Сын богов, покровитель Родоса Гелиос

 

В 653 году н. э. в гавани одного из малоазиатских портов Средиземного моря бросил якорь парусник, принадлежавший полководцу калифа. С корабля начали сгружать необычный для того времени груз — тяжелые куски какого-то непонятного металлического лома, в котором бруски железа перемешались с листами чеканной коринфской бронзы. Гадать, зачем привезен этот лом, долго не пришлось: полководец «стал предлагать купить его любому желающему». Было ясно, что он сбывает военные трофеи: в те дни арабы, проводя успешные боевые операции, активно продвигались на запад и уже захватили ряд принадлежавших грекам островов Эгейского моря.

Покупателя долго искать также не пришлось: лом был вывезен, и следы его затерялись на многочисленных торговых путях Азии. Одна деталь только поражает воображение во всей этой истории: чтобы перевезти весь груз, купцу понадобилось 980 верблюдов.

Откуда же взялось у арабского военачальника столько дорогостоящего металла? Выяснилось и это. Оказалось, что привезенный лом — это остатки того, что в течение нескольких веков называлось Колоссом Родосским.

На слово «колосс», означающее нечто очень большое, выдающееся по своим размерам, ориентироваться не следует, ибо вошло оно в лексикон как раз после Колосса Родосского, а вообще же колоссами на острове Родос в свое время называли любые скульптуры богов, которыми родосцы в обилии украшали свои города. Но какого же размера должен был быть тот колосс, на перевозку которого понадобилась почти тысяча верблюдов?!

Так уж сложилось что из «семи чудес света», поразивших жителей античного мира своей красотой и размерами, два принадлежали к произведениям скульптуры. Но если Зевс Олимпийский Фидия был знаменит тонкостью отделки, изяществом, наконец богатством, Колосс Родосский — исполинская фигура бога Солнца Гелиоса — привлекал к себе внимание как инженерное сооружение. Такое отношение к нему сложилось в веках, и немаловажное значение при этом имел тот факт, что последующим поколениям не досталось не только изображений Колосса, но даже его описания. Мы, к примеру, не знаем, как стоял этот гигант, сколько у него было точек опоры, какая его фигуру покрывала драпировка и была ли она вообще, простирал ли он вперед свою божественную десницу или рука его была поднята вверх и держала, как уверяют некоторые исследователи, факел-маяк... Мы знаем только его высоту — 70 локтей (что-то около 32 метров), то есть как раз то, что и делало его «чудом».

Появился этот памятник в III веке до н. э., а уже задолго до этого на Родосе существовал культ статуй: их только на улицах и площадях столицы острова было более ста. Особенно много было памятников богу Солнца, и это не было случайным: как писал спустя триста лет Филон Александрийский, «остров Родос лежит среди бескрайнего моря; в стародавние времена вынес его Гелиос со дна на поверхность и выпросил у богов для себя».

Однако что заставило родосцев создавать колосс особо крупных размеров? История возвращает нас в эпоху распада огромной империи Александра Македонского. Вспыхнувшие междоусобные войны привели к возникновению на месте империи целого ряда самостоятельных государств, наибольшее знача-ние из которых имели могущественные Египет, Вавилон и Македония. Они имели многие общие черты, наследованные от своего великого предшественника, что позволило позднее назвать это время эпохой эллинизма.

Центрами эллинистической культуры были города, и крупнейшим из них стала новая столица Египта — Александрия. Вторым по значению шла другая новая столица — Пергам в Малой Азии, третьим — Родос, столица одноименного острова-государства. Город Родос был на 70 лет старше Александрии — его основали в 408 году до н. э. Застройкой руководил градостроитель Гипподам из Милета, автор принципа регулярной городской застройки.

Мощеные улицы Родоса просматривались из конца в конец. Они пересекались под прямым углом и создавали одинаковые кварталы. Вдоль улиц стояли колонны, а площади украшали бассейны и скульптуры высотой в два-три человеческих роста. По этому же принципу застраивались и другие города эллинов.

Родос хорошо «вписался» в горную местность, спускаясь террасами к морю. Центральным сооружением города, самой высокой его точкой стал храм Гелиоса, а наиболее оживленным местом — его деловой центр «дигма» — торговая площадь между

гаванью и городской стеной, где круглые сутки не смолкала шумная многоязычная толпа.

