Яков Басин. Исторические книги, статьи, очерки.

          Iрына Раманава (Мiнск)

 

Гаспадарчая сiстэма першых двух пяцiгодак параджала безгаспадарлiвасць, а недэмакратычная дзяржаўнасць – бюракратызм i злоўжыванннi. Такiя парадкi ў краiне, здавалася, маглi завесцi толькi ворагi, i масы аховотна верылi ў iснаванне разгалiнаванага шкоднiцтва. Сталiнскае кiраўнiцтва выкарыстоўвала даволi эфектыўны ў тых умовах спосаб манiпуляцыi грамадскай думкай: усё добрае – ад партыi, савецкай улады i Сталiна; усё дрэннае (адсутнасць прадуктаў харчавання, жылля, шырокамаштабныя рэпрэсii, злоўжываннi i г.д.) – ад ворагаў i шкоднiкаў. Разам з тым палiтыка тэрору пастаянна павялiчвала колькасць незадаволеных i азлобленых. Натуральна, гэтыя людзi не былi ворагамi свайго народу, але многiя з iх ненавiдзелi створаную Сталiным дзяржаўныю сiстэму.

НКУС прэтэндаваў у гэты перыяд на поўную бескантрольнасць i для хуткасцi следства выкарыстоўваў любыя сродкi, не лiчачыся нават з фармальным захаваннем законнасцi. Ужо ў першыя месяцы вялiкай чысткi апарат НКУС у цэнтры i на месцах быў павялiчаны ў некалькi разоў. Як успамiнаў Хрушчоў: “Сталин… решил брать туда на работу людей прямо с производства, от станка. Это были люди неопытные, иной раз политически совершенно неразвитые. Им достаточно было какое-то указание сделать и сказать: «Главное, арестовывать и требовать признания» [1]. Адчуваючы сваю бязмежную ўладу над людзьмi, многiя з такiх “навiчкоў” хутка авалодвалi прыёмамi катаў i пераўтваралiся ў закончаных садыстаў. Так, у НКУС БССР арыштаваных зацягвалi ва ўцiхамiрвальныя кашулi, аблiвалi халоднай вадой i выстаўлялi на мароз, улiвалi ў нос нашатырны спiрт, здзеклiва называемы “каплямi шчырасцi”. У Асобым аддзеле Беларускай Вайсковай Акругi арыштаваных прымушалi прысядаць сотнi разоў з бiблiяй у выцягнутых руках, гаўкаць па-сабачы i iнш. [2].

У 1938 – 1939 гг. справа дайшла i да НКУС. “Разборка” з гэтымi органамi адбывалася па адпрацаванаму iмi самiмi сцэнарыю: iх супрацоўнiкаў абвiнавацiлi ў стварэннi антысавецкай фашысцкай арганiзацыi, якая ставiла мэтай звяржэнне ўлады працоўных, працавала па заданнях варожых краiн i г.д. “Вследствие вражеской работы наносился оперативный удар по честным советским гражданам, а вражеский к.р. элемент умышленно сохранялся на свободе” [3]. Зноў ва ўсiм вiнаватымi аказалiся ворагi i шпiёны, на гэты раз, якiя “прабралiся” ў НКУС. Разам з тым, у пастанове СНК i ЦК ВКП(б) “Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия” адзначалася, што ў 1937—1938 гг. органы НКУС пад кiраўнiцтвам партыi правялi вялiкую работу па разгрому ворагаў народа i шпiёнска-дыверсiйнай агентуры замежных разведак. Такiм чынам, прынцыповая правiльнасць папярэдняга курсу не адвяргалася, больш таго, канстатавалася, што справу ачысткi СССР ад шпiёнаў, шкоднiкаў, тэрарыстаў i дыверсантаў неабходна працягваць. Аднак многае ў папярэдняй дзейнасцi НКУС было падвергнута крытыцы: масавыя аперацыi, спрошчанае вядзенне следства, увядзенне “лiмiтаў”, здзекi над падследнымi. Органам НКУС i Пракуратуры забаранялася праводзiць якiя б то нi было масавыя аперацыi па арыштах i высяленню, а самi арышты прадпiсвалася здзяйсняць у адпаведнасцi з Канстытуцыяй толькi па пастанове суда цi з санкцыi пракурора. Лiквiдавалiся “тройкi”, справы неабходна было перадаваць на разгляд судоў цi Асобай нарады пры НКУС [4].

Пачалося выяўленне “ворагаў” у органах НКУС. Усплылi страшэнныя факты. Так, напрыклад, высветлiлася, што НКУС даваў устаноўкi мясцовым органам на максiмальную колькасць арыштаў, устанаўлiвалiся нормы i лiмiты разаблачэння ворагаў на аднаго следчага, для арыштаваных стваралiся такiя ўмовы, што яны прызнавалi ўсё, чаго ад iх дабiвалiся следчыя, якiя мелi “нормы выпрацоўкi” (прымяналiся гэтак званыя “стойкi”, “канвеерныя допыты”, заключэнне ў карцэр цi рэжымныя камеры, утрымлiванне ў спецыяльна абсталяваных сырых, халодных цi вельмi гарачых (“парылкi”) памяшканнях, пазбаўленне сна, вады, збiеннi i iнш.). У вынiку здзекаў i катаванняў многiя арыштаваныя памiралi, канчалi жыццё самагубствам, станавiлiся калекамi, вар’яцелi. Стала актуальным гаварыць i аб такiх злачынных фактах: “В мае м-це 1937 г. Гомельским горотделом НКВД была арестована группа граждан из 15 человек по обвинению в принадлежности к бунду и антисоветской организации. Следствие продолжалось до ноября 1938 г., половина людей из этой группы умерла во время следствия, а другая половина в ноябре м-це 1938 г. освобождена из под стражи и дело прекращено” [5].

Адмова ад масавых рэпрэсiй адбывалася цiха, без асаблiвага шуму i выкрыццяў. Тыя, хто дачакаўся справядлiвасцi i быў вызвалены, як правiла, рэдка маглi вяр­нуцца да ранейшага жыцця: гаспадаркi былi разбураны, здароўе страчана, лёсы паламаны. Частковая рэабiлiтацыя арыштаваных насiла хутчэй дэманстратыўны характар.
Працэс “разбору” з ворагамi з НКУС быў далёкiм ад дэмакратычнага: замест адных ворагаў знайшлi другiх. Уся праца вялася таемна, перапiска пад грыфам “надзвычай сакрэтна”. Сакратар Лельчыцкага райкама партыi Адамейка на актыве раёна даволi падрабязна iнфармаваў прысутных аб папярдняй дзейнасцi органаў НКУС. На iмя Панамарэнкi паступiла дакладная: “В результате такого антипартийного поведения Адамейко и его выступления на собрании актива партийной организации, в Лельчицком районе появлись нездоровые настроения по отношению к органам НКВД, используемые вражескими элементами для распространения всевозможных провокационных слухов и толкований” [6].
Сакратар ЦК КП(б)Б Панамарэнка 13 снежня 1938 г. папярэджваў ЦК ВКП(б) аб праблемах, якiя могуць узнiкнуць у сувязi з “ускрыццём варожай дзейнасцi” НКУС: “Это даст большую трещину в авторитете наших органов. Ибо ни один арестованный, ни один обвиняемый, который прошел эту школу наших оперативных групп, в свое время молчавший об этом – теперь молчать не будет” [7]. Увогуле, па пытанню расследавання парушэнняў рэвалюцыйнай законнасцi з боку апарату НКУС БССР, Панамарэнка першапачаткова займаў пазiцыю адхiлення ўсiх працаўнiкоў, якiя прымалi ўдзел у збiеннях арыштаваных, але высветлiлася, што ў гэтым выпадку патрэбна зняць з працы i перадаць суду 80% апарата [8]. Тым больш, што прымяненне мер фiзiчнага ўздзеяння да арыштаваных санкцыянаваў асабiста Сталiн, пры чым зрабiў гэта ад iмя ЦК ВКП(б). 10 студзеня 1939 г. iм была накiравана шыфраваная тэлеграма сакратарам абкамаў, крайкамаў, ЦК нацкампартый, наркамам унутраных спраў, начальнiкам Упраўленняў НКУС. У гэтай тэлеграме гаварылася:

“ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)Б... Известно, что все буржазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод” [9].

У архiўна-следчых справах маюцца шматлiкiя скаргi i заявы арыштаваных аб прымяненнi да iх падчас следства мер фiзiчнага ўздзеяння, аб пытках, здзеках, катаваннях. Гэтыя скаргi, у тым лiку i адрасаваныя Сталiну, Молатаву i iншым, у сваёй большасцi не разглядалiся. Але яны былi скарыстаны для “навядзення парадку” у органах НКУС, пры чым, практычна тымi ж метадамi, за якiя каралiся “доблесныя органы”.

Нiжэй прыведзены дакументы, якiя з’яўляюцца сведчаннем тых страшэнных часоў. Пры чым сведчаннем не толькi тых, хто прайшоў пекла, але i непасрэдных яго стваральнiкаў. З дакументаў вынiкае, што многiя следчыя працавалi “не за страх, i не за сумленне”, а атрымлiвалi сапраўднае задавальненне “ад працы”. Таталiтарная дзяржава стварыла спрыяльныя ўмовы для садыстаў.

Лiсты, скаргi, заявы тых, хто прайшоў усё колы пекла, але змог выжыць, утрымлiваюць даволi падрабязныя апiсаннi “метадаў савецкага следства” i, разам з тым, з’яўляюцца сведчаннем таго, як людзi тлумачылi для сябе тую навалу. Другая частка падборкi (“Сведчаннi катаў”) прыкладна аб тым жа, аднак прадстаўляе погляд “па той бок”, цi як самi каты-iнквiзiтары маглi патлумачыць перад пагрозай знiшчэння iх самiх свае звярыныя паводзiны. Трэцяя частка ўтрымлiвае дакументы, якiя характэрызуюць дзейнасць НКУС увогуле i яго асобных спрацоўнiкаў у папярэднi перыяд.

