Яков Басин. Исторические книги, статьи, очерки.

Молниеносность распространения «Марсельезы» поистине фантастична. Но ко всему, что происходило с ней после 26 апреля 1792 года, автор ее уже не имел ни ма-' лейшего отношения. Их пути разошлись. Руже де Лиль только написал песню ну и, конечно, передал ее «заказчику» — мэру Страсбурга Дитриху. Еще ему принадлежит первоначальное название — «Боевая песнь Рейнской армии» и посвящение командующему этой армией маршалу Люкнеру. Дальнейшая судьба творения с автором никоим образом не связана даже в те первые дни, когда кто-то должен был сделать музыкальную обработку песни и обеспечить ее первое профессиональное исполнение.

Жена (по некоторым данным, племянница) Дитриха Луиза, хорошо игравшая на клавесине и знавшая законы гармонии, была первым аранжировщиком «Марсельезы». Вот что она писала об этом в письме к брату: «...Уже несколько дней я только и занята копированием и перекладыванием музыки... Саперный капитан Руже де Лиль, очень милый поэт и композитор, быстро сделал музыку военной песни. Мой муж (у него ведь хороший тенор) спел эту песню, в которой есть оригинальность... Я со своей стороны пустила в ход свой талант оркестровки, аранжировала ноты для клавесина и других инструментов...»

Проходит несколько дней, и 29 апреля на главной площади города страсбургский полковой оркестр Национальной гвардии исполняет «Боевую песнь Рейнской армии». Немедленно здесь же, в Страсбурге, издаются ноты и текст песни. Ее поют все: и военные, и гражданское население. В пограничной крепости Гюненг близ Базеля, куда вместе со своим полком попадает автор, ее встречают с восторгом. А потом происходит нечто невероятное,

не имеющее по сей день сколь-нибудь правдоподобного объяснения. Песня почему-то оказывается не в столице революционной Франции, а на противоположном конце страны, на побережье Средиземного моря, в Марселе, в клубе «Друзей конституции» — одной из наиболее надежных организаций якобинцев.

Так случилось, что в эти же дни мэр Марселя Жан Мурат получил из Парижа письмо от марсель-ского депутата Национального собрания Шарля Барбару, состоящее из двух фраз: «Гражданин мэр! Отправьте в Париж батальон людей, готовых к смерти!» Письмо было равносильно приказу. И вот батальон, состоящий из пятисот добровольцев, среди которых были только те, кто примкнул к революции с первого же ее дня, собрался на прощальный банкет. Звучали призывные лозунги, произносились пламенные речи. Всеобщее внимание приковал к себе студент-медик из Монпелье Франсуа Этьен Мирер. Он произнес короткую речь и закончил ее песней: «Вперед, сыны отчизны милой!..» Присутствующие встретили песню с энтузиазмом и после каждого куплета награждали певца аплодисментами.

«Словно искра попала в бочку с порохом,— отмечал Стефан Цвейг,— вспыхнуло пламя: чувство соприкоснулось с чувством — извечные полюсы человеческой воли... В словах песни они услышали выражение своих самых заветных желаний, самых сокровенных дум; ее ритм неудержимо захватывает их единым восторженным порывом воодушевления...»

Якобинцы восприняли песню как призыв к свержению тирании, и с песней как с лозунгом батальон мар-сельских добровольцев выступил в поход. Под названием «Боевая песнь пограничных армий» марш был распечатан на листовках, которые раздали каждому отправляющемуся в столицу волонтеру. Переход длился 28 дней, и всюду, где проходили марсельцы, звучала их боевая песня. Они пели ее с таким энтузиазмом, что, как писала «Парижская хроника» тех дней, холодок пробегал по коже, и в людях эти новые барды возбуждали гражданские и патриотические чувства.

30 июля добровольцев встречали в Сент-Антуанском предместье Парижа, и они строем под марш прошли к центру города. Во главе батальона шли Дантон, Марат, Барбару. Песня сразу же получила название «Марша марсельцев», потом она стала «Песнью марсельцев» и,

наконец, «Марсельезой». Таким образом, песня, родившаяся в Страсбурге, получила всемирную известность по имени совсем другого города — Марселя.

Совсем немного времени понадобилось, чтобы «Марсельеза» стала самой любимой песней французов. Все хотели ее петь. Уже 10 августа 1792 года, спустя всего десять дней после появления марсельцев в Париже, восставшие парижане под звуки «Марсельезы» пошли на штурм королевского дворца. Оборванные, босые, голодные, но неунывающие и мужественные воины Французской республики пели песню, которой предстояло стать прародительницей всех песен борьбы за свободу, первой песней в истории мирового революционного движения, получившей всеобщую известность.

