Лики тысячелетия

«Вся земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет;
да пойдите княжить и володеть нами».

Согласно преданию, именно с этими словами, ставшими потом легендарными, обратились в середине iX века финские и славянские племена (чудь, весь, сло-вени, кривичи) к «северным людям» (норманнам), предлагая владеть ими и «судить по праву».

Не от хорошей жизни последовало такое предложение: восстал род на род, и не было видно конца усобице. Отчаявшись прекратить ее самостоятельно, решили эти племена призвать к себе в князья варягов — скандинавов, служивших у славян наемными дружинниками. У себя на родине они назывались викингами и занимались торговлей.

На призыв откликнулись три брата — Рюрик, Синеус и Трувор, которые в 862 году начали княжить в Ладоге, Белозере и Изборске. Однако так случилось, что спустя два года Синеус и Трувор умерли, а их владения отошли к Рюрику. И тогда Рюрик перенес свою резиденцию на озеро Ильмень, срубил там, над Волховом, в пяти верстах от озера, крепость и основал первую столицу Древней Руси, назвав ее Новгородом (Новым городом).

Имя Рюрика вошло в легенды, хотя и был он правителем, от которого бежали многие подданные, «глаголюще, яко быти нам рабом», а некий Вадим Храбрый на второй год правления князя даже поднял первое в истории Российского государства восстание и погиб вместе со многими новгородцами, его «советниками». Рюрик послал в Полоцк, Ростов и другие города «своих мужей». Потомки его стали князьями киевскими, владимирскими, московскими, и именно от него началась династия Рюриковичей, правившая Россией более семисот лет и оборвавшаяся со смертью царя Федора Иоанновича лишь в 1598 году.

Сведения о начале правления Рюрика изложены в одной из древнейших русских летописей — «Повести временных лет». Первоначальная рукопись до нашего времени не дошла, уцелев лишь в более поздних копиях. Авторство первой редакции «Повести» приписывается монаху Киево-Печерского монастыря Нестору (начало XII века). В третьей же редакции — «Летописи по Ипатьевскому списку» — и была обнаружена ставшая крылатой фраза: «Придите, княжите над нами».

Слова эти скорее всего принадлежат самим норманнам, которые пытались такой легендой оправдать свою экспансию — захват чужих земель. Западноевропейская хроника также сохранила эти слова: с ними к норманнам якобы обратились бритты — кельтские племена, населявшие Британию.

Теория, по которой образование русского государства приписывалось варягам, получила название «норманнской», а годом «единовластительства Рюрика» был официально утвержден 862 год. Против этой теории выступал М. В. Ломоносов, ее не признавали историки-декабристы и критиковали русские революционные демократы, но преодолеть «предание веков» долгие десятилетия никому не удавалось. Царское же правительство и вовсе не было заинтересовано, поскольку, размывая истоки самодержавия, уводя начало русской государственности в глухую древность, оно неизбежно теряло возможность утвердить в народе представление о незыблемости своей власти.

Середина XIX века была отмечена в России тяжелым кризисом в общественной жизни. Недовольство феодально-крепостническим строем захватило все слои населения. Страна стояла на пороге крестьянской реформы, которая и была проведена весной 1861 года. А на следующий год Россия должна была отмечать тысячелетие своего существования.

Идея увековечить тысячелетие России возведением памятника принадлежала министру внутренних дел С. Ланскому, который еще в 1857 году обратился в Комитет Министров с запиской «О сооружении в Новгороде памятника первому русскому государю Рюрику» и предложением открыть подписку по сбору средств на его сооружение».

Идея министра была достаточно интересна, но, объявленная в прессе, она немедленно привлекла к себе внимание противоборствующих групп общественности. Вновь обострились давние отношения между норманнистами и антинорманнистами, между славянофилами и западниками. Полемика приняла ярко выраженный политический характер. На стороне норманнистов было большинство, их теория носила характер официальной версии. Но антинорманнисты не сдавались. Не была Древняя Русь, говорили они, настолько отсталой страной, неспособной к самостоятельному творчеству, к ощущению чувства национального достоинства, чтобы приглашать на престол заморского князя. За семь веков правления Рюриковичей норманны настолько ославянились, настолько слились с коренным населением, что от них не осталось даже следов в материальной и духовной культуре России.

Все эти споры прямо влияли на облик задуманного монумента. Почему честь представительства России за все десять веков принадлежит одному Рюрику? — спрашивали у С. Ланского, и это было главным возражением его идее. В результате после многочисленных обсуждений было решено соорудить народный памятник тысячелетию России, в котором «могли быть в барельефах или других изображениях показаны главнейшие события нашей отечественной истории».

«Совершенно с этим согласен»,— написал на проекте Александр II, а утверждая положение комитета по созданию памятника, приписал: «Я желал бы открыть памятник 26 августа 1862 года». Царь явно рассчитывал на то, что празднование тысячелетия Российского государства будет сопровождаться всплеском латриотических чувств, а уже одно это могло привести к разрядке политической атмосферы в стране. В объявленной подписке по сбору средств «каждый сын отечества» призывался «с гордостью и любовью... обратить взор на ... славное прошедшее» государства Русского и «уразуметь, чрез какие тяжкие пути испытаний Россия ...доведена до настоящего ее самобытного могущества и величия».

Говоря о «могуществе и величии» страны, стоящей на грани экономического и политического кризиса, авторы обращения явно выдавали желаемое за действительное. Расчетам на всплеск патриотических чувств также не было суждено оправдаться, а в итоге к концу 1859 года было собрано всего 120 тысяч рублей — четвертая часть нужной суммы. Пришлось раскошеливаться казне.

Главное управление путей сообщения и публичных зданий, которому были поручены выбор места и само возведение памятника, предложило для него в Новгороде две площадки: внутри кремля (перед Софийским собором) и впереди него (на Софийской торговой площади). Первое предложение оказалось предпочтительным: там и площадка была вдвое больше (6075 квадратных сажен), и восьмивековой Софийский собор, возвышающийся «и доныне в благолепной прочности», создавал особый фон, и, наконец, именно на этой площади, внутри кремля, в свое время закончило существование новгородское вече, после чего вечевое правление уступило место единодержавию, что также было весьма символично.

Программа памятника, представленная царю, была им одобрена и удостоилась «высочайшего утверждения». Она была опубликована, и проекты памятника должны были ей строго соответствовать.

Авторы программы выбрали шесть крупнейших дат в истории страны и шесть исторических деятелей, с которыми эти даты связаны. Предполагалось, что памятник и будет состоять «предпочтительно из ваяльных изображений» этих шести фигур. Их список начинался, естественно, Рюриком. А далее следовали киевский князь Владимир (введение христианства на Руси, 988 г.), Дмитрий Донской (начало освобождения от татарского ига, 1380 г.), Иван 111 (основание единодержавия, 1491 г.), царь Михаил Федорович (избрание на престол дома Романовых, 1613 г.) и Петр Великий (преобразование России и основание Российской империи, 1721 г.).

Программа также предполагала, что в самой высокой точке памятника будет «в преобладающем виде изображение Веры Православной как главного основания нравственного возвеличения русского народа».