 
          1. СВЕДЧАННI ПАЦЯРПЕЛЫХ

 
1. Лiст ў ЦК КП(б)Б “Ад 3000 штучных шпiёнаў выпушчаных парылкай Гомельскага абласнога НКУС, якiя знаходзяцца ў Гомельскай адмiнiстрацыйнай турме: рабочых, калгаснiкаў, камунiстаў i беспартыйных” [10]
 Не пазней 2 верасня 1938 г. [11]
СЕКРЕТНО
 ЦК КП(б)Б
г.Минск
ЗАЯВЛЕНИЕ
Уважаемый секретарь ЦК т. ПОНОМАРЕВ [12], обратите внимание на творимый произвол троцкистов из Гом. обл. НКВД. Описывать Вам все ужасы пыток, часто кончающихся смертью, нет места, а мы просим Вас приехать вместе с Наталевичем [13] и прокурором и зайти во все казематы Гом. тюрьмы и вам откроют все методы инквизиции творимой Гом. НКВД над рабочими, калгасниками, коммунистами и беспартийными.
За год, который сидим в тюрьме, никто из представителей власти не был, нет кому пожалиться, бумаги на заявления не дают.
В Речице на допросе убили работники особ. отд. 37 с. д. часового мастера Квинта, в Гомеле [—] учителя Круковского и еще 4 человека. Приедте вызовите на допрос Карасика, Станкевича, Демета, Упита, который перерезал вены и Карга и др. и они Вам расскажут, как их сделали проклятые троцкисты-садисты врагами-шпионами. Надеемся, что голос трудящихся из тюрьмы будет услышан, и мы вас увидим, а вы ликвидируете Гом. фабрику шпионов.
За нач. Спецсектора през. Верховного совета БССР   -   Садовская
Ф. 4, воп. 21, спр. 1064, л. 70. Завераная копiя.
 

2. Пратакол допыту Цёмкiна Андрэя Iванавiча
ад 16 лiстапада 1938 г.

ВОПРОС: На допросе 15.11.1938 г. Вы заявили, что работники Особого Отдела применяли к Вам при следствии «разные методы». О каких методах речь идет. Расскажите подробно?
ОТВЕТ: 23-го мая 1938 года я был передан на следствие в Особый Отдел. Следователем моим был ФИЛОНОВ – так он себя отрекомендовал. В течение 2—3-х дней он со мной разговаривал в спокойной обстановке, затем он передал меня следователю ВИШНЕВКИНУ, который работал со мной в течение целого месяца – т.е. до 20—22 июня.

ВИШНЕВКИН в течение месяца держал меня на ногах — не давал мне сесть, приказывал стоять полусогнутыми коленями в углу; заставлял стоять в согнутом состоянии, и когда я выпрямлялся, то он одевал мне табуретку и стул на голову, чтобы тяжесть эта тянула вниз мою голову. Заставляя часами выбрасывать в стороны ноги, при чем спрашивал – какая нога больше болит мне, как ревматику (у меня в это время было обострение ревматизма). Когда я ему указывал, какая нога, то он заставлял именно эту ногу больше выбрасывать. Затем он применял следующее: ставил меня вплотную в угол – лицом к углу, заставлял согнуть колени и наступал своими ногами на мои икры. Этим самым давил меня вплотную к углу.

Я прошу отметить, что когда я все эти приемы проделывал, ВИШНЕВКИН либо лежал на диване, либо разучивал фокстроты. Причем и меня заставлял танцевать, но я этого не делал.

ФИЛОНОВ неоднократно захаживал в комнату, где я находился на допросе у ВИШНЕВИКНА. Не помню, какого числа, при таком посещении ФИЛОНОВА, последний заподозрив что я, якобы, сплю стоя в углу, предложил ВИШНЕВКИНУ написать – как я лично ее называл – памяткой – что я – ТЕМКИН Андрей Иванович – враг народа, фашист и прочее, но показаний давать не хочу. Эту памятку ВИШНЕВКИН и ФИЛОНОВ заставляли читать громко, часами. При этом кто-то из них говорил: «Пусть идеологию себе набивает». ВИШНЕВКИН заготовил на бумаге фашистские знаки и наклеивал мне их на лицо, лоб,  щеки и на грудь. Чтобы знаки эти держались – он своей слюной намачивал их. Так я простаивал в углу часами. За весь этот месяц ФИЛОНОВ два-три раза ударил меня по лицу, столько же ВИШНЕВКИН, который не жалел мне щелчков по носу.

На протяжении этого времени 2—3 раза к нам заходил ЗАВАДСКИЙ. Последний раз, когда он мне зачитывал показания ЮНГА и ПИСМАНИКА, он, после моих протестов два-три раза ударил меня в лицо. В это время у него сорвался ремешок от ручных часов, и часы упали на землю – он меня отпустил и распорядился отправить в камеру.

Через два месяца меня опять вызвал ФИЛОНОВ. Когда я, как и раньше, отказывался писать показания, ФИЛОНОВ посадил меня за стол, подбил стул, на котором я сидел – таким образом, что ребро стола сдавило дыхание. Так меня держали с короткими перерывами на обед – четверо суток. На четвертые сутки я простоял в углу часов 15. На этом следствие тогда прекратилось, и я был направлен в камеру.

Протокол записан с моих слов верно: ТЕМКИН

ДОПРОСИЛ:  пом. наркома внутренних дел БССР

капитан Государств. Безопасности   -   Соколов

Ф. 4, воп. 21, спр. 1395, лл. 137—139. Арыгiнал.

 

3. Ананiмны лiст сакратару ЦК КП(б)Б Грэкавай Аб збiеннях дапытваемых у Мiнскай падследнай турме НКУС

Не пазней 31 снежня 1938 г. [14]

Я как советский гражданин, считаю своим долгом поставить Вас в известность о виденном и слышанном мною в Минской подследственной тюрьме НКВД.

Чтобы не быть голословным и чтобы это заявление не носило характер сплетни, я буду указывать фамилии лиц потерпевших о которых мне известно.

Такушевич Константин Николаевич, били на допросах, и подвергался пыткам, ему под ногти запускали иголки, срывали ногти, при пытках получил боле 50 ран, 49 дней лежал в больнице, как последствие пыток, делали операцию в плече. Заявил следователю, что пишет ложь, на что следователь ему сказал, пиши ложь, мне все равно.

Демиденко Антон, на допросах били, когда он заявил следователю, что “если бы я не был добровольцем в Красной армии и не был бы чекистом – то не был бы вероятно и шпионом”. На это ему следователь ответил: “Кто тебя просил идти добровольцем в Красную Армию”.

Каберника на допросах били, когда он сказал следователю: “Как вы меня обвиняете в шпионаже, ведь я был партизан”. На это следователь ответил: “Ах ты польская морда, а кто тебя звал в партизаны”.

Яновский Владимир Иванович, били и допрашивали беспрерывно в продолжение 15 суток. Его заставили втянуть много невинных людей. Чтобы вызвать прокурора был вынужден объявить голодовку.

Равновский Мирон Максимович, одевали смирительную рубашку и противогаз и били, садили на ребрышка стула, в задний проход вставляли ножку стула. Следователь ему предложил писать о каком-нибудь шпионаже  на выбор или польском или японском.

Разумовская Анна Ароновна, при допросах ругали жидовская морда.

Лаймона Карла Ивановича на допросах били, заставили написать ложь. Для вызова прокурора вынужден был объявить голодовку, но прокурора не добился, голодал 6 дней.

Розанова Люся подверглась пыткам, садили на т. наз. ффашистский стул, это такой стул специальный на котором человек держится на сгибах колен, а все туловище висит вниз головой, били, пока не пошла горлом кровь.

Таких примеров можно привести тысячи.

По рассказам арестованных специального корпуса, там арестованных приходили бить в камеру, при чем заставляли одних арестованных бить других арестованных, заставляли всю камеру оправиться на парашу, а одного покрывали одеялом над парашей и заставляли дышать в продолжение нескольких часов.

Сидя в камере, мы неоднократно слышали крик следователя: “Руки по швам, приступай к делу”, и начиналось жуткое побоище, мы слышали хлест, мы насчитали 70 ударов, страшно было верить, что это переживает живой человек. Для битья употребляли резиновые шланги, жгут, специально свитый из электрических проводов, палки, а для пыток были специальные табуретки с колом на который садили людей и разрывали промежность между задним проходом и половым органом, был электрический стул, на который садили людей. Мужчин били по половым органам.  Жгли тело папиросой спичкой и свечой.

Били “бригадным способом”, это когда на одного арестованного налетала бригада из 8—6 человек, избивали до потери сознания, выволакивали в коридор и опять начинали бить. За это осужден работник НКВД Слукин.

Подобных примеров можно привести много, всего не напишешь. Страдают мужья, страдают жены и страдают дети. Сколько невинных жертв. Вот пример:

 Равковская Мария Борисовна просидела в тюрьме больше года, освобождена по прекращению дела. Вернувшись по месту своего жительства, до сего времени не может разыскать своего сына, все имущество незаконно конфисковано и продано. Из тюрьмы вышла с открытым процессом туберкулеза. Вышла совершенно раздетая, без угла, без приюта.        

Ф. 4, воп. 21, спр. 1158, л. 8—10. Арыгiнал. Рукапiс.
 
