этих строках — итог многовековой борьбы народа России за свое освобождение. «Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа

Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»

В час дня матросами уже были заняты Военный порт и Главное Адмиралтейство, арестован морской штаб. А в 14 часов 35 минут в Актовом зале Смольного на экстренном заседании Совета прозвучали исторические слова В. И. Ленина: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась...»

К вечеру 25 октября в руках Временного правительства оставался лишь Зимний дворец. В. И. Ленин настаивал на немедленном начале его штурма.

В 21 час 40 минут прозвучал сигнальный выстрел из Петропавловской крепости, а вслед за ним — сигнальный выстрел «Авроры». Начался штурм Зимнего. Съезд Советов открылся через час.

В 2 часа 10 минут 26 октября в Малахитовом зале Зимнего были арестованы члены Временного правительства, разоружены находившиеся в нем юнкера и женский ударный батальон. А еще через час возобновилось после перерыва заседание съезда. Начинался второй день Советской власти.

Об атмосфере, царившей в ту ночь в Актовом зале Смольного института, эмоционально рассказал Джон Рид в репортаже, который так и назывался — «Второй день».

«Далеко за полночь. Ленин спокойным голосом читает свое обращение к народам всех воюющих стран о перемирии и мире... Единым порывом, с одной мыслью и без единого слова мы поднимаемся на ноги, все до единого, и поем „Интернационал". Он пробивается сквозь прокуренный воздух, прорывается сквозь стены, окна и летит над всем миром, охваченным войной...

„Не забудем же тех, кто отдал свою жизнь за сегодняшнюю ночь!" — кричит голос, когда замолкают последние ноты.

И мы поем „Вы жертвою пали" — похоронный марш, этот торжественно-победный гимн, так много говорящий сердцу каждого русского. Всех нас охватывает глубокая

уверенность, что это не просто выражение чувств, но высшее проявление истинной политической власти...»

Вряд ли нам удастся обнаружить еще хотя бы десяток примеров, когда пафос революционной борьбы нашел бы столь яркое воплощение в поэтическом и музыкальном творчестве, как это произошло с песнями «Интернационал» и «Вы жертвою пали». Для каждой эпохи, каждой конкретной страны, конечно же, характерны свои реликвии, свои символы, свои песни. Что же касается периода Великой Октябрьской социалистической революции, то именно эти две песни были приняты революционными массами настолько безоговорочно, они настолько слились с настроением масс, что для выражения своих^чувств люди, не сговариваясь, пели эти песни.

И когда летом 1918 года отреставрированные куранты Спасской башни Московского Кремля заиграли первые такты «Интернационала» и «Вы жертвою пали», это не было случайностью — это было закономерным итогом всего хода революционного процесса в России.

Как песня становится гимном? Какие исторические события способствуют такому ее выдвижению? Какие черты должны быть присущи песне — ее мелодии, тексту, чтобы она могла приобрести характер гимна?

Авторы «Интернационала» — поэт и композитор — никогда не встречались. Музыка к стихам Эжена Потье была сочинена Пьером Дегейтером спустя 17 лет после того, как эти стихи были написаны.

В протоколах и отчетах партийных съездов и конференций не раз встречаются слова: «Участники встают с мест и поют „Интернационал". Но ни в одном документе этих съездов и конференций не было записано решение считать „Интернационал" партийным гимном революционной социал-демократии России. И тем не менее начиная с 1906 года, а точнее с IV съезда РСДРП, он им стал, стал в силу логики исторических и революционных событий.

На открытии III Всероссийского съезда Советов в январе 1918 года «Интернационал» звучал уже как официальный Государственный гимн Республики Советов, хотя и теперь никакого решения на этот счет также не принималось. И лишь в 1944 году, когда был утвержден новый Государственный гимн СССР, ЦК ВКП (б) в своем постановлении впервые в истории партии записал: «Сохранить гимн „Интернационал" как гимн Коммунистической партии».