В тот день, 10 августа, произошло событие, которое, на первый взгляд, может показаться незначительным на фоне такого грандиозного, как свержение монархии. Однако оно впервые показало не только мобилизующее, но и облагораживающее воздействие «Марсельезы». Когда яростные толпы парижан готовы были громить роскошный Тюильрийский дворец, один из участников штурма открыл клавесин, принадлежавший королеве Марии-Антуанетте, и зазвучала песня. «Марсельеза» образумила санкюлотов.

После событий 10 августа «Марсельеза» стала самой любимой из всех песен французской революции. Уже на другой день по специальному приказу революционного правительства было отпечатано 10 тысяч листовок со словами и нотами «Марсельезы», в которых отмечалось, что это «песня марсельских союзников, которая пелась в Париже 10 августа 1792 года, в первый день равенства всех граждан перед законом». Так песня, которую автор предназначал для армии, стала национальным гимном.

«Кто не слыхал «Марсельезы», петой тысячами голосов в том нервном раздражении и том раздумье, которое необходимо является перед известной борьбой, тот вряд ли поймет потрясающее действие революционного псалма» — эти слова А. И. Герцена удивительно точно отражают воодушевление, овладевающее людьми при звуках «Марсельезы». В те дни короткое стихотворение, положенное на подобную звукам фанфар музыку, неожиданно овладело умами и сердцами миллионов, песню переиздают множество раз, причем батальоны республиканцев маршируют только под ее музыку.

К шести куплетам Руже де Лиля приписываются новые, в некоторых изданиях их число доходит до 20. Новые строфы обычно сочинялись под влиянием момента и отражали определенные обстоятельства, поэтому они не задерживались долго в памяти. Осталась, в конце концов, только одна, новая, седьмая строфа — так называемая «Строфа детей». Она появилась после исполнения «Марсельезы» 14 октября 1792 года в день всенародного праздника, посвященного освобождению Савойи, французской территории в Альпах. Однако именно одной из незакрепившихся в тексте «Марсельезы» строф мы обязаны словам, которые на долгие годы стали афоризмом, едва ли не самым точным образом отражающим сущность классовой борьбы: «Мир хижинам, война дворцам!»

«Марсельезу» можно было услышать в те дни везде, где только пели и плясали радостные парижане. В день провозглашения республики гимн исполняли в Опере на представлении, устроенном «в пользу женщин и детей братьев наших, ушедших к границам». Затем его вообще начинают исполнять в театрах перед началом спектаклей. «Ваши куплеты марсельцев поются во всех театрах и во всех концах Парижа,— писал 4 ноября композитор Андре Гретри Руже де Лилю,— мелодия очень хорошо усвоена всеми благодаря тому, что ее слышат каждый день в исполнении хороших певцов».

Используя музыку «Марсельезы», композитор и дирижер Франсуа Госсек написал балет «Дароприношение Свободе». Это было грандиозное представление, в финале которого все действующие лица преклоняли колени перед Свободой в образе прекрасной женщины, стоящей на специальном возвышении — непременном атрибуте всех республиканских церемоний.

С «Марсельезой» шли в бой батальоны республиканской армии. «Вперед, дети отчизны!..» — неслось над войсками, и солдаты поднимались в атаку. Это был тот случай, когда, по словам А. В. Суворова, музыка удваивала, утраивала армию.

Республиканские генералы доносили с фронтов: «Мы боролись один против десяти, но «Марсельеза» сражалась на нашей стороне»; «Я выиграл сражение. «Марсельеза» командовала вместе со мной»; «Пришлите подкрепление в тысячу человек или тысячу экземпляров «Марсельезы». С пением революционного гимна армии добровольцев республики одерживали одну победу за другой. Как писал Ф. Клопшток — один из немецких поэтов тех дней, «Марсельеза» скосила жизнь пятидесяти тысяч немецких солдат, но острие ее серпа, однако, не затупилось.

Была она с войсками и в дни поражений. В Майнце, откуда окруженные неприятелем уходили после капитуляции французские войска, она звучала поистине трагично, но побежденные уходили с гордо поднятой головой, с гимном на устах. Так песня сражалась в одной из самых справедливых в истории человечества войн, в которой французская революция оборонялась от реакционно-монархической Европы.

 

Здание Бастилии было срыто до основания в течение первого же года после ее взятия парижскими санкюлотами. День падения Бастилии — 14 июля — стал национальным праздником, и на очищенной от руин части площади появилась надпись: «Здесь пляшут!» И если и была еще какая-нибудь мелодия, кроме «Марсельезы», которая могла бы выразить все чувства свободолюбивого французского народа, так это была «Карманьола», которую пели и под которую плясали в те дни на месте уничтоженной тюрьмы.