 

4. Заява М.I. Чарнушэвiча ў ЦК КП(б)Б аб здзеках падчас следства 

Заявление

От члена КП(б)Б, партбилет №2827390, партстаж с 1918 г.,

Чернушевича Митрофана Ивановича,

проживающего в г. Минске, Белорусская ул., д. 12, кв. 6.

29 сакавiка 1939 г. [15]

Я в 1937 году, в июле м-це, быв. Народным Комиссаром НКВД Берманом был арестован и вслед за арестом исключен был из партии, как враг народа. Под стражей я находился 14 месяцев, освобожден в сентябре м-це 1938 года, в ноябре прошлого годы восстановлен в звании члена партии. О неправильных методах ведения следствия, применявшихся ко мне, я дал письменные показания прокурору Войск НКВД пограничной и внутренней охраны БССР, также дал показания Особо уполномоченному НКВД БССР Маркову. По предложению тов. Волошина пишу в ЦК КП(б)Б. Меня бесчеловечно избивали, били всем: палками, вешалками, линейками, пресс-папье, стульями, ключами, сапогами, ботинками, кулаками; обливали холодной водой и выводили на 20 градусный мороз; садили на кол, становясь на мои колени, садили на ножку стула (стул переворачивали), а сами давили на плечи, били по ногам – по коленям, били особенно больно по голове. Всего был лишен – книг, передач. Били до 16 апреля 1938 г. (уже после февральского пленума ЦК ВКП(б)).

Били меня Особоуполномоченный Перевозчиков, уполномоченный Поздняков и еще один уполномоченный из аппарата Особоуполномоченного – фамилию его забыл, но в своих показаниях прокурору написал про него. Били по пять суток подряд, ни на одну минуту не давая спать и отказывая в пище. Били, не давая ни одну минуту посидеть, все время я или стоял или сидел на коле (остром). Стоял с вытянутыми руками, делал гимнастику до потемнения в глазах и до обморочного состояния; а когда падал, били каблуками, поливали водой и опять заставляли делать гимнастику или держать руки вверх, а ноги в коленях полусогнутыми. Итак по пяти суток беспрерывно – они: Поздняков, Квиткевич и Киселев дежурили по 8 часов, а меня одного держали по пять суток без пищи, без сна.

Я не могу всего вспомнить, что было – это кошмар. Самый возмутительный факт, о чем я уже заявлял и прокурору и Наркому НКВД  и Особо уполномоченному, это когда меня избивали перед портретом Сталина, а уполномоченный Поздняков садил меня верхом на спинку стула или на кол и заставлял голосовать, приказывая: “Голосуй, падшее животное, голосуй за Сталина”. Я протестовал тогда же, что это может говорить только член партии и не чекист. После, когда я был освобожден и когда я об этом и других вещах – избиениях и пр. заявил Начальнику 4–го Отдела Ермолаеву, он категорически приказал молчать, а эти, избивавшие меня Перевозчиков, Поздняков и Киселев – вызвали к себе и угрожали, что если я буду “распространять провокацию”, то будет еще хуже. Ведь мы тебя не били” – заявили они. Второго уполномоченного фамилия Киселев.

М. Чернушевич                     

Ф. 4, воп. 21, спр. 1688, л. 238—239.
 

5. Заява ад былога iнструктара ЦК Гiбхiна I.Е. на iмя сакратара ЦК КП(б)Беларусi  Панамарэнка

Не пазней 16 красавiка 1939 г.  [16]

Считаю своим партийным долгом сообщить следующее: Будучи арестованным и находясь на допросе у следователей работников аппарата НКВД, ко мне было применено издевательство, избиение и всевозможные пытки. Первым следователем был у меня Иванов, который бил меня дверным ключом по голове и телу, [стараясь] сломать мне ребро или ключицу, заставлял меня делать приседания в течение нескольких суток с перерывами на 2—3 часа в сутки. В феврале 1938 г. этот же Иванов совместно с бригадой в количестве 6—8 человек избил меня до потери сознания, сажали меня на острый колышек на самый задний проход на 3,5 часов, что повредило у меня внутренность организма, подымали до потолка и бросали на пол, затыкали бумагой рот, чтобы не было возможности кричать. Когда же ему не удалось меня заставить подписать всякую ложь, он меня передал следователям Мишину и Демину в марте м-це 1938 г., которые втроем посменно издевались в течение 6 суток, поставив меня на конвейер, где я простоял на ногах 6 суток без сна, без пищи. На 6-е сутки, когда
я стал терять рассудок, ноги опухли от отеков, меня заставили подписать, что я враг народа. В течение этих 6 суток я подвергался со стороны Мишина, Лиса всевозможным издевательствам, рвали, тянули за волосы по полу, огнем папиросы жгли волосы, лицо, губы, брови, подбивали ноги, не давая возможности справиться по естественным надобностям.

Не имея положительных результатов, передали меня следователю Райхлину, который продолжил те же методы, помимо избиения в суставах рук он меня неоднократно бил ногой сапогом в половой орган, плевал в рот, заставляя меня стоять на ногах по целым суткам и кулаками бил в грудь, бока. В августе м-це 1938 г. в кабинете нач. 1-го отд., комната №163, у Алешковича в 2 часа ночи Райхлин представил мне мнимого прокурора, который после моего отказа писать ложь вместе с Райхлиным и Алешкевичем меня душили и избили, в ту же ночь Райхлин меня предупредил, что есть у него распоряжение начальства меня посадить в карцер на 2 м-ца за то, что я не пишу, что им угодно (распоряжение сам читал), после карцера меня расстреляют. Вообще угроза расстрела не выходит из уст Райхлина, в ту же ночь меня возили в закрытой машине, куда не знаю, но Райхлин предупреждал, что на Комаровку на расстрел. Во всех его действиях видел ложь и провокацию. Помимо них знаю, что следователи Шаповалов, Горемыкин, Краснов избивали Цемесмана в настоящее врем
я освобожденного.

И.Е. Гибхин                           

Ф. 4, воп. 21, спр. 1688, л. 236—237. Копiя.

 

6. Скарга У.С.Луканскага, накiраваная пракурору па асобых справах БССР

1939 г.

Прокурору по особым делам БССР

Заключенного Горшор лагеря НКВД СССР

ЛУКАНСКОГО Владимира Сергеевича

Жалоба

Прошу в порядке прокурорского надзора отменить приговор в отношении меня особой тройки по обвинению меня в шпионаже, так как дело велось с самым грубым нарушением революционной законности и основоположения Конституции и назначить новое перерасследование, которое проходило бы в нормальных условиях, диктуемых советскими законами.

12 января 1938 года, я работал учителем, был арестован районным органом НКВД гор. Суража, не совершив никакого преступления, по клеветническому доносу моего сослуживца Темрюка, желавшего устранить во мне конкурента на должность директора школы, и других лиц, сводивших со мной личные счеты (Темрюк угрожал мне «сделать тоненьким» публично на учительской конференции). Не предъявляя мне обвинения, меня направили в Минск в НКВД; там, приблизительно через месяц, меня вызвали на допрос.

Следователь, который допрашивал меня первым (на мою просьбу назвать свою фамилию, ответил грубой руганью), на мой вопрос: «За что я арестован без предъявления обвинения, стал мне доказывать, что если арестован, то значит, что я преступник, что мне никто не поверит, что я не виновен, а верят тем, которые на меня написали и находятся на воле. Поэтому, если я хочу оставаться в живых, если не хочу превратиться в отбивную котлету и калеку, то должен признаться.

Так как я не имел представления ни о каких преступлениях, но следователь, расспросив меня о том с кем я работал и где, затем начал меня уверять в том, что я проводил контрреволюционную работу, примыкая к троцкистам. Когда я, ужаснувшись этим, начал доказывать свою правоту, то следователь позвонил по телефону, и в кабинет явилось два лица, начавшие меня избивать до тех пор, пока я не согласился давать такие показания, какие требовал следователь. Протокол в этот раз мне не предложили подписать, а через некоторый промежуток времени меня вызвал следователь Алексеев, который применяя методы пыток и побоев, заставил меня подписать протокол, в котором вся моя библиотечная и педагогическая деятельность, о которой я рассказывал следователю надеясь доказать свою невиновность, представлена как вредительская в духе троцкизма. После этого меня перевели в Витебск. На основе того, что в детстве я жил (до 1915 года) в м. Ляховичах, находящихся на территории нынешней Польши, мне было приказано признать себя виновным в шпионаже в ее пользу, а от того, что показано в Минске отказаться, как от абсурдного. Когда я стал уверять, что я невиновен ни в одном, ни в другом, следователь Орех пыткой заставил меня сочиненный им протокол допроса подписать, а на основании его продиктовал мое личное признание. Потом следователь Коршиков изменил редакцию протокола и  предложил его подписать, угрожая в противном случае заставить сделать это. Не желая подвергнуть себя новым пыткам, я вынужден был выполнить это. В конце мая вызвали к новому следователю для подтверждения показаний данных мною в Витебске и отрицание Минских. Когда я  стал отрицать правдивость и тех и других, зашедший в кабинет другой следователь начал меня бить ребром ладони по шее, а следователь, к которому меня вызвали, угрожая заморозить меня в карцере. Убедившись на допросах, что всякое сопротивление бесполезно, я и теперь, видя те же методы, выполнил требования следователя. А когда в августе меня тоже вызвали для той же цели, я  измученный долгим сидением в тюрьме, обессиленный духом, уже без всякого возражения подписал все, что написал следователь. Хотя потом меня заставили подписаться, что знаком с материалами следствия, но под видом их показали только протоколы. Все вышеизложенное показывает, что следствие по моему делу не могло выяснить в таких условиях правду и дает право просить перерасследования.