 


Тиртей — древнегреческий поэт-лирик второй половины VII века до нашей эры — был хром и немощен. Когда Спарта попросила у афинян военную помощь, те вместо военачальника в насмешку послали им Тиртея. Поэт начал петь перед воинами свои песни и тем самым поднял боевой дух спартанцев. Солдаты, вдохновленные им, пошли в бой и вырвали победу у сильного и жестокого врага. В античные времена поэзия и музыка не были разделены.

Песня — самый демократичный вид искусства. Она — средство общения, элемент отдыха и, что особенно важно, оружие борьбы. Не случайно имя Тиртея стало нарицательным. Тиртеем называли современники пролетарского песенника Эжена Потье...

Песня оказалась способной сплачивать людей, заставлять их в едином порыве совершать, казалось бы, невозможное, а, как писал Робеспьер, «нет более великолепного зрелища, чем объединенный народ». Особенную роль это качество песни сыграло в эпоху национально-освободительных войн и классовых битв.

Столетиями складывались жанры массовых песен, характерных для каждой эпохи, пока не выкристаллизовалась песня, которую мы сейчас называем революционной. Ее истоки мы находим в чешских гуситских гимнах первой половины XV века в период деятельности Яна Гуса, а также и в последующие десятилетия, когда идеи гуситов были еще популярны.

Песни эти носили боевой или проповеднический характер. Наибольшей популярностью среди них пользовались походный гимн «Восстань, восстань, великий город Прага» и гимн таборитов — сторонников крестьянского течения среди гуситов «Кто вы, божьи воины?». Часть этих песен была переработана самим Я. Гусом, часть посвящена ему. Песни эти не были забыты: они и в более поздние века звучали во время народных восстаний, и даже во время второй мировой войны их пели чешские партизаны.

В средние века многие массовые песни носили выраженный оппозиционный характер. Часть из них возникла в период религиозных войн и отражала религиозные или националистические тенденции своего времени. Характерным примером могут служить протестантские хоралы XVI века, возникшие в период Реформации и Крестьян] ской войны в Германии, которые пришли на смену григо

рианским, истоки которых восходят к эпохе папы Григория I Великого, по чьей инициативе еще в VI веке началось упорядочение молитвенных текстов. Богослужения проходили тогда на латинском языке, а хоралы исполняли специальные певчие.

Деятели Реформации совершили подлинную революцию в проведении церковных обрядов: богослужение стало проводиться на родном языке, для чего специально писались новые псалмы и гимны, и исполнялись они уже не певчими, а всей общиной. Нововведения подорвали во многих странах основы римско-католической церкви, на что деятели Реформации, собственно, и рассчитывали.

Из протестантских хоралов в то время особое значение приобрел хорал «Господь — твердыня наша», ставший боевым гимном народных масс в освободительной борьбе против феодальной церкви и князей-крепостников. Его автор — один из лидеров Реформации Мартин Лютер — положил в основу хорала знаменитый «Серебряный напев» Ганса Сакса — поэта, драматурга и композитора эпохи Возрождения, главного представителя искусства мейстерзингеров. Хорал оказал на общество столь революционизирующее воздействие, что Ф. Энгельс вслед за Г. Гейне назвал его «„Марсельезой" XVI века».

Песня во все времена становилась своеобразным знаменем народного движения, но до Великой французской революции 1789—1794 годов она почти не выходила за пределы национальных культур. Редко она становилась и достоянием следующих поколений борцов за свободу. Как писал Ф. Энгельс, «поэзия прошлых революций (конечно, за исключением „Марсельезы") редко звучит пореволюционному в позднейшие времена, так как, для того чтобы воздействовать на массы, она должна отражать и предрассудки масс того времени».

«Марсельеза», текст и музыку которой написал в ночь на 26 апреля 1792 года офицер Рейнской армии Клод Жо-зеф Руже де Лиль, и стала первым классическим образцом массового героико-революционного гимна-марша.