«Карманьола» — это песня, полная ненависти к королю, который «обещал быть верным родине, но обманул», и к королеве, грозившей «перерезать весь Париж».

«Карманьола» — это танец, который исполнялся под звуки «Карманьолы». Он был популярен в армии настолько, что полковые оркестры играли его перед началом сражений.

Карманьола — это широкий короткополый кафтан с несколькими рядами металлических пуговиц, который носили во времена Великой французской революции.

Наконец, карманьола — это особый наряд, введенный якобинцами для своих сторонников: широкие черные панталоны, красный жилет и красная шапка — наряд, в котором пришел в Париж отряд, принесший парижанам «Марсельезу».

Вот что значила для французской революции массовая революционная песня: ее пели, с ней шли в бой, под ее музыку танцевали, ее название получала одежда, произведения искусства...

«Карманьола» покорила Париж буквально на следующий день после падения Бастилии. Андре Гретри утверждает, что в столицу ее принесли все те же марсель-цы — певцы и танцоры. А позаимствовали они ее, по всей вероятности, как танец у жителей города Карманьола итальянской провинции Турин, приходивших из-за Альп помочь французским земледельцам и виноградарям во время сезонных работ.

Никто не знает, кто автор мелодии и кто написал на эту мелодию текст, никто не знает, когда и где впервые появилась «Карманьола», а в результате, как пишет Ж. Тьерсо, она стала одной из песен, которая «приводит в отчаяние людей, желающих непременно знать, кто их сочинил».

И вот так случилось, что не «Марсельеза», а «Карманьола» в течение нескольких десятилетий была самой популярной песней французского пролетариата, ее пели участники событий 1830 и 1848 годов, а в дни Парижской коммуны она звучала уже с новым текстом. А «Марсельеза», объявленная в 1795 году национальным гимном, осталась в стороне.

В 1796 году, когда к власти во Франции пришла крупная буржуазия, изменился характер французской революции, изменились и цели войны, которую страна вела. Еще в 1793 году итальянский поэт Игнацио Чиайя обращался к французскому народу от имени «безутешной Италии»: «Придите, освободите ее, от вас она ждет помощи». Но спустя шесть лет Чиайя взошел на эшафот, а Бонапарт обратился к своим солдатам с такими словами: «Солдаты! Вы не одеты, вы плохо накормлены. Я поведу вас в самые плодородные страны на свете».

Нужна ли была Наполеону тогда «Марсельеза» — символ свободы и независимости, гимн ненавистных ему якобинцев?!

С 1800 года «Марсельезу» постепенно перестают петь и во французской армии. В 1806 году, во время парада в Берлине (после того, как, по словам Г. Гейне, «Наполеон дунул, и Пруссии не стало»), «Марсельеза» была исполнена в последний раз. Правда, в 1815 году в битве при Ватерлоо Наполеон вспомнил о ней и попытался вдохнуть с ее помощью боевой дух в свои войска, но судьба наполеоновской армии уже была предрешена.

И все же память о песне вытравить из сознания народа было не так-то просто. И тогда правительство решило заменить «Марсельезу» другим гимном. Уже после контрреволюционного переворота 9 термидора появился гимн «Пробуждение народа». Официальные гимны появлялись и исчезали, и даже в 1878 году, за год до окончательного утверждения «Марсельезы» в качестве государственного гимна Франции, звучала еще песня Шарля Гуно «Да здравствует Франция».

Еще с большим старанием делались попытки дискредитировать имя Руже де Лиля, оспаривая его авторство. В 1797 году, спустя всего пять лет после появления «Марсельезы», А. Гретрй писал: «Мелодию... приписывали мне и всем, кто делал к ней аккомпанемент». И уже в те годы пошли гулять по страницам желтой прессы измышления о том, что якобы «Марсельеза» вовсе не французская, а немецкая песня, которую во Франции лишь записали на ноты, что еще лет за десять до революции ее слышали на концертах в Германии и т. д. Подобные версии выдвигались в течение десятилетий, и даже в 1861 году «Кельнская газета» без стеснения утверждала, что «Марсельеза» — это скопированное Руже де Лилем «Кредо» из «Торжественной мессы» № 4 некоего Гольцмана, якобы дирижера капеллы. Однако очень скоро выяснилось, что ни мессы, ни ее автора никогда не существовало и, главное, было, наконец, обнаружено (1863) первое издание «Марсельезы», отпечатанное в страсбургской типографии Данебаха с именем Руже де Лиля на титульном листе.