Теми-Тау

Гор шор лаг НКВД

24 колонна                             

Ф. 4, воп. 21, спр. 1806, л. 136—139  Копия.

 

7. Заява былога намеснiка начальнiка месцаў зняволення НКУС К.I. Лайман-Сапiэта на iмя сакратара ЦК КП(б)Б Панамарэнка

3 красавiка 1939 г.

7 мая 1938 г. я распоряжением тогдашнего наркома Внутренних Дел БССР Бермана был посажен в тюрьму и меня начал допрашивать доверенный его – следователь Цейтлин, требуя признания, что я Латвийский шпион. Когда я стал доказывать абсурдность такового обвинения, то, как Цейтлин, так и его помощники, начали надо мной издеваться неслыханными оскорблениями. Я их умолял в продолжение 3 суток почти непрерывного допроса перепроверить, если у них есть хоть какое основание для обвинения меня в шпионаже и моя невинность будет доказана, а за такую допускаемую “дерзость” с моей стороны, был подвергнут помимо почти беспрерывной стойки, физическому воздействию кулаком, при чем как Цейтлин, допустивший последнее, а также пришедший в комнату допроса несколько раз быв. зам. нач. 3-го отдела НКВД БССР Серышев, мне твердили, что “недавши показания” о том, что я шпион, с комнаты следствия не уйду, “кожу снимем, ребра поломаем и шпионаж от тебя добудем”, а в конце третьих и начале четвертых суток Серышев отдел распоряжение Цейтлину “допрашивать меня” по всем правилам”, указывая, вернее обращая мое внимание на доходящие до нас стоны, крики и сук из других кабинетов следователей и говоря: “Вот так будет и с тобой”, и после этого распоряжения Серышева – Цейтлина в его же присутствии с одним из его помощников начали трубить мне в уши.

Находясь в такой кошмарной обстановке, каковой я не допускал в советской стране, под давлением физического и морального характера с меня вынудили вымышленное клеветническое показание, оговорив себя в то время как я за время существования сов. власти (а в партии я с 1917 г.) никаких поступков антисоветского характера не совершал, а наоборот я честно все силы отдавал только на благо своей  счастливой социалистической родины. От этого клеветнического показания я отказался еще 21 июня 1938 г. и оно будет опровергнуто при объективной полной проверке отдельных моментов. Хотя все участвовавшие в моем аресте лица в их вражеской деятельности разоблачены, посажены в тюрьму, а возможно кто-либо и осужден. Уже 12 месяцев, как я невинно содержусь под стражей со всеми вытекающими отсюда переживаниями. 20 февраля с.г. я был вызван на допрос, в котором участвовал прокурор (это первый раз я встретил нового человека помимо своих следователей), где обещали все перепроверить, но все это почему-то движется медленно, а Вы сами понимаете, как много стоит здоровья один день нахождения в тюрьме человека, незаслужившего этого.

Обращаюсь к Вам с просьбой обратить внимание на это обстоятельство, положив конец моим страданиям.

Я честный сын своей родины и партии, которой принадлежу всем своим существом до последнего вздоха.

О своем деле могу сказать в случае надобности отдельно, но отмечу, что в нем я при ознакомлении никаких данных о моих якобы контрреволюционных действиях я не нашел, за исключением ложного постановления, т.н. ложной формулировки обвинения в том, что я, будучи интернированным, бежал через Латвию и там арестовывался жандармерией, о чем скрывал, в то время, что я бежал с группой особистов через Литву.

Еще раз прошу Вашего надлежащего реагирования по моему делу.

Проситель Лайман-Сапиэт К.И.                 

Минская тюрьма

Ф. 4, воп. 21, спр. 1805, л. 99—101. Копiя.

 
 

8. Заява Кундовiча, накiраваная на iмя сакратара Магiлёўскага ГК КП(б)Б

28 мая 1939 г.

Секретарю Могилевского Городского Комитета КП(б)Б

от члена КП(б)Б с 1921 г. Могилевской парторганизации –

КУНДОВИЧА В.В., г. Могилев, Ленинская 53.

Заявление

26 мая 1938 г. по провокационным, фальшиво-состряпанным «данным», работниками УНКВД по Могилевской области я был подвергнут аресту и брошен в сырой подвал, в одиночную сырую камеру. Эта провокация, созданная против меня, что я, якобы, «враг народа», была исключительно состряпана б. нач. УНКВД Ягодкиным и Самерсовым, ныне осужденными как враги народа. «Следствие» на меня было поручено следователю Яндовскому (член КП(б)Б), последний на протяжении 2-х месяцев издевался надо мною, наносил мне всевозможные тягчайшие оскорбления, требовал от меня ложных признаний, чтобы я написал, что я «враг народа», шпион 4 стран. Я на эту провокацию отвечал категорическим протестом, доказывая, что я никогда и нигде никакого преступления перед партией и Советской властью не делал, что я являюсь честным, подлинным большевиком-коммунистом Великой партии Ленина-Сталина. Мне всячески угрожали, запугивали бандитскими расправами, со стороны Яндовского и Ягодкина на «сам сказкам».
Но я был непоколебим и на провокацию не пошел, за что в камеру и так сырую была напущена вода, без света, где я простоял в воде 42 суток. В середине июля месяца 1938 г. я был вызван на «допрос» следователем Юрковым (член КП(б)), последний также требовал от меня провокационных показаний на себя, что я «враг народа», применяя ко мне всевозможные издевательства, вплоть до испражнения воздуха в рот, наносил мне также всевозможные тягчайшие оскорбления, и перед Юрковым я так выдержал напор и ложь и клевету, на себя не написал. Через несколько дней я был вызван на «допрос» б. зам. нач. УНКВД Абрамовым (член КП(б)Б).
Последний мне предложил написать провокацию на себя о том, что я «враг народа, шпион» и так же «член право-троцкистской к/р организации существовавшей на территории Могилевского р-на и гор. Могилева» и дал провокационные показания на секретарей Горкома КП(б)Б Шуба и Тура, так как я, якобы, имел тесную связь, кроме того, Абрамов мне заявил, что я, якобы, с Шубом и Туром участвовал  на подпольном совещании в мае месяце 1937 г., и что это совещание якобы проводил Шарангович и Климчук. Я от этой провокации также категорически отказался, доказывал что я никогда и нигде ни на каком подпольном совещании не участвовал, что я никакого понятия не имею о к/р право-троцкистской организации, что Шуба и Тура я знаю как честных и преданных коммунистов и партийных руководителей. Абрамов мне «доказывал», что у него имеются «показания» и требовал подтвердить эту провокацию. Я категорически отказался, заявил, что я скорее умру честным, таким, каким я был и есть, но провокацию на себя брать не буду.
Через несколько дней я был вызван на «допрос» б. нач. УНКВД Ягодкиным. В его кабинете присутствовал Самерсов и еще 2 работника с УГБ, мне фамилии их не известны. Ягодкин мне предложил написать на себя провокацию, что я «шпион и член право-троцк. к/р организации» и дал развернутые показания на Шуба, Тура, Шубика, Бачюкова и друг., всего 18 человек, что «они так же враги народа». Я категорически отказался выполнить провокационные предложения Ягодкина, после чего был избит до потери сознания. Избивали меня в кабинете Ягодкина Ягодкин, Самерсов и еще 2 человека мне неизвестных. После этого мне Ягодкин заявил, что «меня он расстреляет», при чем меня пустит на «обработку» к бандиту-камерному Лонскому, который меня заставит написать все то, что ему Ягодкину нужно. Я категорически заявил, что меня он Ягодкин и др. могут забить, но лжи, клеветы и провокации от меня не услышат.
После этого я был брошен в каменный мешок-карцер совершенно без воздуха, опачкан человеческим калом, где я «просидел» 120 суток. 15.11.38 г. я был вызван на «допрос» следователем УГБ Казакевичем (член КП(б)Б), последний меня на протяжении 2 дней мучил, «стойка», наносил мне все возможные оскорбления, требовал «признания», что я якобы «участник» право-троцкист. к/р организации». Я так же и Казакевичу дал категорический отпор, все же Казакевич мне предъявил провокационное обвинение по 72 и 75 ст.ст. УК БССР и впервые я был официально допрошен. Предъявленное мне обвинение я категорически отверг и заявил, что это провокация, что он выполняет задание Ягодкина.

В январе 1939 г., точно числа не помню, меня вызвал на допрос следователь Гуща (член КП(б)Б), Гуща мне заявил, что он имеет задания от Ягодкина меня «угробить». Гуща мне начал  превышать уже новое, 3-е по счету, обвинение по 180-й ст. УК БССР, что я якобы являюсь «мародером», что на меня имеются показания Петрусенко, Сидоренко и друг. Я, как и в этом провокационном обвинении, абсолютно не виновен, так же категорически протестовал, доказывая, что это провокация Ягодкина. В феврале месяце 1939 г. я неоднократно вызывался Гущей на допрос. Гуща надо мною издевался, наносил мне всевозможное тягчайшее оскорбление, бросал в меня прессом в лицо, при чем заявил, что он Гуща сам будет расстреливать. Я и перед Гушей выдержал, всю выдвинутую провокацию против меня категорически опроверг.

13.03.39 г. я был с подвала переброшен в тюрьму и посажен в смертную камеру, где просидел до 10.04.39 г. и был освобожден под подписку.

14—15.05.39 г. надо мною Петрусенко и друг[ими] Воен. Трибун. было рассмотрено угол. дело, и в результате Воен. Трибуналом я был оправдан, как ни в чем не виновен.

