«Гимном победным звучит на весь мир»
В середине сентября 1927 года в Париже, на кладбище Пер-Лашез, освященном кровью тысяч коммунаров и ставшем местом последнего упокоения Мольера и Россини, Бальзака и Шопена, Делакруа и Потье, хоронили известную американскую танцовщицу. Нелепый, трагический случай оборвал ее жизнь. Сообщение о ее смерти обошло первые полосы всех газет мира, в том числе и на родине, хотя оттуда ее выслали, лишив гражданства, за политические взгляды и «коммунистическую агитацию».
Прибыли на кладбище и представители советской дипломатической
миссии в Париже, возложившие на могилу венок из красных роз. Венок был перевит
лентой, на которой было написано: «От скорбящей России». Имя танцовщицы было —
Айседора Дункан.
Эта артистка, отвергнув школу классического балета, стала
одной из основоположниц школы танца модерн. Используя древнегреческую пластику,
заменив балетный костюм хитоном, выходя на сцену босиком, Айседора создала свой
стиль танца, который чиновники от искусства назвали «оскорбительным». Ее
концерты сопровождались огромным триумфом, под ее влиянием формировались целые
балетные школы, но в то же время создаваемые ею собственные «школы вольного
ритма» в разных странах не были долговечны.
В 1921 году Айседора Дункан обратилась к Советскому правительству
с предложением приехать в нашу страну на постоянное жительство, чтобы создать
здесь танцевальную школу для детей. Она хотела научить танцевать тысячу детей и
сделать так, чтобы каждый из ее учеников научил еще тысячу детей... Она верила в
то, что, если люди будут танцевать, они станут счастливее... И еще она знала,
что «из всех правительств мира только Советы заинтересованы в воспитании
детей».
В. И. Ленин с интересом отнесся к проектам Айседоры Дункан по
музыкально-пластическому воспитанию широких масс трудящихся, и в конце июля 1921
года артистка уже была в Москве. «Я покинула Европу, где искусство задавлено
торгашеством... Я убеждена, что здесь, в России, совершается перед лицом
человечества самое большое за последнее тысячелетие чудо. Мы слишком еще
современники, чтобы оценить это чудо»,— писала она.
Свое первое выступление Айседора Дункан приурочила к 4-й годовщине революции. Оно состоялось 7 ноября в Большом театре.
Нет, этот концерт, конечно, не был обычным выступлением артистки, да и не мог быть,— ведь он проходил в годовщину Октябрьской революции. И потому в программе после вступительного слова А. В. Луначарского объявлялось выступление А. Дункан. Под названием «Интернационал» была объединена целая композиция, которую исполняла Айседора Дункан со своей приемной дочерью Ирмой и пяти — шестилетними детьми в развевающихся красных туниках. В композиции были использованы Шестая симфония и Славянский марш Чайковского и «Интернационал» Пьера Дегейтера.
Как писала через день газета «Известия ВЦИК», «давно уже подмостки
академического Большого театра не видали такого доподлинного праздника
искусства... Здесь не было танца в его обычном техническом смысле. Это было
полное красоты пластическое и мимическое толкование музыкальных шедевров, притом
толкование революционное...».
А в правительственной ложе сидел В.И.Ленин, и,
как писал Любомир Ийорданов в статье «Айседора Дункан танцует», в зале было
хорошо видно его проникновенное и такое выразительное лицо. Словно
чувствительное зеркало, оно отражало мельчайшие движения, жест артистки. Во
время исполнения «Интернационала» Владимир Ильич как бы сдвинулся с места и,
наклонившись над барьером ложи, словно впился взглядом в сцену. По выражению его
лица, по тому, как он реагировал на происходящее, можно было судить, как его
волнует этот танец, с каким вниманием воспринимает он происходящее на сцене.
Когда же прозвучали последние аккорды «Интернационала», Владимир Ильич привстал
и, присоединившись к общему восторгу, громко, во весь голос воскликнул: «Браво,
браво, мисс Дункан!»
Появившийся на сцене Луначарский объявил, что Айседора Дункан готова повторить танец на музыку «Интернационала», если зрители примут участие в представлении и споют гимн в сопровождении оркестра. Энтузиазм собравшихся в зале достиг апогея. В едином порыве все встали с мест и, не ожидая, пока дирижер взмахнет палочкой, запели «Интернационал». Вместе со всеми пел и Ильич. А на сцене танцевала Айседора Дункан.