Родос стоял на перекрестке морских путей и благодаря бойкой торговле, выполняя многочисленные посреднические функции, мог богатеть. В лучшие времена его товарооборот в четыре раза превышал товарооборот крупнейшего афинского порта Пирея, поэтому Родос избегал разорительных военных конфликтов. Когда в середине IV века до н. э. началась война между Афинами и Спартой, Родос не примкнул ни к одной из воюющих сторон. Не тронул его даже Александр Македонский, однако после смерти владыки над Родосом нависла серьезная опасность.

Дело в том, что остров Родос, занимая стратегическое положение в Средиземном море, был объектом пристального внимания всех враждующих сторон: и, в первую очередь, египетского царя Птолемея, и царя Македонии Антигона Одноглазого. Каждый рассчитывал сделать остров своей опорной базой. И вот в 305 году до н. э. город Родос с моря и с суши осадила македонская армия.

Во главе войска стоял сын Антигона, талантливый полководец и военный инженер Деметрий Полиоркет. Прозвище Полиоркет («осаждающий города») он получил за несомненные боевые успехи. Надеялся Деметрий и на успех в осаде Родоса. В его арсенале было множество самого современного по тем временам вооружения. Громадные тараны разбивали самые толстые крепостные стены. Мощные катапульты метали окованные железом бревна и каменные глыбы, канаты-тетивы баллист взводились с помощью воротов и полиспастов. Хитроумные «скорпионы» забрасывали в город раскаленные зажигательные стрелы. Медлительные «черепахи», защищенные от стрел и камней несколькими слоями сырых шкур, набитых водорослями, засыпали рвы.

Но настоящим «чудом» античной военной техники были осадные башни «гелеполи» («берущие города»). Их высота достигала 60-локтей. На многочисленных ярусах ее располагались метательные механизмы; из бойниц вели огонь лучники; на особых площадках накапливался десант — мостки отсюда перебрасывались на крепостные стены. Башни передвигались на колесах, и осаждающие как бы брали крепостные стены на абордаж.

Вот какой враг грозил свободолюбивому острову. Но жители Родоса держались стойко, и осада, похоже, могла затянуться надолго. Видимо, город в конце концов пал бы, но Антигон неожиданно отозвал сына со всем его войском для каких-то неотложных дел в Азии, и Деметрий уплыл, не успев даже погрузить на корабли свои уникальные осадные машины.

Родос ликовал. Спасение было столь внезапным, так мало зависело от военной мощи самих родосцев, что следовало признать лишь одну причину избавления от грозящей опасности — вмешательство божественного покровителя острова — самого Гелиоса. И тогда народное собрание приняло решение: в честь великого защитника Родоса установить на острове еще одну статую, но уже не обычной величины, а в несколько раз больше. Деньги на сооружение нашлись немедленно: их выручили за продажу военных трофеев. Удачливые купцы вывезли с острова купленные метательные орудия и осадные башни македонцев, а островитяне начали готовиться к сооружению невиданной доселе городской статуи.

Как это, к сожалению, чаще всего бывает с героями Эллады, сведений о них история нам почти не сохранила. О человеке, который взялся за совершенно фантастическую для своего времени задачу — создать скульптуру, в несколько раз превышающую все известные, мы знаем лишь то, что он был родом из Линдоса, считался учеником Лисиппа — придворного скульптора и личного друга Александра Македонского — и что звали его Харес. И все. Поэтому единственное, что нам остается, так это попытаться шаг за шагом восстановить весь ход проделанных им работ и тем самым составить представление о мастере.

Сохранилась запись философа и врача конца II века н. э. Секста Эмпирика. Оказывается, когда Харесу предложили сделать статую Гелиоса, он начал с того, что определил ее размеры, необходимое количество металла и возможные материальные затраты. Ознакомившись с этими расчетами, родосцы решили, что им под силу удвоить все параметры — и размеры, и массу, и расходы. Тогда и появилась эта цифра — 70 локтей.

Почему Харес согласился на новое предложение? На что он рассчитывал? Неужели не понимал, что воплощение такого замысла в его эпоху действительно граничит с чудом? Ведь он наверняка знал, что задачу, подобную этой, никто, нигде и никогда не решал.