Сидя в подвале НКВД, я видел и слышал как на протяжении 4-х месяцев в камерах подвала систематически день и ночь избивали заключенных до полусмерти и я лично сам видел как 6 человек были забиты до смерти, из них я одного узнал, это гр-н Эпштейн – бухгалтер Могилевской шелковой фабрики, других фамилий не знаю. Очевидцем был такого факта, когда ночью  в июле месяце раб. УНКВД Гуща и Титов (члены КП(б)Б)  спускались в подвал, заходили в 3-ю камеру, режимную, и под видом арестованных – переодеты в штатскую одежду — избивали заключенных до полусмерти. Обычным явлением было, когда в коридорах подвала по несколько человек лежало избитых до полусмерти. Это был кошмар возврата пыток средневековья. Об этом знал б. зам. Нач. УНКВД Абрамов. Как мне известно, сейчас работает в Верховном Суде БССР. Десятки забитых в подвале заключенных бандитами: Лонским, Абрамчуком, Орловым и друг. под руководством Ягодкина, Абрамова и Самерсова, на них были составлены акты  «о смерти» от болезни доктором Гельбергом.

Сотни людей умерли от побоев в Могилевской тюремной больнице, от перелома ребер, ключиц, отбиты почки – грыжи. На всех составлены фиктивные акты доктором Гельбергом и Василевским. Об этом было хорошо известно нач. тюрьмы Емельянову, таковой как агент Ягодкина скрыл это величайшее преступление от партии и Советской власти. Считаю, что вышеуказанные лица (члены КП(б)Б) ныне работающие в органах НКВД как Гуща, Титов, Казакевич, Горский и другие, как совершившие тягчайшее преступление перед партией, должны понести соответствующую кару.

К сему   -   КУНДОВИЧ

Ф. 4, воп. 21, спр. 1805, л. 202—206. Копiя

 

9. Лiст Райхлiновiча ў Варашылаўскi Райкам КП(б)Б

1939 г.

Принужден обратиться к Вам, так как на месте, сколько я ни обращался, все осталось безрезультатно. Я рабочий кузнец, происхожу из бедной рабочей семьи, мой отец также рабочий кузнец, работал по найму до 1918 г., я работал по кузнечному делу по найму, в 1918 году, сознавая свой классовый долг, я добровольно вступил в ряды Красной Гвардии, впоследствии Красной Армии, и отправился на фронт, где я участвовал как младший и средний командир на Западных фронтах против белополяков до 1921 года.

После заключения мира я продолжал службу в рядах Красной армии до 1923 года. В ВКП(б) я вступил в 1919 г., будучи на фронте Красной армии.

При демобилизации из Красной армии я поступил на службу в РК милиции в должности командира кав. части милиции, где я прослужил до 1937 года, за все время пребывания на службе, как в Красной армии, так и в милиции, никакого не только взыскания, но даже и замечания не имел, по партизанской линии также не имел никаких замечаний, всегда проводил в жизнь генеральную линию партии.

По службе я имею целый ряд вознаграждений и грамот за успешную борьбу с бандитизмом, как-то: почетный знак милиционера, огнестрельное оружие, грамоту от маршала Советского Союза тов. Буденного, имею личные две грамоты и 500 руб. деньгами.

Но, по-видимому, моя честная, преданная работа в органах врагам народа не понравилась, 15 сентября 1937 года я был вызван в Управление милиции Белоруссии и тут же арестован, посажен в тюрьму:

Следствие вело УГБ НКВД БССР, после двухмесячного пребывания в тюрьме мне предъявили обвинение в шпионаже и начались горькие дни муки и нечеловеческое издевательство, меня пытали разными средневековыми средствами, от меня без всякого основания требовали только одно, чтобы я подписался в том, что я шпион, следователи УГБ НКВД СУСМАН, ПИСАРЕВ, ЗАВАЦКИЙ, ВЫСОЦКИЙ и 4 следователя, которых фамилии я не знаю, устроили надо мной инквизицию такую, что невозможно описать, не говоря уже о жестоких избиениях, которые подорвали все мое здоровье, а пытки – то это принимало просто не выносимый характер.

В ноябре месяце 1937 года меня привели в 1 час ночи на допрос, и началась расправа, я был связан в смирительной рубашке и избит до потери сознания, в декабре этого же года надо мной делали инсценировку обрезания, дело происходило так: В 2 часа ночи при допросе мне предложили, чтобы я спустил штаны, якобы они хотят мне сделать обрезание, на что я сразу не согласился, но после жестокого избиения я спустил штаны, и один из следователей вынул нож и заставил, чтобы я половой орган положил на табуретку, но так как я этого не сделал, они меня схватили за половой орган и начали таскать по комнате до потери сознания.

На следующий новый год, т.е. 1 января 1938 года, меня вызвали на допрос тоже ровно в 2 часа ночи, заставили меня стоять смирно, и один из них стал на табуретку и начал мочиться мне в ухо, в этом же месяце также в час ночи при 30 градусном морозе при нарочно открытых окнах и дверях меня раздели в одной рубашке налили мне за воротник воды 2 графина с водой и заставили сидеть до 8 часов утра, на мне абсолютно вся одежда до нательной рубашки и кальсон замерзли, я сам был смерзнут до потери сознания, такие пытки продолжались 9 месяцев. После этого мне объявили решение особой тройки о том, что я осужден на три года, как социально опасный элемент и был выслан в Унжевские лагеря.

После моей жалобы дело мое было пересмотрено, и после семимесячного пребывания в лагере я был освобожден и, правда, следователь УГБ НКВД ПИСАРЕВ, тот же самый, который меня подвергал избиению, пересматривал мое дело, просил меня извинить за «недоразумение», что меня три года мучили зря, и дело было прекращено.

За время нахождения под арестом моя семья была выброшена из квартиры, ей было объявлено, что она семья врага народа, вещи мои пропали, я на свои средства вырастил коня как любитель кавалерийской езды и его после моего ареста оставили в той части Милиции, где я работал, и по освобождении меня его мне не возвращают, таким образом, я очутился после освобождения просто в безвыходном положении, болен и без средств к существованию и без квартиры.

На основании вышеизложенного, прошу учесть мое тяжелое положение, помочь мне восстановить потерянное здоровье, восстановить меня на работе и вернуть мне квартиру и лошадь, с которыми я надеюсь при первом необходимом случае выступить на защиту нашей любимой родины и уничтожать врагов народа, пытавшихся пошатнуть нашу священную территорию. Враги народа поколебали мое здоровье, но не поколебали моей большевистской воли, я с природы рожден большевиком и таким умру, умру за рабочее дело, за дело ЛЕНИНА-СТАЛИНА.

Добавляю, что следователь Высоцкий, который меня избивал и издевался надо мною, заставлял меня стоять смирно, держать толстую книгу евангелия, креститься и молиться, в настоящее время он уволен из органов НКВД и по особому ходатайству устроился на работу в Минвоенторге в качестве нач. спецчасти, числится еще членом партии.

Писарев также избивал и издевался надо мной, также член партии, продолжает работать в УГБ НКВД.

Мой адрес: гор. Минск, Первомайская улица, дом №1, кв. 2. Райхлинович

Верно: Секретарь Ворошиловского РК КП(б)Б   -   Власов                     

Ф. 4, воп. 21, спр. 1807, л. 22—23. Копiя.

 

10. Заява былога капiтанга 13 стр. дывiзii Г.Г. Кунда сакратару ЦК КП(б)Б

1939 г.

Заявление

от бывшего члена партии и бывш. капитана 13 стр. дивизии

КУНД Густава Гендриговича

Из допросов после ареста 26 июня 1938 г. я понял, что арестован с целью проверки, какая у меня связь с Эстонией.

Я доказал, что выехал из территории нынешней Эстонии в 1912 г. после смерти родителей, работал в Ленинграде до 1918 г., затем служил в Красной Армии до дня ареста.

Думал, что арестован по ошибке, но когда в камеру 88 прибыло еще около 20 командиров преимущественно не русской национальности, я понял, что это не ошибка, а что-то другое, чего объяснить не могли. В камере говорили, что раз попал, то отсюда не вырвешься, если дела нет, то создадут, и что люди от побоев сходят с ума и имеются случаи убийства и самоубийства. В подтверждение этого я видел следы побоев у ст. лейтенанта МАМОНТОВА полк НКВД, политработника ОЛЕШКЕВИЧА Минск воен. уч., майора Ластовка 7 к.д., майора Лесняк – 100 с.д., все они говорили, что показали ложь на себя, под боем, под диктовку следователя. Я, капитан Низберг и капитан Андреев И.Б. избегли побоев тем, что сочинили совместно с следователем мнимую версию о шпионаже, чувствовалось, что в тюрьме добиваются только подписи на бумажку, не важно виноват человек и было ли совершено преступление (говорили, что это нужно для того, чтобы осудить человека на особом совещании заочно).

Были и версии, что командный состав после поверки будет направлен в Китай и Испанию, и что арест и протоколы являются маскировкой мероприятия.