Некоторые песни подобно «Марсельезе», закрепляясь в музыкальном фольклоре, использовались и в более поздние времена. Такова, к примеру, судьба знаменитого «Ра-коци-марша», который появился в начале прошлого века. В нем воплотились традиции творчества певцов-куруцев —

добровольцев национально-освободительной армии Ференца Ракоци. Армия Ракоци вела борьбу за освобождение венгерского народа от ига династии Габсбургов в период с 1703 по 1711 год. Венгерский революционный марш, в названии которого оказалось увековеченным имя Ференца Ракоци, появился спустя целое столетие. Подлинным же гимном он стал лишь в период революции 1848 года.

Имена революционеров, возглавлявших восстания, нередко оставались жить в памяти народов в названиях революционных песен и маршей. В знаменитом «Гимне Риего» (музыка Ф. Уэрты, слова' Э. Сан-Мигеля), сложенном в 1820 году, увековечено имя Риего-и-Нуньеса, возглавившего восстание, которое положило начало Испанской революции 1820 — 1823 годов. А появление в 1858 году не менее знаменитого «Гимна Гарибальди» (музыка А. Оливьери, слова Л. Меркантини) связано с именем национального героя Италии Джузеппе Гарибальди — участника Итальянской революции 1848—1849 годов, руководителя добровольцев в освободительной борьбе против Австрии.

Некоторые песни и марши были созданы в период освободительных войн. Так, «Йоркский марш» Л. Бетховена («Вечерняя заря для богемского ополчения») был написан в разгар борьбы немецкого и австрийского народов с захватническими войсками Наполеона.

Бывало, что народ начинал петь гимны, звучавшие в произведениях академической музыки. Примером могут служить финальный хор из Девятой симфонии Бетховена на текст оды Ф. Шиллера «К радости» («Обнимитесь, миллионы») и финальный хор из оперы М. И. Глинки «Иван Сусанин» («Славься»). Вот какие слова были в гимне революционных студентов в середине 80-х годов XIX века на мотив «Славься»:

Славься, свобода и честный наш труд!
Пусть нас за правду в темницу запрут,
Пусть нас пытают и жгут нас огнем —
Славься же, славься, родимая Русь,
И пред царем и кнутами не трусь,
Встань, ополчися за правду на брань —
Встань же скорее, родимая, встань!

Свои песни были и у декабристов, главным образом — «переделки». Например, на мелодию известного романса «Ох, тошно мне на чужой стороне» К. Рылеев и А. Бестужев написали песню «Ах, тошно мне и в родной стороне». А полковник П. Катенин — друг А. Пушкина и А. Грибоедова сделал вольный перевод французского «Гражданского гимна», сочиненного еще в 1791 году Адрианом Симоном Буа. Были там и такие слова:

Отечество "наше страдает
Под игом твоим, о злодей!
Коль нас деспотизм угнетает,
То свергнем мы трон и царей.

Среди членов революционного кружка М. Петрашевского, подвергнутых 22 декабря 1849 года гражданской казни, был и поэт Алексей Плещеев. На мелодию гимна композитора Д. Бортнянского «Коль славен», которую играли куранты Петропавловской крепости, он написал два текста. Одно стихотворение —

Вперед, без страха и сомненья,
>На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!..—

Н. А. Добролюбов назвал «смелым призывом, полным веры в себя, веры в людей, веры в лучшее будущее». Песня же на другой текст сыграла определенную роль в судьбе В. И. Ленина.

По духу братья мы с тобой,
Мы в избавленье верим оба,
И будем мы питать до гроба
Вражду к бичам страны родной.

Придет пора, настанет время,
Младые силы подрастут,
Взлетят орлы и цепь насилья
Железным клювом разогнут.

«Помню, что во время прогулок по полям, — писала в своих воспоминаниях старшая сестра В. И. Ленина Анна Ильинична,— отец любил петь положенное на музыку студентами его времени запрещенное стихотворение...

По духу братья мы с тобою,
Мы в искупленье верим оба...

Мы невольно чувствовали, что эту песню отец поет не так, как другие, что в нее вкладывает всю душу, что для него она что-то вроде «святая святых», и очень любили, когда он пел ее, и просили запеть, подпевая ему».