Значит, знал и понимал. Значит, верил в свои силы. Значит, руководствовался трезвым расчетом.

Возведение любого сооружения высотой более 30 метров (размеры фабричной трубы или парашютной вышки) — дело не такое уж простое даже для наших дней. Что же говорить тогда о временах Хареса, когда еще не существовало подъемных механизмов, была примитивной техника ковки и сварки, когда никто до этого не делал расчетов центра тяжести таких огромных предметов? Трудно себе даже представить, какого рода проблемы ежедневно вставали перед Хересом и каким образом и с чьей помощью он их решал.

Во-первых, выбор места для памятника: на горе или в долине, в городе или в порту? А как расположить: лицом к горожанам или к прибывающим кораблям? А как соотнести статую к сторонам света, чтобы лицо ее никогда не было в тени?

Во-вторых, как вычислить размеры отдельных частей фигуры статуи с учетом законов перспективы? Ведь если сделать статую пропорционально размерам тела человека, голова ее, вознесенная на высоту 30 метров, будет казаться неестественно маленькой. И наконец, как собирать монумент, как поднимать уже готовые блоки на большую высоту, как крепить их друг к другу?

На некоторые вопросы нам дали ответ сочинения современников и потомков Хареса, на некоторые мы не знаем ответа и поныне.

«Художник сделал основание из белого мрамора и укрепил на нем ноги колосса до щиколоток... Уже основание было таким высоким, что превосходило по высоте все остальные статуи».

Это свидетельство Филона, приведенное в рукописи «О семи чудесах света». В этой рукописи вообще много интересных сведений о Колоссе Родосском.

«Художник укрепил бронзу изнутри железным каркасом и каменными блоками; соединительные балки говорят о поразительном кузнечном мастерстве... вообще скрытая часть работы еще больше видимой».

«Статую приходилось воздвигать вверх целиком, как строительное сооружение... Скульптор окружал уже готовые части земляным валом, создавая поверхность, на которой можно было готовиться к моделированию очередной части».

Едва ли не наиболее принципиальным было решение Хареса-делать монумент полым изнутри. Разумеется, родосцы нашли бы возможность отлить статую цельнометаллической, однако Харесу не только потребовалось в пять-шесть раз меньше бронзы, но он значительно, не менее чем вдвое, облегчил массу всей конструкции.

Опирался колосс, скорее всего, на три каменных столба: два из них проходили внутри ног, а третий.,* скрывался в складках драпировки. От этих столбов вверх уходили, наращиваясь друг на друга, брусья железной арматуры, вокруг которых располагались ободья. Это был тот каркас, на который потом закреплялись листы бронзы.

Трудно себе представить, как производили чеканку бронзовых листов. Думается, Харес первоначально вырезал всю фигуру божества из дерева, может быть, даже установил ее, чтобы проверить эффект, обеспечить нужные пропорции. Тем самым он создал себе шаблон, на котором позднее чеканщики готовили облицовку.

О том, как происходил монтаж, мы также узнал из рукописи Филона. По мере роста монумента ув личивалась вокруг него и земляная насыпь, на которой трудились люди — кузнецы, чеканщики, грузчики К концу работы на месте памятника стоял громадный холм. Когда был закреплен последний бронзовый щит, выправлена последняя складка, зачищен последний шов, можно было срывать холм.

Двенадцать лет трудились Харес и его люди, и нам теперь, даже призвав на помощь все свое воображение, трудно представить ту глубину неизведанного, в которую они заглянули. Не было до Хареса скульптора, который бы попытался сделать нечто подобное. Харес воплотил в жизнь то, что казалось невозможным, и потому сотворил чудо. Одно из тех самых «семи чудес», которыми прославился античный мир.

Явленный на обозрение Гелиос поразил воображение современников, перед глазами которых предстала огромная бронзовая статуя обнаженного юноши. На голове его — диадема, от которой во все стороны расходятся лучи, как это и должно быть у настоящего Солнца. Статуя стояла почти у самого берега, на дигме. Гелиос всматривался в бесконечную гладь моря, у ног его плескались бирюзовые волны, а в еще не потемневшей от влажных морских ветров бронзе отсвечивалось заполнявшее все вокруг яркое и знойное южное солнце.