После, когда все это не исполнилось, думается, как это члены партии и старые командиры дали ложные показания под боем. Я сейчас уверен, что те командиры в камере и я в фашистском плену или тюрьме выдержали бы любые побои не проронив ни слова, но тут была другая обстановка – применялись методы: 1) если дашь показания, получишь лучшие условия в тюрьме и сведения и связь с семьей, 2) версии о возможности поездки в Китай и в Испанию, 3) за статьи за которые дают 10 лет оказалась админ. высылка, 4) главное внушали, что так нужно для Советской власти, и когда старые члены партии, уполномоченные дивизии, которые знали своих командиров, что они не шпионы, кулаками делали из них шпионов, начинаешь думать, что может быть действительно так нужно.
Сейчас, когда очевидно по вмешательству партии прекратились побои и многим шпионские протокола переделываются на правдивые, чувствуем, что то, что делалось, была линия партии. Но или из-за  служебного престижа или в целях оправдания ареста. Перелом проходит очень туго, если была у человека 63 статья то перескакав на 68 и 72-ю или в крайнем случае обвинить в служебном преступлении, но не по-большевистски решить, если не виноват, взять на себя ответственность и выпустить, в этом вопросе прошу вмешательства в дела парторганизации. Испытав всякое на себе, думается, что совершенно недопустимо осуждение человека заочно, потому что могут быть ложные как бумажные свидетельские документы, так и показания самого подсудимого, добытые не чистым путем.
Не чувствовалось прокурорского надзора за следствием, говорили, что прокурор побаивается показываться. Чувствуется, что нужна воспитательная работа среди следователей, так как даже не только на следствии, но и разговоры следоват. между собой – это сплошная похабщина. Обиды за арест и пребывание в тюрьме не чувствую, так как знаю, что это не линия партии. Больно, что друзья и может быть и семья считают меня врагом народа и тревожно, жена осталась с грудным ребенком без средств. Прислушиваясь к колхозникам, советским служащим и военным чувствуется, что редко кто обобщает причины. Большинство надеется на товарища Сталина на партию, ожидая справедливого разрешения дела. Не знаю, как меня исключали, т.к. арестован с партбилетом в кармане. Прошу ЦК уделить нам больше внимания.
КУНД

Ф. 4, воп. 21, спр. 1804, л. 150—152. Копiя

 

 

          2. СВЕДЧАННI КАТАЎ

 

11. Паказаннi былога аперупаўнаважанага НКУС Шырокага П.А.

29 снежня 1938 г.

СОБСТВЕННОРУЧНЫЕ ПОКАЗАНИЯ

обвиняемого ШИРОКОГО Платона Александровича

29 декабря 1938 г.

По существу предъявленного мне обвинения о грубом нарушении революционной законности показываю:

В Августе м-це 1937 г. из 5 отдела для следственной работы временно был переведен в следственную группу при 4-м отделе, где непосредственно подчинялся тов. ЗАВАДСКОМУ и вел следствие по заговорщикам. С первого дня моего перехода на следственную работу я там столкнулся с фактом, когда работниками 4-го Отдела, в частности БЫХОВСКИМ, СЛУКИНЫМ, ЛУКАШЕНКОМ, КУНЦЕВИЧЕМ, ДУДАРЕВЫМ, ПОЛИТКО, КАУФМАНОМ и др. применялись методы физического воздействия к арестованным. По прибытию в следственную группу я стал работать вместе с Оперуполномоченным ПОЛОВИНКИНЫМ и получил двух человек арестованных один из них быв. командир полка, а другой Нач. штаба 3 кав. корпуса, первого фамилии не помню, а второй КРОСС. Работая с командиром полка, последний быстро на следствии сознался, что он является участником заговора. С Нач. штаба работали полную пятидневку и никаких показаний не добыли. Правда, как к первому, так и второму мер физического воздействия не применялось. После этого, во время работы с арестованным – нач. штаба КРОСС — в
комнату зашел быв. Нарком БЕРМАН, минут пять послушал, как я допрашивал арестованного, здесь же приказал спустить арестованного и когда арестованный был спущен, БЕРМАН стал меня ругать в том, что я либеральничаю с арестованным, не могу допрашивать как следует и что допрашиваю без пристрастия, предупредив меня, что если я и дальше так буду допрашивать, то мне не будет места в органах. На другой день арестованный КРОСС по распоряжению БЕРМАНА от меня был отнят и передан через некоторое время БЫХОВСКОМУ, который при первом его вызове на допрос, благодаря применения физических мер, получил показание.

В конце Августа м-ца или начале сентября м-ца, точно не помню, БЕРМАН на одном из оперативных совещаний крепко ругал оперсостав за слабые темпы в следствии, упрекал, что либеральничают с арестованными, приводил в пример, как надо допрашивать – БЫХОВСКОГО и кого-то еще, фамилии не помню. После этого совещания по всем отделам Наркомата, как система, к арестованным стали применять методы физического воздействия. Работая на пару на следствии с ПОЛОВИНКИНЫМ, оба одинаковые в то время по занимаемой должности (оперуполномоченные), мы также к отдельным арестованным начали применять меры физического воздействия, к тем арестованным, в которых мы были уверенны, что они враги и располагали на них материалами. Так, например, нами были применены меры физического воздействия к быв. врачу полоцкой мехбригады (фамилию которого не помню), который с группой командиров этой бригады в знак протеста и мести за разгром руководителей фашистского заговора в РККА, произвели массовое отравление военнослужащих.
Насколько я помню, по этому делу проходило 6—7 человек, на остальных арестованных следствие вели другие работники, все арестованные виновными себя признали и трибуналом приговорены к ВМН [17]. Другой случай применения физических мер воздействия мною вместе с ПОЛОВИНКИНЫМ — это к трем военнослужащим 24-й кав. див., врачу САКОВИЧУ, Пом. командира полка ПЕТУХОВУ, которые совершали отравления военнослужащих, путем применения яда «Бутулина», все они были заговорщиками, свою виновность признали и военной коллегией Верхсуда приговорены были к ВМН. Третий случай, это когда нам был передан для ведения следствия быв. секретарь Оршанского Райкома партии – СОСКИН, к которому также были применены меры физического воздействия, вскорости СОСКИН от нас был отнят и передан БЫХОВСКОМУ, а впоследствии Коллегией Верхсуда был приговорен к ВМН. Ко всем арестованным применялись методы физического воздействия как пощечина.
После Октябрьских праздников, Ноябрь м-ц 1937 г., я снова возвратился на работу в 5-й отдел, где работниками 5 отдела, как и работниками других отелов также применялись методы физического воздействия к арестованным и в этом себя проявляли: СОТИКОВ, ЗАМЫШЛЯЕВ, ГИЛЬ, АВЕРБУХ, ВЛАСОВ, РОМАНЮК, ВОЛКОВ и друг. Припоминаю такой случай, в конце Ноября м-ца или начале Декабря м-ца 1937 г. ВОЛКОВ под руководством СОТИКОВА допрашивал одного крупного террориста, которого путем применения непосильных методов физического воздействия на месте убили, аналогичный случай имел место и в 4 отделе (исключая случай СЛУКИНА), где молодой работник под руководством БЫХОВСКОГО, то ли КУНЦЕВИЧА не помню, при допросе также убили арестованного и за эти преступления данные товарищи, благодаря БЕРМАНА, к ответственности привлечены не были.
В отношении прямых установок БЕРМАНА допрашивать с пристрастием, хочу остановиться еще на одном случае, в декабре м-це 1937 г. группой заговорщиков в одной из воинских частей Минского гарнизона была построена вредительски казарма, которая с вселением бойцов обрушилась, в результате 6 бойцов было придавлено на повал. По делу было арестовано 5 чел. И при их аресте БЕРМАН дал установку допрашивать с таким пристрастием, чтобы им в глазах было темно, после этого все эти лица допрашивались с пристрастием, лично мною под руководством СОТИКОВА, а впоследствии вместе с ним допрашивался быв. нач. строительства ЛЕЙБОВИЧ к которому были применены методы физического воздействия. Все эти лица виновными себя признали и Военной Коллегией приговорены были к ВМН.

В 1938 г. лично я от применения методов физического воздействия отказался, правда, хотя и применялись таковые к отдельным арестованным, то только с разрешения быв. Наркома НАСЕДКИНА. Так, например: в июне—июле м-це 1937 г. с приездом в Минск УРЫВАЕВА и когда он стал во главе, вернее начальником 6 Отдела, ознакомился с материалами следствия и что из себя представляют обвиняемые, сказал, что по отношению некоторых обвиняемых он переговорит с Наркомом, чтобы разрешили применять методы физического воздействия и через несколько дней с санкции Наседкина, как сказал УРЫВАЕВ, последним вместе со мной были применены методы физического воздействия (пощечина) к следующим арестованным на которых мы располагали данным – это КАСПЕР, ТАБАКОВ,  ХОЛНИК, НИКОЛАЕВ.

Почему лично я стал применять методы физического воздействия к арестованным, в том числе и другие работники: первое это прямая установка БЕРМАНА, во вторых – прямое содействие в этом и подталкивание на это начальников отделов, в частности, быв. Нач.4 отдела ВОЛЧЕК ходил по комнате и показывал следователям, как надо применят методы физического воздействия к арестованным, аналогичное наблюдалось со стороны и ЗАВАДСКОГО. Когда он лично ходил по комнатам и помогал следователю допрашивать арестованного с применением мер физического воздействия. В пример этому можно привести случай с допросом ТЕМКИНА, ВАСИЛЕВСКОГО, ТОЛКАЧЕВА и ряд других лиц. Был такой случай с допросом одного арестованного 5-м отделом в начале 1938 г. (фамилии арестованного не знаю), следствие по его делу вел АВЕРБУХ, который совместно с ЗАВАДСКИМ применял к нему методы физического воздействия, выбили челюсть, о подробностях этого факта знает Оперуполномоченный 6 Отдела ШЕЙНКМАН.

Третьей причиной давшей возможность применять методы физического воздействия к арестованным является то, что это происходило на глазах отдельных прокуроров, как то быв. Зам. Прокурора БОВО ДЕЕВА, который мало того, что видел и слышал, как допрашивают арестованных, но и сам занимался, из слов ЗАВАДСКОГО, рукоприкладством к арестованному на одной из очных ставок, так же знал, видел и знает настоящий Зам. прокурора БОВО – КИСЕЛЕВ, так как последний неоднократно посещал комнаты, где допрашивались арестованные с применением к ним  методов физического воздействия и идя по коридорам не мог не слышать шум, который происходил в комнатах. Так же об этом знали и слыхали прокуроры Пограничной и Внутренней Охраны СОКОЛОВ и его заместитель СИЛЕВЕРСТОВ, однако, несмотря на все это предупреждений с их стороны никаких не было.