Но истинных патриотов ничто не могло ввести в заблуждение. Человеком, который «положил на музыку душу Франции», назвал, например, Руже де Лиля певец революции Эжен Потье. у

Новый интерес к «Марсельезе» пробудила июльская революция 1830 года. Восставший народ вновь был жестоко обманут буржуазными политиками, и хотя абстрактные лозунги свободы, равенства и братства, провозглашенные еще в 1789 году, уже мало кого могли удовлетворить, «Марсельеза» вновь на баррикадах.

Вот как атмосферу тех дней описывал французский поэт Огюст Барбье:

Когда тяжелый зной накаливал громады
Мостов и площадей пустых,
И завывал набат, и грохот канонады
В парижском воздухе не стих;
Когда по городу, как штормовое море,
Людская поднялась гряда,
И, красноречию мортир угрюмо вторя,
Шла «Марсельеза»...*

(Перевод П. Антокольского.)

Июльские события разожгли энтузиазм Генриха Гейне. В восторге писал он о «Марсельезе»: «Что за песня! Она пронизывает меня пламенем и радостью, зажигает во мне огненные звезды вдохновения... Звонко-пламенные потоки пусть льются дерзновенным каскадом с высот ликующей свободы».

И когда в то же время Гектор Берлиоз аранжировал «Марсельезу» для большого оркестра и двойного хора, он на полях партитуры вместо вокальных партий написал: «Все, у кого есть голос, сердце и кровь в жилах», а затем, выйдя на улицы охваченного революцией Парижа, дирижировал стихийно возникшим хором. Свою аранжировку Берлиоз посвятил «автору бессмертного гимна».

Для Людовика XVIII, пришедшего к власти, «Марсельеза» являлась синонимом революции, и он запрещает великий гимн.

Уже в конце XVIII века мир знакомится с новыми марсельезами — так называли песни, оказывающие революционное воздействие на борющийся народ. «Второй Марсельезой» называли в период Великой французской революции популярную «Походную песню» (1794) композитора и общественного деятеля, руководителя грандиозных народных празднеств Этьена Мегюля.

Множество марсельез дал миру XIX век. В 1842 году рабочий певец Д.-Г. Бремвич сочинил марсельезу лейстерских чартистов, в которой также воспевались идеалы равенства и свободы:

Сын бритов в рабстве изнемог,
Его ж свободным создал бог!
Жизнь и свобода,— всех судьба,—
Господь не создавал раба...
И люди все пред ним равны,
Все бога верные сыны,
Свободы всем дана судьба,—
Лишь человек создал раба.

«Марсельеза» Руже де Лиля перешагнула границы Франции еще в годы Великой французской революции. В те времена ее пели даже в стане врагов. Правда, немецкий перевод был сделан не в Пруссии, а в Страсбурге страстным якобинцем Е. Шнейдером. Перевод был напечатан 30 октября 1792 года в газете «Аргос». Вскоре «Марсельезу» подхватили якобинцы Австро-Венгрии. В 1794 году из кружка Игнаца Мартиновича выходят словацкий и венгерский тексты, авторами которых являются Иосиф Хайноси и Ференц Вергеши. Одновременно кем-то был сделан и перевод на латинский язык.

После французской революции 1830 года «Марсельеза» получила европейское признание, а в дни революции 1848 года звучала повсюду. С этого времени начинается вторая жизнь этой песни: уже не переводы, а новые самостоятельные тексты создаются на замечательную мелодию Руже де Лиля. Одним из первых это делает Эжен Потье: его песня «Генеральные штаты труда» гениально предвосхитила появление множества будущих «Рабочих Марсельез».

«Нет более великолепного зрелища, чем объединенный народ»,— писал неистовый якобинец Максимильен Робеспьер. И если и было нечто, более всего объединявшее этот народ в годы французских революций, так это — массовая песня. «Присоединить песни к нашим пушкам: первые — для хижин, вторые — для дворцов»,— призывали республиканцы. И хотя почти у каждой песни есть реальные авторы, подлинным их автором был этот самый «объединенный народ». Как было написано в предисловии к одному из изданий «Марсельезы» (1840), ее истинный автор — «народ, весь народ, с его отвращением к рабству... с его верой в свободу, отечество, со всеми его страхами и надеждами, с его беспредельным энтузиазмом и вечной поэзией...».

Спустя восемь лет после того, как с пением «Марсельезы» умирали от пуль версальцев парижские коммунары, на обсуждение Национального собрания Франции было вынесено предложение вновь считать песню Руже де Лиля государственным гимном. Бурные прения закончились в пользу «Марсельезы»*. Историческая справедливость была восстановлена. Гимном государства стала песня, о которой Морис Торез сказал, что это — «гений французского народа, сверкающий самой чистой его славой ».