Много было создано революционных песен и в эпоху народничества. Среди них были и очень распространенные, как, например, баллада поэта-народника Ивана Гольца-Миллера «Слушай!», опубликованная в 1864 году в журнале «Современник» (музыку позднее сочинил П. П. Сокальский):

Как дело измены, как совесть тирана,
Осенняя ночка черна;
Чернее той ночи встает из тумана
Видением мрачным тюрьма...

В целом же поэзия народников не оставила последующим поколениям революционеров серьезного песенного наследия, кроме траурных маршей — «Замучен тяжелой неволей» и «Вы жертвою пали». Объясняется это тем, что, как точно отметил поэт Л. Пименов,

Песни борьбы, песни свободы,
Так ли вас пели в прежние годы?
В прежние годы рабства и горя
Вы не взлетали, с вихрями споря!
Вы не гремели грозно и смело,
Пламя надежды вас не согрело!
Вы не горели жаждою битвы,—
Нет! Вы рыдали, точно молитвы...

 

Когда на авансцену международного революционного движения выдвинулся пролетариат, появилась революционная песня нового типа — интернациональная по содержанию, запечатлевшая необыкновенное мужество и несгибаемую волю участников стачек и баррикадных боев. Одну из таких песен — «Песнь силезских ткачей», написанную еще в 1844 году, на заре рабочего движения, К. Маркс охарактеризовал как «...смелый клич борьбы, где нет даже упоминания об очаге, фабрике, округе, но где зато пролетариат сразу же с разительной определенностью, резко, без церемоний и властно заявляет во всеуслышание, что он противостоит обществу частной собственности». - (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 443).

По мере роста рядов пролетариата ширилась идейная значимость революционной песни как сильнейшего средства социалистического воспитания масс, в связи с чем В. И. Ленин говорил о пропаганде социализма посредством песни.

Среди популярных у революционеров песен особое место занимали народные, большинство из которых не содержало политических идей. Однако присутствие в них образа человека — борца со стихией либо образа самой разбушевавшейся стихии, отождествлявшей гнев народа, революционный напор, делало их достаточно известными. У многих таких народных песен есть реальные авторы, имена многих из них нам известны.

В популярной среди народовольцев песне «Пловец» («Нелюдимо наше море») пелось о человеке, направляющем свою лодку навстречу бушующему морю. Он сознательно идет на эту борьбу, потому что знает: «Там, за далью непогоды, есть блаженная страна», в которую «выносят волны только сильного душой!»... Текст песни принадлежит поэту Н. Языкову, а музыка — композитору К. Вильбоа. В тексте заключена аллегория, и трудно иногда выразить словами чувства, которые возникают у человека, когда он слышит или сам поет такую песню.

Русский критик В. В. Стасов так передал содержание написанной композитором А. П. Бородиным по мотивам песни «Пловец» баллады «Море»: «...молодой изгнанник, невольно покинувший отечество по делам политическим, возвращается домой и трагически гибнет среди самых страстных, горячих ожиданий своих, во время бури, в виду берегов своего отечества».

Песню «Пловец» очень любил В. И. Ленин и в юношеские годы часто пел ее вместе с сестрой Ольгой, которая аккомпанировала на рояле.

Образ бури, непокоренной стихии всегда волновал революционеров. Вот почему им так близки были песни «Ревела буря, гром гремел» на стихотворение К. Рылеева «Ермак», «Славное море, священный Байкал» на стихи сибирского педагога и поэта Д. Давыдова.

В период революционной борьбы произошло обновление старинных народных песен, их тексты наполнились новым, революционным содержанием. Например, среди многочисленных вариантов знаменитой «Дубинушки», которую написал поэт В. И. Богданов, была и такая строфа:

Но ведь время придет и проснется народ,
Разогнет он избитую спину
И в родимых лесах на врагов подберет
Здоровее и крепче дубину.
Ой, дубинушка, ухнем!
Ой, зеленая, сама пойдет!
Подернем! Подернем! Ух!