В  четвертых, выезжавшие на место для разбора дел члены Военной коллегии Верхсуда СССР, где присутствовал Председатель трибунала Пограничной и Внутренней Охраны БССР – ТОМАНСКИЙ, начиная с заседания первой коллегии – лето 1937 г. и кончая летом 1938 г. неоднократно слыхали заявления от обвиняемых, что их на следствии избивали, однако и здесь никаких мер предпринято не было.

Наконец последнее и что я считаю самым главным, что партийная организация Наркомата в этом проявила, что называется бездеятельность, не предупредив своевременно коллектив и не сигнализировала об этом вышестоящие партийные организации. Сам быв. секретарь Парткомитета КАУФМАН допрашивал арестованных с применением к ним самых суровых методов физического воздействия. К примеру этому можно привести допрос им арестованного КРАСИЛЬНИКОВА, ШИДЛОВСКОГО (оба живы).

Вот те обстоятельства, которые дали повод и втянули весь оперативный состав, работающий на следствии к применению мер физического воздействия к арестованным.

Лично я, как и другие работники, находясь в таком положении, полагал, что в данный отрезок времени этого требует страна для скорейшего разгрома и ликвидации всех вражеских гнезд и подполья. Я честно работал, честно боролся со всеми видами контрреволюции и всю свою жизнь отдам за дело партии Ленина-Сталина и никакая стихия меня не склонит на вражеский путь.

По вопросу фальсификации дел должен заявить, что у меня подобных случаев в практике не было, если, что малейшее похожее на это и было, то это могло случится там, что я проглядел или же не доглядел и этого не могло быть

ШИРОКИЙ                

Ф. 4, воп. 21, спр. 1397, л. 224—229. Копiя.
 
 

 

12. З лiста асуджанага да растрэлу былога начальнiка УНКУС па Вiцебскай вобласцi П.Я.Раднова сакратару ЦК КП(б)Б Панамарэнка

6 кастрычнiка 1939 г.

В. Срочно

С. Секретно

Вручить немедленно

В Центральный Комитет Коммунистической партии большевиков Белоруссии

 Лично

 Секретарю ЦК гр. Пономаренко

От осужденного 27.09. с.г. Военным Трибуналом Войск НКВД Белорусского Округа к В.М. – расстрелу РЯДНОВА Петра Яковлевича, чл. ВКП(б) с 1924 г., быв. нач. УНКВД по Витебской области, в. чл. Бюро Обкома, Депутат Верховного Совета БССР,  орденоносец. 1902 г. рождения. Из крестьян-колхозников, обр. «низшее», работал в НКВД с 1920—25 гг. и с 1930 по день ареста 19.1. 39 г. г. Минск. Тюрьма НКВД – одноличка.

Гражданин Секретарь…

Совершилась величайшая провокация врагов народа – этой банды фашистов, которая творила свое подлое дело, против партии Ленина-Сталина, народа Великого Союза ССР.

Эта банда, находясь в тюрьме, продолжая свое гнусное дело – оговаривая неповинных работников НКВД в их подлых намерениях и делах, вынуждая следствие, введенное в заблуждение врагами, применять к оговоренным врагами и неповинными работниками НКВД ряд мер воздействия морально-физических, в силу которых, не выдержав незаслуженного мучения, потеряв силы и рассудок, отчаявшись и совершенно безосновательно, эти оговоренные врагами вынуждены следствию дать ложь, оговорив себя и других работников, надеясь, что следствие объективно проведя расследование, установит и клевету врагов и вынужденный оговор невиновными себя и других, на основе поверки документации фактов убедиться в клевете врагов, но следствие без всякой проверки фактов, поверив клевете врагов, сделало неверные выводы, квалифицируя отдельные ошибки и нарушения в оперативно-следственной работе, совершенных в силу слепого выполнения директив и указаний оказавшегося вражеского руководства, как якобы сознательную вражескую работу, введя этим самым в заблуждение и суд, который на основе вражеской клеветы вынес столь суровый приговор, лишая жизни.

Гражданин Секретарь… Я клянусь Вам. Я никогда не был и не мог быть врагом, заговорщиком, у меня никогда не было и в помыслах что-либо против своей родной мне Советской власти и партии Ленина-Сталина, я сын советского народа не мог идти против себя, своего отца-колхозника, против своего советского народа, у меня нет и не может быть родины, кроме СССР. Ничто меня не могло толкнуть на вражеский путь в фашистский лагерь, который мне злобно-чужд [...]

П. Ряднов       

Ф. 4, воп. 21, спр. 1807, л. 57—70. Копiя.

 

          3. НКУС АБ СВАЁЙ ПАПЯРЭДНЯЙ ДЗЕЙНАСЦI

 

13. Даведка на начальнiка УНКУС па Гомельскай вобласцi лейтэнанта дзярж. бяспекi Шлiфенсона Самуiла Iосiфавiча

26 лiстапада 1938 г.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Шлифенсон Самуил Иосифович – 1903 г. рождения, уроженец г. Велижа, Зап. области, еврей, из служащих, служащий, член ВКП(б) с 1921 года, образование нисшее, в органах НКВД с 1921 года (в период с 1925 по 1932 гг. служил в пограничной охране). Член ЦК КП(б)Б и депутат Верховного Совета БССР. В 1937 г. награжден орденом «КРАСНАЯ ЗВЕЗДА».

Неоднократно производившейся проверкой следственной работы НКВД БССР, обследованием в августе и в сентябре 1938 года, заявлениями ряда работников НКВД БССР и показаниями некоторых арестованных установлено, что ШЛИФЕНСОНОМ культивировались различные извращения в методах следственной работы, приводившие к грубым нарушениям революционной законности.

Возглавив с лета 1937 г. Оршанскую оперативную группу, созданную при проведении операции по кулацко-уголовным элементам, которая затем была оставлена для проведения операции по приказу 00485 и другим, ШЛИФЕНСОН в середине ноября 1937 года был назначен также по совместительству Начальником Могилевского Горотдела, которым он руководил до 1-го января 1938 года. Здесь он лично создал камерную агентуру, которая, вместо того, чтобы разрабатывать арестованных врагов, незаконными методами вынуждала их к даче показаний часто провокационного характера.

Лично ШЛИФЕНСОН, и по его указаниям также и бывший Начальник 3-го Отделения ДАВИДЕНКО (справка на ДАВИДЕНКО составлена отдельно) создали в Могилевской тюрьме 2 особых так называемые «режимные» камеры, из которых были выброшены топчаны и нары и были созданы крайне тяжелые условия, значительно превосходящие обычный карцер. Через эти «режимные» камеры пропускались почти все арестованные. В эти же камеры была помещена созданная ШЛИФЕНСОНОМ «агентура», которая методами физического воздействия вынуждала арестованных давать какие-либо показания, при чем в ряде случаев содержание показаний подсказывались арестованным камерным агентом. ШЛИФЕНСОН прямо заявил следователям: «Все, что Вы будете делать с арестованными, меня это не касается, мне только нужны их признания» [18].

Все руководство следователями проводилось ШЛИФЕНСОНОМ таким образом, чтобы выхолостить всякую партийность в следственной работе и добиваться показаний каким угодно путем, не вдаваясь в вопрос о том, правильны ли эти показания и нет-ли среди арестованных людей, взятых по ошибке.

Когда некоторые работники ставили перед ШЛИФЕНСОНОМ вопрос о неправильных и незаконных действиях камерной «агентуры», он отвечал им: «Что делается в подвале меня не касается, я интересуюсь только количеством сознавшихся».

Установлено, что когда один из работников написал рапорт об имевших место безобразиях на имя бывшего Наркома НКВД БССР БЕРМАНА, и ШЛИФЕНСОН узнал об этом, он на одном из оперативных совещаний предупредил весь оперативный состав о том, что писать о таких вещах могут только враги, не имеющие ничего общего с партией, что этими людьми нужно поинтересоваться и их проверить.

После назначения в январе 1938 года Начальником Гомельского Горотдела (сейчас УНКВД по Гомельской Области) ШЛИФЕНСОН перенес эти же методы и в Гомель. Обследованием установлено, что он создал в Гомеле аналогичную описанным выше «режимную камеру», в которой арестованные содержались в недопустимых условиях.

На основании вышеизложенного, ШЛИФЕНСОН С.И. за грубые нарушения революционной законности – ПОДЛЕЖИТ АРЕСТУ.

Нарком внутренних дел БССР

майор гос. безопасности   -   Наседкин

Ф. 4, воп. 21, спр. 1398, лл. 63—65. Арыгiнал.

 

14. Дакладная запiска нам. НКУС Рашэтнiкава сакратару ЦК КП(б)Б Панамарэнка “Аб грубым парушэннi рэвалюцыйнай законнасцi начальнiкам Аршанскага Гораддзела НКУС Шчуравым Н.Г.” [19]

Сов. Секретно

14 марта 1939 г.        

Щуров Н.Г., 1907 г. рождения, чл. ВКП(б) с 1928 г., уроженец г. Горки БССР, будучи на руководящей работе в органах НКВД на протяжении 1937—1938 гг. грубо нарушал рев. законность, допускал истязания и исключительный садизм во время допроса арестованных, заставлял таким образом, давать вымышленные показания.