Три года провела в нашей стране замечательная американская танцовщица. Она жила на свои средства, категорически отвергая все предложения о выплате вознаграждения за выступления и работу в детской школе танцев и соглашаясь танцевать только перед рабочей аудиторией. Оценив по достоинству воодушевляющее действие революционных песен, она и танцы старалась ставить на мелодии этих песен, среди них были «Варшавянка», «Замучен тяжелой неволей», «Кузнецы», «Красная Армия».
Ганец на музыку «Интернационала» Айседора Дункан включила и в свою программу во время зарубежного турне. Но в Америку ее впустили только после того, как она дала письменное обязательство не петь «Интернационал» и не танцевать под эту мелодию. Конечно, Дункан нарушила это обязательство. Двенадцать раз она исполняла «Интернационал», и каждый раз ее увозили в полицейский участок, а в конце концов выслали из страны, лишив гражданства,— таково было революционизирующее действие этой песни — Марсельезы нового времени.
На русском языке «Интернационал» начали петь в революционных
кругах почти немедленно после опубликования в журнале «Жизнь». «Текст его' был
быстро усвоен всеми, и мы, социалдемократы, сразу же стали отличаться даже своим
пением на всех уличных демонстрациях и собраниях и от социалреволюционеров, и от
анархистов»,— вспоминал В. Д. Бонч-Бруевич. И все же проникал «Интернационал» в
Россию с трудом и открыто исполнялся редко. Тем не менее уже тогда народ сам,
стихийно производил определенные изменения в тексте
В 1905 году, в дни первой
русской революции, вместо «воспрянет род людской» на улицах звучало «восстанет
род людской», а вместо «весь мир насилья мы разроем» — «весь мир насилья мы
разрушим», причем второе изменение закрепилось навсегда.
Еще более существенным изменением в тексте было то, что в строке «это будет последний и решительный бой» слово «будет» заменилось словом «есть»: «Это есть наш последний и решительный бой». Случилось это уже после Октября, что подметил в своей поэме «Хорошо» Владимир Маяковский:
А в Смольном толпа,
растопырив груди,
покрывала
песней
фейерверк сведений.
Впервые вместо:
— и это будет...
—
пели:
— и эте есть
наш последний...
Изменению подверглась и мелодия. Дегейтер написал марш, характерный для других революционных маршей французского народа второй половины XIX века, с иным размером и темпом, чем это пели в России. Теперь же мелодия приобрела торжественный характер.
«Интернационал» стал тем связующим звеном, которое скрепляло пролетариат разных стран в единую боевую организацию, выступающую против капитала. Более того, он стал символом их единения. «...Никакие полицейские придирки не могут помешать тому,— писал В. И. Ленин в статье «Развитие рабочих хоров в Германии»,— что во всех больших городах мира, во всех фабричных поселках и все чаще в хижинах батраков раздается дружная пролетарская песня о близком освобождении человечества от наемного рабства»22.
В 1921 году «Интернационал» был переведен и на белорусский язык народным поэтом Белоруссии Янкой Купалой Паустань, пракляццям катаваны. Паустань, хто з голаду век пух, Бурлщь наш розум збунтаваны, Няволi iпча рваць ланцуг.
После III Всероссийского съезда Советов, на котором Я. М. Свердлов предложил делегатам спеть «Интернационал», закрепилось, стало традиционным пение гимна во всех торжественных случаях. Люди пели «Интернационал» — стоя, сомкнув ряды. Это великое чувство единения прекрасно описал В. Маяковский, когда вел свой поэтический «репортаж» 17 июля 1928 года с 6-го конгресса Коминтерна. Мы как будто видим, как, выступая с докладом, говорят потеряли кого... И зал отзывается:
«Вы жертвою пали...
Вы жертвою пали
в борьбе роковой».
Бедой к убийцам,
песня, иди! К вам
имена жертв мы
еще принесем,
победив,
— на пуле,
штыке
и ноже.
Советская Россия стала тем центром, откуда расходились призывы к революционной борьбе пролетариата за свои исторические права. В 1918 году «со Спасской гимн боевой» начал звучать в перезвоне Кремлевских курантов, с 1926 года его уже принимали радиолюбители всех стран Земли, а спустя 40 лет первыми тактами «Интернационала» «заговорил» с народами планеты первый советский искусственный спутник Луны.
В середине 20-х годов, отмечая факт радиотрансляции со Спасской башни, А. Коц писал о том, как «Интернационал», «с Кремля прорываясь в эфир», гимном побудным зазвучит на весь мир. Волей людей, волей победившего народа «Интернационал» стал первой песней бескрайних просторов Вселенной...