К участию в конкурсе приглашались «все художники России или в России проживающие». Срок подачи проектов истекал 1 ноября 1859 года.

Из 52 представленных к рассмотрению проектов 15 лишь излагали замысел, остальные 37 были выполнены в рисунках, чертежах и даже моделях. К 25 ноября совет Академии художеств, рассматривавший проекты, оставил только три из них: два принадлежали архитекторам И. И. Горностаеву и П. Е. Антипо-ву, один — живописцу М. О. Микешину.

Идеи П. Антипова и И. Горностаеза почти во всем перекликались; оба предлагали создать памятник в виде одной аллегорической фигуры России, поставленной на полушарие — символ «географических пространств». Фигура должна быть окружена атрибутами русского народа, а в руках должна держать хоругвь с крестом — символы православия и борьбы за его чистоту. Под полушарием — шестигранный пьедестал, на сторонах которого — барельефы с изображением эпизодов шести указанных в программе эпох.

Идея М. Микешина более подробно разрабатывала замысел организаторов. Микешин предлагал создать памятник в виде громадной державы — эмблемы царской власти, которую увенчивает группа «Православие». Вокруг державы — скульптурные группы шести эпох «первостепенной важности России». Предполагал Микешин и наличие барельефов (по одному под каждой группой) с изображением «самого видного эпизода эпохи соответственно».

Проект Микешина был более интересным и привлек больше внимания. Ему и было отдано предпочтение. Правда, смущало то, что автор не скульптор, а живописец, что скульптурный эскиз памятника ему вылепил другой человек — ученик Академии, но уж очень оригинален был замысел. Подобной многофигурной композиции в русской скульптуре до сих пор еще не создавалось. Было решено остановиться на ней.

И вот оглашены итоги конкурса: художник Михаил Микешин, 23 лет от роду, получал Первую премию — 4000 рублей, а И. Горностаев и П. Антипов делили между собой Вторую премию и получали по 500 рублей.

Когда проект победителя поступил на утверждение к царю, в него было внесено несколько поправок. Главным предложением царя было заменить барельефы с изображением эпизодов шести эпох сплошным горельефом наиболее значительных фигур в истории государства.

Итак, облик будущего памятника уже виделся его авторам вполне определенно. Нижняя часть монумента представляла из себя гранитный пьедестал, обрамленный горельефом, на котором должны расположиться шесть скульптурных групп — портреты деятелей шести крупнейших эпох истории России. Над этими скульптурами будет возвышаться шар в виде державы, а венчать все должна группа «Православие»: ангел, держащий крест, перед которым склонилась в благоговейном размышлении Россия — царственная женщина в национальном костюме. Предполагалось, что герб государства — двуглавый орел — будет изображен на щите, который должна держать в руках женщина.

Надо было приступать к созданию модели.

Царские чиновники имели все основания беспокоиться за исход дела: впервые в истории русского искусства судьба огромного монумента оказалась в руках молодого человека, который ко всему прочему был еще и не скульптором, а живописцем. Нет слов, эскиз памятника, представленный на конкурс, был интересен, впечатляющ, но художнику принадлежал лишь замысел, а лепил-то его другой человек (как говорили, ученик скульптурного класса). Предположим даже, что к ваянию удастся привлечь многоопытных мастеров из Академии, но, чтобы руководить всеми работами, тоже нужен немалый опыт. Можно ли вообще поручать столь ответственное дело человеку, всего год назад закончившему курс наук?

Но у Микешина был могущественный покровитель — великий князь Николай Николаевич. Великий князь немного рисовал. Однажды, просматривая работы студентов Академии, он обратил внимание на полотно Микешина «Граф Тилли в Магдебурге». Работа понравилась, и он купил ее. Познакомился с автором и договорился брать у него уроки. Потом Микешин сопровождал своего мецената в путешествиях по Крыму, Кавказу, Польше, Литве, Малороссии. Покровительство великого князя помогло молодому художнику выбраться из жестокой нужды, в которой он находился в годы учебы. Выходец из большой, но небогатой семьи из глубинки Смоленской губернии, Микешин на себе познал, как сложно пробиваться в жизни простолюдину. Его отец — ветеран 1812 года, партизан, бежавший из французского плена,— ничем помочь не мог. Полагаться следовало только на себя.

Первую школу живописи Микешин прошел у сельского иконописца, который научил его писать маслом, выделывать краски, мастерить кисти. Первые деньги он заработал, будучи чертежником на строительстве Московско-Варшавского шоссе: делал топографические и архитектурные планы. В петербургскую Академию художеств его привез помещик А. А. Вонляр- , лярский. Учеба в классе батальной живописи профессора Вилевальда была отмечена наградами Академии: две серебряных и две золотых медали за студенческие работы. Была ему присвоена и именная стипендия Николая I.

Вице-президент Академии граф Ф. П. Толстой вводит молодого художника в художественно-литературный мир Петербурга. Иллюстрированные журналы заказывают ему рисунки, частные лица — картины. После знакомства с великим князем заказы начали поступать и от членов императорской семьи. Микешин стоял на пороге успеха и славы. Золотая медаль, с которой он закончил Академию, давала ему право на шестилетнюю стажировку за границей, но...

Но тут он узнал о конкурсе на памятник тысячелетию России, и мечты о спокойной жизни академического стипендиата пришлось отбросить. Замысел создать грандиозный монумент заполнил все мысли начинающего живописца.

Что привлекло Микешина к этой работе настолько, чтобы отказаться даже от Италии? На что мог рассчитывать он, молодой художник, никогда до этого не пытавшийся лепить? Неужели он был настолько самоуверен, что, сжигая за собой все мосты, ринулся в бой, имея противниками полусотню признанных мастеров, среди которых были его недавние учителя из Академии? А может быть, он и в самом деле рассчитывал на протекцию своего вельможного покровителя?

Ключ к ответу на все эти вопросы лежит в увлечении Микешина историей. Занятия в классе батальной живописи подразумевали не только знание всей свойственной профессии баталиста атрибутики, но и знание самой истории в первую очередь. Микешин даже посещает исторические лекции в Университете. Немалую пищу для размышлений дают ему военные экспедиции в Чечню, присоединенную к России в 1859 году, и Дагестан, где горцы боролись за независимость. Предстоящее празднество, связанное с тысячелетием России, породило серьезную дискуссию в кругах творческой интеллигенции. Не мог пройти мимо нее и Микешин, но свои доводы он решает изложить иным способом. Он принимает участие в конкурсе и — побеждает.

А что дальше? Кто будет лепить? И понимает ли он вообще, какой объем работ и в какие сжатые сроки ему предстоит сделать: модели из глины, перевод их в гипс и подготовка к отливке, доводка готовых бронзовых отливок и установка фигур на пьедестал...

Трудно даже перечислить все процессы, которые придется выполнить, и предугадать все трудности, с которыми придется столкнуться.