На особенность обновления текста песен обратил внимание^ В. И. Ленин. В разговоре с В. Д. Бонч-Бруевичем о беглых крестьянах, которые, скрываясь от рекрутчины, организовали «Понизовую вольницу», он заметил: «Тот же народ, а совсем другие песни, полные удали и отваги... Что перерождало их? К чему они стремились? Как и за что боролись? Разве это не интересно знать? И все это звучит в народной песне...»

В. И. Ленин очень любил революционные песни, часто и охотно пел их, причем в его пении никогда не чувствовалось грусти. Отвечая на вопросы анкеты Института мозга об Ильиче, Н. К. Крупская писала: «Голос у Ленина был громкий, но не крикливый, грудной. Баритон. Пел. Репертуар: „Нас венчали не в церкви", „Я вас люблю, люблю безмерно", „Замучен в тяжелой неволе", „Варшавянка", „Вставай, подымайся, рабочий народ", „Смело, товарищи, в ногу", „День настал веселый мая", „Беснуйтесь, тираны"...»

«Ильича хлебом не корми,— писал П. Лепешинский! в своих воспоминаниях „Владимир Ильич в тюрьме и изгнании",— а только подавай ему это самое: „Смело, товарищи, в ногу" или „Вихри враждебные". При этом сам он — основной элемент хора и очень темпераментный дирижер. А на почве выбора номеров для нашей вокальной программы у него частенько происходили споры со Старковым, который не прочь был бы поразнообразить программу. Ильич резко протестовал против измены нашим вокальным традициям и, чтобы прекратить дальнейшие споры, торопился затянуть:

Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе.

И когда ему кажется, что остальные исполнители недостаточно темпераментно фразируют козырные места в песне, он с разгоревшимися глазами начинает энергично дирижировать, размахивая руками, нетерпеливо притопывать ногой и подчеркивать нравящиеся ему места...»

 


Песен, оставивших после себя особо значительный след в истории революционного и освободительного движения, не так уж много. Как правило, это те, которые пелись в разных странах, стали достоянием многих народов, и каждый из этих народов имеет полное право считать их своими. Такой необыкновенной популярностью отмечена и песня о красном знамени. В России ее пели сначала на польском языке, и поэтому долгие годы считали ее одной из песен польского пролетариата. Позднее выяснилось, что судьба у нее не менее сложная и интересная, чем у самого знамени, ибо песня возникла еще до того, как красное знамя стало символом борьбы пролетариата за свое освобождение. В истории трех русских революций красное знамя сыграло огромную мобилизующую роль, и это не могло не найти отражения в пролетарской поэзии. «Ясно помню Володю,— вспоминала Анна Ильинична Ульянова,— как он расхаживал из угла в угол по нашей маленькой столовой и пел с увлечением:

А колер штандара червоны,
Во на ним работникув крев».

Любoпытно, что из всего текста песни Анна Ильинична запомнила именно эти две строчки, которые оказывали наибольшее эмоциональное воздействие и на тех, кто пел, и на тех, кто слушал: «Цвет знамени красный, ибо на нем кровь рабочих». Из всех революционных символов В. И. Ленин выделял красное знамя и придавал ему особое значение. «Сколько огня сияло в глазах Ильича,— писала О. Б. Лепешинская,— когда он, подняв кулак, дважды повторял заключительные слова боевого рабочего марша: „И водрузим над землею красное знамя труда!"»

История одной из наиболее популярных песен российского пролетариата «Красное знамя» («Слезами залит мир безбрежный») убеждает, какое огромное, а в данном случае решающее значение имеет для массовой песни сильная, захватывающая мелодия. Мелодию этой песни написал в 1843 году органист кафедрального собора Св. Николая в швейцарском городе Фрибуре руководитель местного певческого общества и симфонического оркестра Жак Фогт. А поводом для написания послужили стрельбища, которые устроили либералы кантона Фрибур, сторонники создания федеративного государства, для укрепления своих рядов в борьбе с клерикалами. Клерикалы противились созданию централизованной власти, поскольку теряли при этом многие из своих привилегий.