Мы до сего дня так и не знаем, был ли Гелиос Хареса красив, напоминал ли он своим обликом, как пишут некоторые авторы, Александра Македонского, были ли пропорциональны части его тела, выпуклы мускулы, мужествен торс, как это мы отмечаем в скульптурных изображениях других богов Олимпа. Обо всем этом мы пока не смогли прочесть в сохранившихся документах античности.

Но мы точно знаем, что было в нем 70 локтей роста, что был он широко известен и в Европе, и в Азии, и приплывали из дальних стран люди специально взглянуть на это «чудо». Мы знаем, что Колосс Родосский стал не только символом победы, но и своеобразным символом всего острова, ибо, если бы не он, Родос так и остался бы малоизвестным островом Эгейского моря, одним из многих. Лик Гелиоса был выбит на родосских монетах, а надпись на его постаменте стала манифестом свободь; и независимости гордого и непобедимого народа:

Тебя, восхваляя Солнце, о Гелиос,
Поднял до Олимпа дорийский родосский нарос.
Волны ужасной войны усмирил он,
Добычей украсил победу.
Прочно поставил тебя он на землю
И над морем вознес он высоко,
Светом прекрасным
Никем не стесненной свободы
Право людей утвердив,
Что свой род от Геракла ведут,
Править и сушей и морем,
Как правили предки веками...

Два века просуществовал остров как независимое государство. Был отмечен Родос большой демократичностью в правлении, ибо, по свидетельству греческого географа и историка Страбона, «родосцы заботились о своем народе... там по справедливости распределялось зерно и, по давним обычаям, богатые брали на свое содержание бедных».

Родос превратился в город науки. В нем учились Цицерон, Лукреций, Помпеи, Цезарь. На Родосе работали живописец Протоген, скульпторы Аполлоний и Тавриск. Родос стал сильной морской державой и, заключив союз с Римом, разбил в 191 году до н. э, флот Карфагена. Но к дню этой легендарной победы символ славы и могущества, предмет поклонени! и обожествления островитян — Колосс Гелиоса ока зался поверженным. Страшное землетрясение 227 года до н. э., разрушив многие здания города, опрокинув колонны и статуи, не пощадило и гигантского Колосса. Но и лежащий на земле исполин вызывал удивление. «Мало кто может обхватить больше? палец двумя руками,отмечал один из очевидцев римский писатель Плиний Старший, иные статуи меньше одного пальца Колосса».

Не было уже в живых Хереса, некому было взять на себя еще раз такую непосильную ношу — поставить колосса на ноги. И писал потому Страбон: «Теперь Колосс лежит на земле. Землетрясение сбросило его с пьедестала и сломало обе ноги по колени. Следуя прорицанию оракула, родосцы больше не пытаются поднять статую». Так люди словами оракула оправдывали свои бездеятельность и бесталанность. Но еще долгие восемь веков дивились поверженному Колоссу люди, не подозревая, что лишь в конце фантастически далекого от них XIX века появится скульптура, которая превзойдет Колосса Родосского своими размерами — памятник Свободы в Нью-Йорке. Более двух тысячелетий быть непобежденным — редкая честь для человека негромкой профессии скульптора.

тия которого Мухина не дожила) — все говорило об обласканном славой, ни в чем не нуждающемся, не знающем творческих неудач художнике. Что же толкало ее на борьбу с Комитетом по делам искусств, на утверждение необходимости новых форм преподавания в художественных учебных заведениях, на поиски иных критериев в оценках произведений искусства?

Чувство долга и ответственности перед будущими поколениями. Она знала, что в ее время все это небезопасно, но она на это шла. «Есть еще и другой род героизма,— писала она,— жажда правды и знания. Разве не героизм силой своей мысли и часто ценой глубокого страдания пробить толщу консерватизма?»

Эти ее слова, несмотря на всю афористичность, еще говорят о том, что и ей приходилось за «силу своей мысли» расплачиваться «ценой глубокого страдания». Но как бы то ни было, она была счастлива, как счастлив ТВОРЕЦ, ибо, говоря ее же словами, «счастье есть состояние стремления в творческом труде, и кульминационная точка есть момент достижения». А таких кульминаций в ее жизни было достаточно, чтобы в полной мере познать СЧАСТЬЕ.

 
 
Яндекс.Метрика