Изучая историю создания монумента «Тысячелетие России», исследователь неизбежно сталкивается с поистине драматической фигурой замечательного русского скульптора Ивана Николаевича Шредера, не оцененного по достоинству современниками и забытого потомками. А ведь у него не только много работ, часть из которых дошли до наших дней. При здравом и справедливом рассуждении, имя его должно стоять рядом с именем Микешина всякий раз, когда речь заходит о памятнике «Тысячелетие России». Однако Ми-кешин не только присвоил себе все заслуги, но и получил львиную долю причитающихся создателям лавров и злата.

Шредер был другом Микешина. Они были почти одного возраста (Шредер был на год старше), вместе занимались в Академии художеств, вместе увлекались историей, вместе мечтали об увековечении памяти героев России. Вот только Микешин был более удачливым и, как выяснилось, более предприимчивым, нежели его друг.

Путь Шредера в Академию был непростым. Воспитанник пажеского корпуса, затем корнет лейб-гвардии уланского полка, Шредер, чтобы осуществить мечту своей жизни и получить художественное образование, вынужден был расстаться с офицерской формой и выйти в отставку.

В Академию Шредер был определен вольноприхо-дящим учеником и посещал скульптурный класс профессора Н. С. Пименова. Сам Пименов (как и П. К. Клодт, кстати) отказался от участия в конкурсе, а вот ученик его, к тому же вольноприходящий, согласился. Уговорил Шредера Микешин, хотя оба, видимо, понимали, что мастерами Академии это не может быть воспринято иначе, как вызов.

Шредер внес неоценимый вклад в создание монумента, и не его вина, что об этом и по сей день знают, пожалуй, одни лишь специалисты. Именно Шредер вылепил от начала и до конца тот скульптурный эскиз, который выдержал столь жестокий отбор в конкурсе. Конечно же, перед Микешиным опять встал вопрос: а кто будет делать уже не эскиз, а модель в одну пятую натуральной величины? Именно такую модель запросило Главное управление путей сообщения, «дабы вернее определить взаимоотношение всех фигур и частей». Кроме Шредера, помочь Микешину было некому. И Шредер, не имевший к тому времени никакого профессионального опыта, берется за этот колоссальный ТРУД.

Предстояло сделать модель трехметровой высоты, вылепить все основные фигуры будущего монумента, каждая из которых была бы не менее 80 см высотой, и скомпоновать их на пьедестале почти двухметрового диаметра. Даже опытные мастера тратят на такую многофигурную композицию годы, а тут начинающий скульптор должен был все сделать за четыре месяца. И сделать так, чтобы по его скульптурам другие исполнители смогли выполнить эти фигуры в годной для отливки в металле форме, увеличив их до проектной величины.

Чего стоила Шредеру эта работа, можно теперь только догадываться, тем более, что он наверняка знал мнение своего учителя Н. С. Пименова, не скрывавшего, что ничего не ждет «от молодых людей, почти вовсе не учившихся скульптуре».

Теперь это кажется невероятным, но Шредер модель вылепил. И сделал он это талантливо: она не только была принята и одобрена, но и признана достойной для создания моделей в натуральную величину.

И вновь перед Микешиным встал вопрос: кто будет лепить? Естественно, следовало бы предположить, что делать это, конечно же, будет Шредер: кому же, как не ему, воплощать в жизнь собственные замыслы? Кто, как не он, лучше всех воссоздаст в скульптурах эскизы своего друга, тем более что, прежде чем нарисовать, Микешин обговаривал с ним каждую деталь?

Но до представления готовых работ оставалось только полгода, и Шредер, понятное дело, не смог бы выполнить всего объема работ просто физически. И тогда Микешин обратился к другим скульпторам. Из девятнадцати крупных фигур одну согласился делать 52-летний Павел Степанович Михайлов, восемь — 47-летний Роберт Карлович Залеман, остальные десять фигур остались на долю Шредера, в том числе увенчивающая монумент аллегорическая композиция «Православие».

Самым опытным из всех был Р. Залеман — академик, принимавший участие в украшении Исааки-евского собора. Оценив свои возможности, Р. Залеман пригласил в помощь себе скульптора Э. Менерта и оканчивающего скульптурный класс А. Фолетти.

Единственный, кому никто не помогал, был И. Шредер, который, как выразился конференц-секретарь Академии Ф. Львов, вынес «на своих плечах тысячелетний памятник», но титанический труд которого так и остался по достоинству не оцененным.

Единственная скульптура, которую выполнил П. Михайлов, это «Рюрик» — мужественная фигура стоящего в полном облачении варяжского воина. На плечи его наброшена звериная шкура — символ воинственности

и беспощадности к врагам. Правой рукой он опирается на щит, в центре которого кириллицей выведено: «Лета 6370» — дата «от сотворения мира», соответствующая 862 году по современному летосчислению. Слева и справа от Рюрика расположены группы «Дмитрий Донской» и «Киевский князь Владимир», сделанные Р. Залеманом и его помощниками.

Великий князь московский Дмитрий Донской не только разгромил татаро-монгольское войско на реке Вожа и в великой Куликовской битве. Он построил в Москве белокаменный Кремль и впервые передал великое княжение своему преемнику без санкции Золотой Орды. Микешин и изобразил его попирающим ногой поверженного вражеского воина. В руках у князя отвоеванные у татар традиционные знаки власти — бунчук и шестопер.

При Владимире I начался период расцвета Древнерусского государства. Не случайно этот князь остался в памяти народа как Владимир Красное Солнышко. Но главная его заслуга в том, что он ввел на Руси христианство. Этот эпизод и запечатлен в памятнике: правой рукой князь возносит вверх символ христианства — крест, а указующим жестом левой повелевает старику уничтожить языческий идол. Справа от князя — молодая мать, приготовившая младенца к обряду крещения.

Третьей группой, выполненной рукой Р. Залемана, была группа под условным названием «Избрание на царство». По идее, она должна была прославлять восшествие на русский престол в 1613 году династии Романовых. Первым царем этой династии был 17-летний Михаил Федорович, недалекий болезненный человек, предоставивший управление страной в течение двадцати лет отцу — патриарху Филарету, а затем еще на двенадцать лет (до самой смерти) боярам.

Прославлять такого царя Микешин, естественно, не желал, и он нашел выход из нелегкого положения. Юный царь занял престол в результате победы России в отечественной войне 1612 года, когда были изгнаны польские захватчики. И Микешин изображает тех, кто возглавил освободительную борьбу народа,— Минина и Пожарского. Причем эти две фигуры он выдвигает на передний план, из-за чего фигура Михаила почти не видна. А чтобы «оправдать» ситуацию, Микешин вынужден пойти на отступление от исторической правды: шапку Мономаха и скипетр — атрибуты царской власти — Михаил получает из рук Козьмы Минина, посадского человека, чего в жизни не могло быть ни при каких условиях.

Группы, исполненные И. Шредером, по своему композиционному решению оказались менее статичными, в них больше драматизма, что уже само по себе создавало напряжение и приковывало внимание зрителей.

Группа «Основание единодержавия Руси» состоит из пяти фигур. В центре — фигура Ивана III, первого великого князя «всея Руси», главного собирателя рус-ких земель, сделавшего московский Кремль неприступной крепостью. На голове у князя шапка Мономаха, в руках скипетр и держава — символы царской власти. Гордо возвышается он над поверженными врагами.