Свою мелодию Фогт сочинил на стихи местного адвоката, одного из прогрессивных деятелей Швейцарии того времени Жана-Франсуа-Марселена Бюссара, написанные специально для этого праздника. Песня понравилась, получила быстрое распространение и стала известна как «Марш фрибурских стрелков». Музыка Фогта была настолько яркой, самобытной, так привлекала к себе всеобщее внимание, что иногда этот марш даже называли «Марсельезой Фрибура». Мелодия Фогта и стала в конце концов мелодией песни о красном знамени.

Текст же этой песни в своем становлении прошел через множество вариантов, претерпел воздействие многих авторов, отражая различные ситуации и события в жизни европейского пролетариата. Тот вариант, который лег в основу общеизвестного текста, появился в шестую годовщину Парижской коммуны здесь же, в Швейцарии. Со времени фрибурских событий прошло 30 лет.

18 марта 1877 года в Берне состоялась манифестация, на которой рабочие вступили в кровавую схватку с полицией, пытавшейся вырвать из их рук красное знамя. А спустя некоторое время появилась песня о красном знамени. Текст принадлежал одному из манифестантов, бывшему коммунару, находившемуся в эмиграции, врачу Полю-Мари Бруссу. Этот текст не был лишен недостатков, но в нем было главное — восславление знамени, «красного от крови рабочих». Мелодия же была «Марша фрибурских стрелков».

Прошло пять месяцев, и 5 августа того же, 1877, года в небольшом швейцарском городке Сент-Имье прошла политическая демонстрация, во время которой демонстранты в знак протеста против произвола жандармов в Берне 18 марта пронесли по городу развернутое красное знамя. И почти немедленно к песне о красном знамени был приписан еще один куплет. Сделал это другой коммунар-эмигрант поэт Ашиль Ле Руа. Когда же Ле Руа вернулся на родину и стал одним из редакторов парижской газеты «Пролетарий», он дописал еще несколько куплетов. В них рассказывалось о революционных событиях 1791 и 1848 годов, о судьбе Парижской коммуны, о манифестации в Берне. И уже стало невозможным проследить, где стихи Брусса, а где Ле Руа.

Польские социалисты не знали всей этой предыстории, а потому связали появление песни с самым ярким революционным событием XIX века — Парижской коммуной и назвали первый польский перевод «Коммунаркой» (по аналогии с уже существовавшими тогда песнями «Парижанка» и «Варшавянка»). Лишь позднее закрепилось ставшее легендарным название «Красное знамя».

«Коммунарка» появилась в 1881 году во Львове, входившем тогда вместе с другими западноукраинскими и польскими землями в состав Австро-Венгрии. Перевод сделал один из виднейших польских социалистов — поэт «бедных, угнетенных и несчастливых» Болеслав Червин-ский. Это уже была совсем иная песня. В ней говорилось о крови рабочих, которую «давно проливают палачи», о том, что «горькие слезы народа текут непрестанно». И далее — призыв:

...Итак, вперед! Песнь вознесем
Плывет над троном наше знамя.
Несет оно народа гнев, мести гром,
Разбрасывает будущего семя
И цвет его оттого красный,
Что на нем рабочих кровь.

Свой текст Червинский писал к десятой годовщине Парижской коммуны и, естественно, обратился к французской песне «Ле драпо руж» («Красное знамя») как к первоисточнику. Он позаимствовал мелодию, а чтобы ни у кого на этот счет не возникало сомнений, подзаголовком к названию приписал: «На мелодию „В дыму среди развалин" — первую строчку песни Ашиля Ле Руа.

Вскоре песню уже пели по всей Польше. Она была слышна на маевках и демонстрациях, в тюрьмах, на этапах и в сибирской ссылке, ее цитировали в социалистической печати, с ней шли на казнь. В 1891 году ее уже пели в Праге, сначала по-польски, а через год — по-чешски. Еще спустя три года появляется болгарский перевод, в 1899 году — литовский. И когда в феврале 1900 года в газете «Рабочая мысль» появился русский текст, это было естественным развитием событий.