Врагов трое: ливонский рыцарь еще пытается сопротивляться сломанным мечом, в то время как литовский воин уже осознал бесплодность борьбы, а золото-ордынец даже преподносит в знак покорности бунчук. Такое соотношение фигур в целом не соответствовало историческим реалиям эпохи Ивана III: Золотая Орда, распавшись на несколько ханств, еще несколько десятилетий представляла серьезную опасность Москве, а Ливонский орден и Великое княжество Литовское были еще достаточно сильны, и России еще предстояла многолетняя изнуряющая Ливонская война.

Любопытна в этой группе фигура, которая с первого взгляда не обращает на себя внимание: стоящий на втором плане спиной к зрителю человек поддерживает обеими руками огромный шар — русскую державу. Споры о том, как толковать эту фигуру, не прекращались долгие годы, и многие исследователи были склонны видеть в ней представителя простого народа: такие образы все чаще и чаще стали появляться к тому времени в произведениях искусства. Любопытна в этой связи аллегория: на простолюдинах держится русское государство.

Группа «Преобразование России и основание Российской империи» была помещена Микешиным на главную сторону памятника, ту, что обращена к Софийскому собору. Центральная фигура в ней — Петр I. В руке у Петра — скипетр, взгляд устремлен вдаль. На царе — мундир офицера Преображенского полка, поверх которого наброшена порфира — мантия монарха. У ног Петра — шведский воин. Швед уже поставлен на колени, но все еще пытается сохранить разорванный стяг своей армии.

Мощная фигура Петра оказалась приниженной из-за того, что рядом расположилась более крупная аллегорическая фигура крылатого «Гения», направляющего царя в его великих деяниях. И. Шредеру удалось достичь в облике царя портретного сходства, однако четко просматривалась почти прямая аналогия с головой Петра из «Медного всадника» — был сохранен даже лавровый венок.

Судя по всему, группа Петра наименее удалась Микешину. В ней чувствуется дань тем веяниям, которые составляли вчерашний день искусства: и появление фигуры «Гения», и манерно прижатая к сердцу левая рука императора — все противоречило яркой реалистичности остальных скульптур, тем более, что эти мотивы вновь появляются в группе «Православие».

Представители «шести эпох» окружали у основания огромный шар с крестом — державу, символ государства. Шар покрыт узором из изображений крестов и опоясан двумя широкими полосами — по вертикали и по горизонтали. На горизонтальной полосе надпись: «Свершившемуся тысячелетию государства Российского в благополучное царствование императора Александра II, лета 1862 г.» Диаметр шара вдвое превышает высоту фигур. На вершине его — крылатый ангел, благословляющий коленопреклоненную женщину в русском национальном костюме с наброшенной поверх горностаевой мантией. Это — олицетворение России.

Женщина полна величия и достоинства, тонкие черты лица ее передают одухотворенность образа. Правая рука женщины смиренно приложена к груди, левая — поддерживает щит, на котором рядом с гербом государства — дата возведения монумента — 1862. (Всю группу лепил И. Шредер.)

Самая высокая точка монумента — крест, узор кс торого предложил архитектор В. Гартман. Крест, женщина, ангел — вся группа составляла единую композицию «Православие» и олицетворяла приоритет духовной власти над светской. Все атрибуты этой аллегории были представлены и соблюдены в соответствии с канонами и идеологией, свойственной эпохе. Подняться «над эпохой», сделать шаг вперед Микешину не было дано.

* * *

Если попытаться охватить взглядом весь монумент в целом, бросается в глаза его несомненное сходство с шапксй Мономаха. Сами создатели никаких свидетельств на этот счет не оставили, что позволяет исследователям трактовать облик памятника по своему

усмотрению. К примеру, достаточно популярно мнение, что монумент создан в виде вечевого колокола, которому предстоит возвестить будущим поколениям о жизни и деяниях их предков.

И все же сравнение с шапкой Мономаха нам кажется более уместным. И не только из-за внешнего сходства. Начиная с конца XV века, шапка Мономаха была легендарным символом самодержавия в России. Ею венчались на царство московские цари. Само слово «мономах» греческого происхождения и означает «единоборец». Это прозвание присоединялось к именам некоторых византийских императоров. В образной речи «шапка Мономаха» означает «венец единоборца», то есть самодержца.

Народные предания гласят, что именно этот атрибут власти получил от византийского императора Константина Мономаха во второй половине XI века великий князь киевский Владимир II. Его мать — жена великого князя киевского Всеволода I Ярославича — была дочерью Константина Мономаха, так что такой подарок вполне мог состояться. Не случайно много сделавший для укрепления единства Руси Владимир 11 остался в истории под именем Владимира Мономаха.

Красивая легенда, однако доказано, что так называемая «шапка Мономаха» сделана руками среднеазиатских мастеров в XIV веке и принадлежать ни Владимиру Мономаху, ни тем более его деду Константину Мономаху никак не могла. Да, при ближайшем рассмотрении легенда о шапке Мономаха оказалась ложной. Но это — прекрасная легенда, зафиксировавшая в сознании и памяти народа если не факт истории, то факт духа. Фольклорное своеобразие этой лэгенды таково, что, перекочевывая в произведение искусства, оно привносит в него особый оттенок, лишь усиливающий историческую достоверность. И в этом смысле замысел Микешина находит блестящее воплощение.

В нижней части шапки Мономаха существует соболья опушка. В монументе Микешина ее призван имитировать кольцевой горельеф с портретами ряда крупнейших деятелей России за тысячу лет.

Идея такого горельефа родилась не сразу. Первоначально, как мы помним, предполагалось поместить по периметру пьедестала шесть рельефов с изображением эпизодов, характерных для каждой из «шести эпох». Взялся за эту работу П. К. Клодт. За четыре месяца он нарисовал два рисунка из шести, и, хотя царь утвердил их, окончательного решения по ним принято не было. Вот тогда и возник замысел горельефа.

Сейчас трудно установить, кому именно пришла в голову идея с горельефом. Современные источники приписывают ее Микешину, свидетельства второй половины XIX века — царю. В частности, на это указывает отнюдь не верноподданническая брошюра, изданная в 1878 году в Новгороде. Вопрос достаточно принципиален, ибо проект горельефа предполагал не только резкое увеличение объема работ, но и значительное удорожание всего монумента. С точки зрения скульптора, в условиях крайней нехватки времени это означало спешку, непроработанность деталей, привлечение к ваятельным работам помощников и новых опытных мастеров.

Длина пьедестала по окружности около 27 метров, высота фриза — около 1,5 метра. То есть фигуры на горельефе будут почти в полный рост. Учитывая необходимость создания многофигурных композиций, несложно подсчитать, что в один метр горельефа уместятся — объемно — не менее четырех фигур, а значит по всему периметру монумента — 108.

Так и получилось. Фигур на фризе пьедестала в окончательном варианте оказалось вместе с втиснутым в последний момент Николаем I 109. И каждая фигура должна была создаваться трижды: в глине, в гипсе и в бронзе! Предложить такую работу, не считаясь с реалиями, мог только царь. Но как бы то ни было, для монумента это было счастливой находкой. Горельеф обогатил памятник, усилив не только изобразительную сторону, но и полноту исторической аргументации.

Перечень лиц, достойных оказаться на пьедестале, царь поручил составить самому Микешину. Вот в этот самый момент судьба монумента повисла на волоске. Кого внесет в этот список молодой человек, не получивший систематического исторического образования? Сможет ли он выбрать из множества деятелей, повлиявших на ход российской истории, действительно достойных? Не скажутся ли на его выборе личные симпатии и антипатии, политические взгляды, влияние демократических или, наоборот, реакционных кругов?

В любом случае Микешин становился мишенью для обстрела как слева, так и справа, и это он прекрасно понимал. Он оказался в эпицентре острейшей идеологической борьбы. И вот тогда мастерскую Микешина стали навещать авторитетнейшие люди его времени: историки Н. Костомаров, В. Соловьев, Н. Устрялов, М. Погодин, филологи И. Срезневский, Ф. Буслаев, фольклорист М. Максимович, писатели и поэты И. Тургенев, А. Майков, Я. Полонский. По четвергам устраивались «сходки», в которых непременно принимал участие друг Микешина 46-летний Тарас Шевченко.

Было решено, что все фигуры будут разделены на четыре группы: «государственные люди», «военные люди и герои», «просветители» и «писатели и художники». В каждую группу «вмещалось» не менее 25 человек. Казалось, есть простор для выбора, но это только казалось. Предстояло-то перебрать русскую историю за тысячу лет!

Каждая фигура вызывала ожесточенные споры не только из-за оценки ее значимости, а еще из-за того, что все эти фигуры художнику надо было объединить сюжетно, то есть их нельзя было вырвать из контекста времени. В результате отдельные обсуждения заканчивались ссорами и взаимными оскорблениями. К концу августа 1860 года список, наконец, был готов. Предстояло утверждение у царя. И тут случилось непредвиденное.

Александр 11 решительно вычеркнул из списка несколько имен. Первым было имя живописца Александра Иванова, скончавшегося всего за два года до этого: слишком уж памятным был скандал, вызванный появлением его картины «Явление Христа народу» в 1858 году. Следующими были убраны имена поэта Алексея Кольцова, актера Ивана Дмитриевского и адмирала Ф. Ушакова. С этим Микешин еще как-то смирился — все-таки воля государя. Но,когда царь вычеркнул имена Н. Гоголя и Т. Шевченко, скончавшегося в те самые дни, он не стерпел и написал Александру эмоциональное письмо. Прочитав письмо, царь заметил, что только в студенческой голове Гоголь мог вырасти до исторической личности. Несмотря на то, что на историческом пьедестале было тесно, Микешин включил предложенные царем фигуры Г. Державина, Н. Гнедича и М. Лермонтова. Но времена менялись стремительно, дело шло к крестьянской реформе, отменившей крепостное право, реакция нехотя уступала позиции, и Н. Гоголь все же оказался в списке исторических личностей. А еще там оказались простые люди, народные герои, о которых каких-нибудь десять-двадцать лет назад и речи не могло идти: Иван Сусанин, Козьма Минин, предводитель походов в Сибирь казачий атаман Ермак Тимофеевич, келарь (казначей) Троице-Сергиева монастыря, герой отечественной войны 1612 года Авраамий Палицын, написавший об этой войне потом книгу.

Наиболее знаменательно, что в списке оказалась Марфа Посадница, о которой еще недавно было запрещено говорить. Имя этой женщины — вдовы новгородского посадника Исаака Борецкого — вошло в историю как символ борца за свободу и независимость. Но боролась она против колониальной политики Ивана III за независимость своей Новгородской республики, существовавшей еще с 1136 года. Когда же в 1478 году республика пала и Новгород отошел к Московскому государству, Марфу взяли под стражу, выслали в Нижний Новгород и там постригли в монахини. Появление Марфы Посадницы в списке крупнейших деятелей России не могло не вызвать бури гнева в стане реакции, тем более, что в этом списке не оказалось имен более близких, реальных, осязаемых: императоров российских Ивана Грозного, Павла I и Николая I, жандармских деспотов и душителей демократических свобод А. Аракчеева и А. Бенкендорфа. Правда, спустя год фигуру Николая I вопреки воле Микешина увековечили в памятнике, но в целом это уже не меняло общей картины, и фриз стал групповым портретом тех, чьи имена и поныне свято чтут наследники их дел и славы.

Работать над рельефами пригласили молодых людей — воспитанников Академии художеств. Кто-то из них только начинал учиться, а кто-то только накануне вышел из стен Академии, но всех их объединяло одно: талант и трудолюбие. Николай Лаверецкий начал лепить «Государственных людей», Матвей Чижов — «Военных людей и героев» (в этом ему помогал Александр Любимов) и «Просветителей», на долю Ивана Шредера достались «Писатели и художники».

Все четыре раздела фриза идут один за другим, сливаясь в одну круговую панораму, хотя в каждом разделе фигуры расположены в хронологической последовательности, «читаясь» слева направо. Деятели различных эпох, оказываясь рядом, начинают «общаться», образуя живописные группы. Вот где в полной мере проявился талант Микешина как художника-жанриста! Весь фриз расположен на уровне человеческих глаз, каждая фигура в нем хорошо просматривается, большинство из них легко узнаваемы из-за четкого портретного сходства. Все аксессуары, костюмы воспроизведены во всех деталях с большой исторической достоверностью.

Группы неравномерны по количеству фигур: «военных людей и героев» — 36, «просветителей» — 31, «государственных людей» — 26, на долю же «писателей и художников» пришлось лишь 16. Шесть фигур (князь Владимир, Дмитрий Донской, Иван III, Минин, Пожарский, Петр I) повторяют те, которые оказались «этажом выше».

Конечно, выбор сотни «достойных» из многих тысяч, составляющих славу огромного государства за 1000 лет существования, дело весьма условное и в высшей степени субъективное. Так же, как и деление на «просветителей» и «писателей», на «военных людей» и «государственных», на «государственных людей» и «героев». Недоуменных вопросов можно задавать множество. Почему государственный деятель времен царя Алексея Михайловича Федор Ртищев оказался среди просветителей, а просветитель Михай-ло Ломоносов — среди писателей? Почему вместо Ивана Грозного на горельефе оказались его полководец Михаил Воротынский, первая жена Анастасия Романова и даже личный духовник Сильвестр?

Можно было бы поспорить с авторами монумента и по персоналиям. Почему на фризе мы видим архитектора XVIII века Александра Кокоринова, известного, пожалуй, лишь по проекту здания петербургской Академии художеств, и нет подлинных строителей

российской столицы Д. Кваренги, К. Росси, К. Растрелли? Почему среди деятелей культуры лишь один художник и ни одного скульптора?