Все последующие переводы песни на языки национальных меньшинств России, на европейские языки выполнялись уже с русского текста. Переводов было много, иногда по нескольку на одном языке. Среди переводчиков была и Роза Люксембург. Она — автор одного из немецких текстов времен 1905 года*. (* Подробно о судьбе песни «Красное знамя» см. в книге" Гиппиус Е., Ширяева П. Красное знамя. М.. Сов. композитор, 1969.)

Имя автора русского текста этой, одной из самых интернациональных и по содержанию и по происхождению песен, долгие годы не было известно. Считалось, что первый перевод с польского сделал Г. М. Кржижановский, но он не сохранился, а до нас дошел один из наиболее распространенных вариантов, который возник после того, как песня многократно дополнялась и изменялась анонимными авторами и исполнителями. Однако выяснилось, что это не так. История песни пополнилась новым именем — Владимир Махновец.

Один из лидеров русской революционной эмиграции в Швейцарии Владимир Петрович Махновец был членом редакции журнала группы «Рабочее дело», который так и назывался — «Рабочее дело». Публикуясь под псевдонимом «Акимов», он стал известен в революционных кругах под двойной фамилией — Акимов-Махновец. О том, что именно он является автором перевода песни «Красное знамя», известно со слов В. Д. Бонч-Бруевича — они были друзьями. Да, существовали и другие переводы, но закрепился именно этот, наиболее близкий к польскому оригиналу.

Слезами залит мир безбрежный,
Вся наша жизнь — тяжелый труд,
Но день настанет неизбежный,
Неумолимо грозный суд.
Лейся вдаль, наш напев! Мчись кругом!
Над миром наше знамя реет.
И несет клич борьбы, мести гром,
Семя грядущего сеет.
Оно горит и ярко рдеет,
То наша кровь горит огнем,
То кровь работников на нем!

 


Каждая эпоха характеризуется своими, только ей присущими особенностями. Зеркалом же эпохи всегда были политическая поэзия и песня. Можно вспомнить множество народных песен и песен профессиональных композиторов и поэтов, вошедших в музыкальный фольклор и получивших массовое распространение, но исчезнувших вместе с теми обстоятельствами, которым были обязаны своим появлением. Это естественно и с исторической точки зрения справедливо.

Перефразируя известное латинское изречение "Наbепt suа fаtа... melodia" — (имеют свою судьбу... мелодии), можно сказать, что песни имеют свою судьбу. Наиболее интересна судьба тех из них, которые связаны с революционной борьбой или национально-освободительным движением, и не только своей ролью в политической агитации, в воспитании боевого духа и сплочении народных масс, а еще и тем, что, рождаясь в условиях подполья, каторги, ссылки, эти песни овладевали миллионами. Они становились в авангард народного движения именно потому, что воплощали в себе коллективные чувства этих миллионов. И чем сильнее революционный порыв, тем ярче он воплощается в песне.

До Великой Октябрьской социалистической революции самыми мощными, а точнее, наиболее потрясшими устои эксплуататорского строя революционными выступлениями были Великая французская революция и Парижская коммуна. Им мы и обязаны появлением «Марсельезы» и «Интернационала» .

Величие произведений искусства — в его жизненности, в его долголетии. Революционные песни прошлого звучат и в наши дни. И сейчас, воскрешая в памяти историю возникновения и распространения некоторых, наиболее популярных из них, мы отдаем дань поэтам, композиторам, переводчикам. Лучшие из этих песен и сейчас покоряют нас необыкновенной жизненностью, революционным неистовством и страстью, стремлением к утверждению самого ценного в человеческих отношениях — социальной справедливости. Как писал в стихотворении «Интернационал» Евгений Винокуров,

... Я верю, будет —
пусть идут года! —
Мир и довольство...
Но еще не знала
Вселенная от века никогда
Такой великой жажды идеала...

 
 
Яндекс.Метрика