Конечно, следует всегда учитывать реалии времени и оценки, которые не могут, да и не должны совпадать с нашими, в противном случае не было бы на фризе при шестнадцати деятелях литературы и искусства добрых три десятка деятелей церкви. И все же следует признать, что основные имена названы, и мы можем и ныне прикоснуться к тем, кого знаем мало, а то и вовсе не знаем.

Из IX века к нам пришли братья-монахи, славянские просветители Кирилл и Мефодий, создавшие славянскую азбуку.

В X веке жила легендарная княгиня Ольга, жена киевского князя Игоря. Княжила, пока не вырос сын Святослав, а потом и во время его походов. Не меньшими легендами овеяна и фигура Святослава, разгромившего Хазарское царство (каганат) и погибшего в борьбе с печенегами.

Младший сын Святослава Владимир умер уже в начале XI века, первая половина которого отмечена правлением его сына Ярослава, заслужившего прозвище Мудрого. Современники Ярослава Мудрого монахи Антоний и Феодосии, основали мужской монастырь — будущую Киево-Печерскую лавру. Монах Киево-Печерского монастыря Нестор-летописец, автор первой редакции «Повести временных лет», стал едва ли не первым историком России. Тогда же, на рубеже XI—XII веков, княжил и Владимир Мономах.

Если не считать такую крупную фигуру в истории России, как Александр Невский, XII и XIII века плохо представлены на памятнике «Тысячелетие России». Но уже XIV век оставил нам Дмитрия Донского и основателя Троице-Сергиева монастыря Сергия Радонежского, сыгравшего выдающуюся роль в собирании сил для Куликовской битвы, а также митрополита «всея Руси» Алексия, воспитавшего Дмитрия Донского и бывшего фактическим правителем Московского княжества в дни его малолетства.

Среди фигур XIV века интересна группа литовских князей. Появление их на памятнике тоже можно признать победой демократических сил: почти все эти князья активно выступали против экспансии Москвы на западе, были участниками военных столкновений и веками считались врагами России. И Гедимин, и его сыновья Ольгерд и Кейстут, и сын Кейстута Ви-товт — национальные герои литовского народа, они активно защищали свои земли от посягательств Тевтонского ордена, и Витовт даже стал одним из главных участников Грюнвальдской битвы. Это они предотвратили проникновение немецких рыцарей на русские земли и потому по праву заняли место в русской истории.

Памятник «Тысячелетие России» напоминает нам еще два забытых имени: монахов Савватия и Зосимы, основавших в первой половине XV века Соловецкий монастырь на Соловецком острове в Белом море.

Почти все фигуры XVI века относятся к ближайшему окружению Ивана Грозного. Это и полководец, принимавший участие во всех походах царя, отличившийся при взятии Казани и победе над крымскими татарами Михаил Воротынский. Это и один из руководителей правительства, начальник Челобитного приказа, ведавший личным архивом царя, хранивший печать «для скорых и тайных дел», Алексей Адашев. Это и митрополит Макарий — инициатор создания первой русской типографии Ивана Федорова, которому на памятнике, к сожалению, места не нашлось. Это и выдающийся публицист и философ, монах Максим Грек, и руководитель первого похода в Сибирь Ермак Тимофеевич. Наконец, это люди, особо близкие царю, оказывавшие на него большое влияние,— первая жена Анастасия и священник Московского Благовещенского собора Сильвестр. Так мощно представлена на памятнике еще разве что эпоха Екатерины II.

Наиболее значительным событием XVII века стала Отечественная война 1612 года. Из героев этой войны на монументе изображены Козьма Минин, Дмитрий Пожарский, Иван Сусанин, Авраамий Палицын и патриарх московский и «всея Руси» Гермоген. Рядом с ними — царь Михаил Федорович, первый из династии Романовых, и его отец, боярин Федор Романов, более известный в истории под именем патриарха Филарета.

Особенно широко оказался представленным на памятнике XVIII век. К нему относится пятая часть всех фигур фриза. И это неудивительно, ибо этот век вместил в себя три крупнейшие эпохи в истории государства: эпохи Петра I, его дочери Елизаветы и Екатерины II.

«Птенцы гнезда Петрова» — это прежде всего государственные, военные и политические деятели, участники Азовских походов, Северной войны, герои Полтавской битвы... Среди них генерал-фельдмаршалы Борис Шереметев, Михаил Голицын, немец Бурхард Миних, ближайший соратник Петра Яков Долгоруков. Находим мы на фризе и церковных деятелей эпохи Петра: епископа Митрофания, сподвижника государя в строительстве в Воронеже военного флота, писателей Феофана Прокоповича и Дмитрия Ростовского, чьими руками Петр осуществил церковную реформу.

Просвещенные «елизаветинские времена» представляют Михайло Ломоносов, создатель первого профессионального русского театра Федор Волков и полководец Петр Салтыков, разбивший прусскую армию Фридриха II в Семилетней войне.

34 года правила Россией Екатерина II. За эти годы выдвинулся целый ряд политических, военных деятелей, а также деятелей просвещения и культуры. Одиннадцать человек оказалось на фризе рядом (или почти рядом) с императрицей. Среди полководцев мы видим генералиссимуса А. В. Суворова и его учителя, героя войны с Турцией П. А. Румянцева-Задунайского, фаворита и ближайшего помощника Екатерины Григория Потемкина, присоединившего Крым к России, и разгромившего турецкий флот в Чесменской бухте Алексея Орлова. Среди государственных деятелей выдающийся дипломат А. А. Безбородко и деятель просвещения И. И. Бецкой. Среди крупнейших просветителей эпохи Д. И. Фонвизин, Г. Р. Державин, церковный писатель Тихон Задонский, белорусский просветитель архиепископ Георгий Конисский.

Немало выдающихся военных деятелей дал российской истории конец XVIII и первая половина XIX веков — участников нескольких русско-турецких войн, героев Отечественной войны 1812 года, реформаторов российских армии и флота. Из них на монументе «Тысячелетие России» оказались полководцы М. И. Кутузов и М. Б. Барклай-де-Толли, П. И. Багратион и И. И. Дибич-Забалканский, И. Ф. Паскевич и М. С. Воронцов, флотоводцы Д. Н. Сенявин и М. П. Лазарев, П. С. Нахимов и В. А. Корнилов.

А рядом с ними деятели культуры этой эпохи, не нуждающиеся в представлении писатели и поэты И. А. Крылов и А. С. Пушкин, В. А. Жуковский и А. С. Грибоедов, М. Ю. Лермонтов и Н. И. Гнедич, Н. М. Карамзин и Н. В. Гоголь, композиторы М. И. Глинка и Д. С. Бортнянский, живописец К. П. Брюллов.

Итак, на фризе оказалось 109 скульптурных портретов крупнейших представителей различных эпох в истории России. Их могло быть больше, их могло быть меньше, вместо одних могли оказаться другие, но главное не в этом. Впервые в произведении искусства была предпринята попытка анализа тысячелетнего прошлого целого государства, впервые произведение искусства стало ареной идеологической борьбы, впервые появление произведения искусства вызвало в России такой мощный политический резонанс.

Да, на памятнике не нашлось места Тарасу Шевченко, но все же удалось отстоять Н. В. Гоголя.

Да, на памятник «пролез» Николай I, прозванный в народе «Николаем Палкиным», но был отброшен мрачный тиран Иван Грозный, проливший море крови своих современников.

Да, восторжествовали норманнисты, связывавшие начало русской государственности с варягом Рюриком, но памятник не стал произведением, прославляющим самрдержавие,— он прославлял Россию и ее великий народ, величие его силы и духа, его бессмертие.

К январю 1861 года работа над всеми семью главными скульптурными группами была завершена, и скульптуры в глине были показаны комиссии, составленной из известных «академиков», среди которых можно назвать живописцев Ф. Бруни и П. Басина, архитектора К. Тона, скульпторов П. Клодта и Н. Пименова. Комиссия не могла не оценить объем проделанной работы, что нашло отражение в тексте заключения, где было написано, что «сделать более того, что ими исполнено в пять месяцев, не могли бы и художники с большими, чем у них, познаниями».

В целом комиссия работы приняла, хотя замечаний было сделано много. Особенно яростно обрушились на молодых исполнителей их учителя, обвинив их в «незнании скульптурного искусства» и даже в клевете «на степень совершенства русской скульптуры нашего века».

Конечно, здесь сказалось высочайшее чувство ответственности за судьбу столь серьезного монумента, о чем Н. Пименов сердито писал: «Да не падет на меня как на русского художника и гражданина ответственность перед соотечественниками и веками в одобрении того, что далеко не соответствует нашим желаниям, непременным законам изящных искусств, а еще более народной гордости!»

Нет сомнения, что в своих профессиональных требованиях Н. Пименов и П. Клодт были правы: работы (главным образом, это касалось скульптур, вылепленных И. Шредером) были во многом несовершенны, причем многие погрешности из-за великой спешки остались и в готовом монументе. Но нам кажется, что определенную роль в такой оценке сыграли и обида, и ревность, и раздражение, которые испытывает учитель, когда ученик осмеливается взяться за работу, не только не посоветовавшись с педагогом, но и занявшись тем, за что сам педагог не взялся. Отсюда и обвинения в отсутствии «любви и усердия к истинному искусству, ибо, еще не научась как следует и обладая подобным развитием способностей, невозможно принимать на себя ответственность в успешном исполнении столь важного дела».

И Н. Пименов, и П. Клодт, насколько это известно, входили в число тех, чье творчество царь почитал и к чьему мнению прислушивался. Почему же он в данном случае одобрил работу, повелев лишь «незамедлительно» исправить недостатки? Думается, больше, чем художественное мастерство всего монумента, царя волновало его политическое значение.

Появление памятника в канун празднования тысячелетия Российской государственности и намеченные в день его открытия торжества должны были, по мнению царя, сыграть большую роль в укреплении авторитета царской власти, поэтому рисковать всей затеей в угоду требованиям, а быть может, и капризам специалистов Александр не хотел. Прошло каких-то пять лет после его коронации. За это время Россия потерпела поражение в Крымской войне, в стране нарастала революционная ситуация, и Александр несомненно ощущал всю критичность создавшегося положения.

До издания указа об отмене крепостного права оставалось менее двух месяцев, необходимо было принимать серьезнейшие решения, которые должны были коренным образом изменить жизнь государства, и в этих условиях разбираться детально в проблемах ваяния царь не стал. Он оставил все, как есть, хотя и знал, что, по мнению П. Клодта, монумент будет «доказательством сильного упадка художества в настоящее время». Группы были отлиты в гипсе. Начался новый этап работы.

А пока велись споры и ваятели трудились над созданием моделей, начатые подготовительные работы в Новгороде продолжались, и объем их с каждым месяцем нарастал. В 1860 году был разобран и перенесен на площадь перед домом Дворянского собрания памятник ополченцам 1812 года, стоявший на том месте, которое предполагалось отвести новому монументу. В каменоломнях Сердоболя (северное побережье Ладожского озера) было добыто необходимое для постамента количество гранита, который водным путем через Ладогу и Волхов был доставлен в Новгород, причем доставка сопровождалась большими сложностями, ибо отдельные глыбы гранита имели вес до 2000 пудов и преодолевать пороги с таким грузом было не так легко. Из Олонецкой губернии везли камень для тротуаров. Гранит обрабатывала целая команда каменотесов.

В мае 1861 года состоялась торжественная закладка памятника: было совершено молебствие, в фундамент был опущен бронзовый ящик с важнейшими медалями, выбитыми за недолгие годы царствования Александpa II, с монетами чеканки 1861 года и уложена бронзовая доска с соответствующей надписью.

По мере того, как скульптуры переводились в гипс, их доставляли на литейную фабрику Никольса и Плинке — поставщиков Двора. Фабрика эта находилась в Петербурге, и ваятели одновременно с работами над гипсовыми моделями занимались дочеканкой тех фигур, которые уже оказались переведенными в бронзу.

Лепка горельефа была завершена лишь в начале 1862 года, когда до дня открытия монумента, назначенного царем, оставалось всего восемь месяцев. Объем работы был громадным, но тем не менее к 1 -июля литейные работы были закончены. Не вывозя скульптуры из мастерской, их показали царю. После «высочайшего одобрения» все литье водным путем было доставлено в Новгород — 65,5 тонны бронзы.

Фундамент уже был готов: 300 деревянных свай, уложенных на шестиметровую глубину, готовы были принять на себя весь груз. Пьедестал был сделан полым. Полированный гранит был очень красив. К 1 сентября все работы были завершены, территория площади полностью благоустроена, и Новгород начал готовиться к празднику.

Для находившегося в запустении и даже в забвении провинциального Новгорода установка и открытие памятника, не говоря уже о прибытии царя, были событиями, перевернувшими всю жизнь этого древнейшего города.

С ранней весны 1862 года тысячи рабочих принялись за ремонт и отделку зданий, площадей, улиц. Исправлялись и красились даже частные дома, а «самые отдаленные улицы, не знавшие, что такое тротуар, украсились даже тумбами, и еще окрашенными». Отремонтировали все крепостные стены и башни новгородского кремля, а башни, до этого долгие века стоявшие без крыши, были покрыты остроконечными куполами. Праздничный вид приобрели Софийский собор, звонница, Грановитая палата, Воскресенские и Пречистенские ворота кремля. В 800-летнем соборе был устроен особый придел во имя основателя собора Владимира Ярославовича и его матери, княгини Анны, «мощи которых почивают в этом соборе».

За неделю до торжества в город начали прибывать войска и гости со всех концов России. Накануне празднества, 7 сентября, на пароходе по Волхову прибыла императорская чета со всей государевой свитой. Толпы людей, собравшиеся на набережной, встретили «августейших особ» громким «ура». Над Новгородом поплыл торжественный Колокольный звон.

А 8 сентября церемония открытия монумента началась пятью пушечными выстрелами. На площади в кремле и на торговой площади были выстроены готовые к параду войска, а после парада к памятнику хлынул народ. Весь город был украшен флагами, ярко освещен, а в кремле была даже включена особая праздничная иллюминация. В городе звучали духовые оркестры, люди веселились, танцевали.

Вечером того же дня был оглашен царский указ. Микешин был награжден орденом Владимира IV степени, и ему была дарована пожизненная пенсия — 1200 рублей в год. Ценные подарки получили Михайлов, Залеман, Чижов и Лаверецкий. Орденом Анны III степени и премией 3000 рублей был награжден Шредер, причем премию ему выделили лишь в последний момент по ходатайству генерал-адъютанта К. Чевкина», возглавлявшего все работы.

Это было время, когда Микешин буквально «купался» в лучах славы и милостях, которыми его осыпали «лица, приближенные к государю императору». Он считается единственным автором монумента, о нем пишет пресса, иностранные посланники вручают ему награды своих держав. К нему едут с заказами из других городов, и вот он уже рисует проект скульптурных дверей на гробницу князя Пожарского в Угличе и памятник бывшему командующему Черноморским флотом Алексею Грейгу в Николаеве. И неважно, что лепят и отливают по его рисункам другие, автором считается один Микешин.

А вот об Иване Шредере знают, пожалуй, лишь одни специалисты, хотя уже в те дни велись разговоры о том, что авторство монумента «Тысячелетие России» ему принадлежит в такой же степени, как и Микешину. Без него Микешину ничего не удалось бы сделать: Шредер исполнил и проектный эскиз монумента, и модель с фигурами почти метровой высоты, и 26 скульптурных портретов для самого памятника. И все это — за неполные 2,5 года!

Независимый, прямолинейный, И. Шредер был далек от светского чинопочитания, он не был удобным и приятным для всех царедворцем, у него не было высоких покровителей. А человек, который считался его другом, с которым они вместе продумывали идею монумента, кого он, работая бессонными ночами за станком, спасал, выполняя то, что в такие сроки в таком объеме никогда, никто и нигде не делал,— этот человек ничего не предпринял, чтобы хоть как-то ему помочь.

Никем не замеченный И. Шредер «ушел в тень». Не имея заказов, он начинает скитаться по свету, несколько лет проводит в Америке и познает настоящую нужду. Имени его мы не находим в числе выдающихся ваятелей России XIX века, хотя сделал он все же и не так уж мало. Именно ему принадлежат памятники Петру I в Петрозаводске и адмиралам И. Ф. Крузенштерну (Петербург) и Ф. Ф. Беллинсгаузену (Кронштадт).

И лишь в конце 90-х годов ему была назначена пожизненная пенсия, как-то сгладившая невзгоды жизни. Но его право на соавторство в памятнике «Тысячелетие России» за ним так и не было признано.

Находками, появившимися при создании монумента в Новгороде, Микешин пользовался потом всю жизнь, и главной из них была идея многофигурной композиции, в которой второстепенные персонажи монумента окружают постамент главного. Работа над памятником «Тысячелетие России» еще только началась, а Микешин уже рисует эскиз нового памятника, конкурс на проект которого был объявлен,— Екатерине II для Царскосельского дворца (сейчас он называется Екатерининским). И Микешин, которого первоначально даже не допустили к участию в конкурсе как не имеющего звания скульптора, стал победителем. Памятник был отлит и в 1873 году установлен на Невском проспекте, перед Александринским театром.

В этом памятнике Микешин повторяет ту идею, которая счастливо осенила его в работе над новгородским монументом: на огромном пьедестале — памятник императрице, а у ног ее, вокруг постамента,— девять бронзовых скульптур главных из «стаи славной екатерининских орлов»

К счастью, в этом случае историческая справедливость восторжествовала, и лепивший все скульптуры Александр Опекушин (он, кстати, выполнял и памятник А. Грейгу в Николаеве) получил сначала звание классного художника, а потом и академика.

Эту же идею Микешин пытался использовать в памятнике Богдану Хмельницкому на Софийской площади в Киеве. По замыслу Микешина, Богдан взлетает на коне на вершину кургана, а под копытами коня — поверженные извечные враги украинского народа: монах-иезуит и польский пан. У основания кургана — группа из пяти человек: украинцы слушают кобзаря.

Памятник Богдану Хмельницкому имеет весьма драматическую судьбу, достойную особого рассказа. Достаточно сказать, что воплотить в жизнь Микешину удалось немногое, а в результате многофигурной композиции не получилось, вместо кургана и даже вместо скалы, как это первоначально предполагал Микешин, остался небольшой, сложенный из отдельных каменных блоков постамент, и сам памятник превратился в уменьшенную, даже приниженную, копию «Медного всадника», даже учитывая экспрессивность и выразительность самой конной статуи гетмана.

На всем, что делал Микешин, лежит печать неразрешимого противоречия: скульптуры создавал человек с мышлением живописца, со «зрением» художника-иллюстратора.

Монумент «Тысячелетие России» был и остается уникальным произведением скульптуры. По своему композиционному решению он не знает себе аналогов в русском искусстве. Но молодость и неопытность авторов, их неустоявшиеся взгляды, неусвоенное до конца мировоззрение критиков академической условности в конечном итоге привели ко многим недостаткам. В памятнике оказались соединенными вещи несоединимые: реалистические элементы и откровенная аллегория, динамизм и статичность, романтичность и натурализм, выверенная до мелочей достоверность и нарочитая условность. Праздной и малохудожественной игрушкой назвал монумент великий русский критик В. В. Стасов.

Уступка норманнистам привела к тому, что установленный достаточно далеко от столицы монумент получил значительно меньше зрителей, чем мог бы и должен был бы получить. Произведение, имеющее обще-

национальное значение, задуманное как монумент во славу целого государства, оказавшись в провинции, стало восприниматься так, как воспринимался бы памятник одному Рюрику: оно потеряло свою масштабность. Подлинную масштабность монумент мог бы приобрести лишь на центральной площади столицы.

И тем не менее «Тысячелетие России» остается величественным памятником, оригинальным, неповторимым, несущим на себе печать высокого вдохновения создателей.

Когда 20 января 1944 года Красная Армия стремительным ударом освободила Новгород, одной из первоочередных стала задача восстановления монумента, символизирующего непобедимость независимого русского государства. Фашисты разрушили памятник: скульптуры были сброшены с десятиметрового постамента и подготовлены к вызову в Германию, фонари и бронзовая решетка уже были вывезены.

Восстановление монумента и в наши дни было бы делом нелегким. Что же касается 1944 года, оно могло оказаться и вовсе невыполнимым. Но поднялись леса, было заново смонтировано более 350 разрушенных деталей, зачеканено почти 150 метров различных швов и повреждений. Те детали, которые не удавалось починить на месте, отправлялись в Ленинград, на завод «Красный выборжец». Шла война, страна лежала в руинах, а монумент «Тысячелетие России» обретал свой первозданный облик.

И вот наступил день, когда состоялось второе в его истории открытие памятника. Произошло это 2 ноября 1944 года. До конца войны еще было более полугода, а памятник, олицетворяющий все победы России над захватчиками, уже был восстановлен. Монумент с символическим названием «Тысячелетие России» должен был быть восстановлен первым в стране, и он по праву был удостоен этой привилегии.