Щуров, будучи начальником Оршанского Горотдела НКВД незаконно привел в исполнение приговора над 14-ю осужденными, вопреки приказа НКВД СССР №00762 от 26.11.1938 г., оформив приговора об исполнении прошедшими датами.

Кроме того, работая Начальником 3-го отделения Могилевского УНКВД, создал в камере агентуру, которой давал вражеские установки избивать арестованных, создавая агентам камерникам привилегии […]

В результате вражеской работы агентуры агентами-камерниками было убито 8 человек […]

По заданию Щурова агенту камернику Лонскому было принесено в камеру чернило и предложено написать показание на ряд жителей Шкловского района, где проживал Лонский. Последний в камере писал, что в Шкловском районе в с/советах проживают враги, оклеветал 18 чел., которых по материалам арестовали и сразу же посадили в камеру №6, где сидел Лонский. В силу тяжелого режима камеры и избиений со стороны Лонского, арестованные дали на себя вымышленные показания. Впоследствии были освобождены, как невинно арестованные.

Щуров за вражескую работу камерному агенту Орлову выдал 150 руб. вознаграждения, а также освободил последнего из-под стражи, несмотря на то, что состав преступления Орлова по 72 ст. УК БССР был полностью доказан (Орлов нами арестован и привлекается к уголовной ответственности).

Щуров, работая Нач. следственной части 3-го отдела УГБ НКВД БССР, в 1937 г. грубо нарушал рев. законность, применял к арестованным физические меры воздействия, вынуждая таким образом, дать показания, заставлял эти методы применять к арестованным, подчиненный ему аппарат.

Кроме того, Щуров, работая в органах НКВД, имел тесную связь с польперебежчицей Гольдер (ныне арестована и разоблачена как польшпионка).

Щуров от занимаемой должности отстранен и возбуждено ходатайство о привлечении его к судебной ответственности.

О чем сообщается для Вашего сведения.

Зам. НКВД капитан ГБ Решетников

Ф. 4, воп. 21, спр. 1677, л. 119—121. Арыгiнал.

 

 

15. Адказ Наркама унутраных спраў Л. Цанава нам. заг. АК ЦК КП(б)Б Валошыну на запыт ад 5 красавiка 1939 г. адносна начальнiка Рэчыцкага РА НКУС I.Я. Валавiка

14 красавiка 1939 г.

Совершенно секретно

Сообщаем, что Воловик Исаак Яковлевич, будучи Начальником Речицкого районного отделения НКВД БССР в период с 20 мая по 5 ноября 1938 г. систематически нарушал революционную законность в следственной работе. Подчиненному своему аппарату давал преступные указания – при допросе свидетелей предупреждать последних о том, что эти дела подлежат рассмотрению негласного суда, куда свидетели по делу вызываться не будут. Такое предупреждение является нарушением 136 ст. УК БССР и служило поводом к даче ложных – провокационных показаний.

Воловик давал прямые указания о создании провокационных дел в том случае, если свидетель не показывает об антисоветской деятельности интересующего объекта, то в протоколах допросов дописывать от себя вымышленные факты антисоветской деятельности, также давал установку работникам аппарата в кабинете Райотделения составлять протоколы допроса без присутствия свидетеля. Аресты производил не за преступную деятельность того или иного гр-на, а за то, что является по национальности другого государства: поляк, латыш, немец и т.п.

В свете таких преступных указаний Воловика, работники Речицкого РО НКВД БССР совершали массовые подлоги и фальсификации при допросе свидетелей, создавали искусственные провокационные дела, арестовывались невиновные люди.

Таким преступным образом арестованные лица Воловиком передавались б. Нач. УНКВД по Гомельской обл. Шлифенсону, последний сажал их в режимную камеру, т.н. “парилку”. После прохождения “парилки” арестованные давали вымышленные показания о преступной деятельности, а затем на основании только самопризнания осуждались двойкой и тройкой.

Дело по обвинению Воловика по ст. 180 п. “б” УК БССР закончено и передано суду Военного Трибунала П и ВВ НКВД БССР.

НКВД ст. майор ГБ Л. Цанава

Ф. 4, воп. 21, спр. 1688, л. 232—233.

 

 
16. Паведамленне Наркама унутраных спраў Л.Цанава сакратару ЦК КП(б)Беларусi  Панамарэнка

27 мая 1939 г.

Совершенно секретно

Произведенной проверкой поступивших материалов на Врид. Начальника Отделения 2 Отдела УГБ НКВД БССР Тараканова Сергея Ивановича – установлено:

1.  Тараканов С.И. в бытность на должности начальника Слуцкого Горотдела и Межрайонной следственной группы, являлся инициатором грубого нарушения революционной законности в следственной работе.

Под его руководством и при личном участии в процессе проведения следствия применялась система физических методов допроса арестованных, в результате чего последние давали на себя вымышленные показания о якобы проводимой ими контрреволюционной деятельности.

2.  По распоряжению Тараканова в камере, рассчитанной на содержание 7—8  человек, содержалось до 70 человек (так называемая – “парилка”), где арестованные могли только  стоять, многие впадали в обморочное состояние, но приводились в чувство и вновь помещались в эту же камеру, пока не давали следствию требуемых показаний с вымышленными признаниями своей контрреволюционной деятельности. В 1938 г. в результате такого содержания, умерло 23 человека следственных заключенных.

3.  За 1938 год Тараканов С.И. арестовал по необоснованным ложным материалам более 120 человек граждан. Многие из них за время содержания под стражей подвергались избиениям и впоследствии освобождены.

4.  По материалам обследования Слуцкого Горотдела НКВД БССР, произведенного в октябре месяце 1938 года видно, что всего освобождено из-под стражи следственных заключенных 137 человек, большинство которых подверглись избиениям. 

На основе вышеизложенного – Врид. Начальника 1 Отделения 2 Отдела УГБ НКВД БССР – Тараканова Сергея Ивановича прошу снять с работы.

НКВД ст. майор ГБ Л. Цанава  

Ф. 4, воп. 21, спр. 1689, л. 137—138. 
 
 

 
17. Дакладная запiска Намеснiка наркама ўнутраных спраў Гладкова сакратару ЦК КП(б)Б Панамарэнка на запыт адносна варожай працы былога кiраўнiцтва Гомельскага УНКУС

21 жнiўня 1939 г.

Совершенно секретно

НА № П-1881 от 21.04.1939 г.

Факты, изложенные в заявлении освобожденного из под стражи ХАЙКИНА Г.И. о вражеской работе быв. руководства Гомельского УНКВД, полностью подтверждаются.

Быв. руководство Гомельского УНКВД: Раковский, Ягодкин и Шлифенсон, как случайно пробравшиеся люди на руководящую работу в органах НКВД, проводили вражескую работу, которая была направлена на избиение советско-партийных кадров.

РАКОВСКИЙ, ЯГОДКИН и ШЛИФЕНСОН производили массовые незаконные и необоснованные аресты, создавали искусственные к.р. организации, добиваясь от арестованных явно вымышленных показаний, о якобы, их принадлежности к к.р. организациям, путем создания режимных камер «парилок» и камерной провокационной агентуры из числа арестованных к.р. элемента, которая вынуждала арестованных путем разных методов шантажа, провокации и издевательства над ними давать ложные показания, клевеща на себя и других.

Многие невинно арестованные впоследствии из-под стражи были освобождены с прекращением на них дел.

РАКОВСКИЙ, ЯГОДКИН и  ШЛИФЕНСОН за вражескую работу в органах НКВД были арестованы и осуждены к ВМН.

РАКАВСКИЙ в процессе следствия был разоблачен, как японский шпион.

ЯГОДКИН и ШЛИФЕНСОН разоблачены, как участники военно-фашистского заговора.

Часть сотрудников Гомельского УНКВД: СИНЕЛЬНИКОВ, НЕСТЕРОВИЧ, ДРОЗДОВ, КРАСНИК и  друг. за избиение арестованных и ряд других преступных действий, которые проводили по указанию бывш. вражеского руководства, также арестованы и осуждены на разные сроки.

21 августа 1939 г.                  

г. Минск                     

Зам. Наркома внутренних дел Капитан ГБ  БССР Гладков

Ф. 4, воп. 21, спр. 1807. л. 1—2.

 

 

 

 

18. Абвiнаваўчае заключэнне i прыгавор Ваеннага Трыбунала Войск НКУС па абвiнавачваннi былога начальнiка УНКУС Вiцебскай вобласцi – Раднова Пятра Якаўлевiча i нач. Полацкага гораддзела НКУС Добрасердава Леанiда Васiльевiча [20]

14 красавiка 1940 г.

Обвинительное заключение по след. делу №51413

по обвинению Ряднова Петра Яковлевича и Добросердова Леонида Васильевича в преступлении предусмотрен. ст.ст.69 и 76 УК БССР

Управлением Государственной Безопасности НКВД БССР за вражескую работу в органах НКВД 19 января 1939 г. арестован быв. Начальник УНКВД по Витебской области БССР – Капитан Госбезопасности Ряднов Петр Яковлевич и 6 июня 1939 г. также за вражескую работу в органах НКВД арестован быв. ВРИД. Нач. Полоцкого Горотдела НКВД БССР – мл. лейтенант Госбезопасности Добросердов Леонид Васильевич и привлечены к следствию по ст.ст. 69 и 76 УК БССР.

Произведенным по делу следствием установлено, что Ряднов Петр Яковлевич и Добросердов Леонид Васильевич являются участниками к.р. заговорщицкой организации, существовавшей в органах НКВД, ставившей своей целью свержение советской власти и установление фашистского строя, путем организации внутри страны переворота, по заданию которой проводили к.р. вражескую деятельность в оперативно-следственной работе и органах НКВД, направленную на создание искусственных провокационных дел, привлечение к ответственности невинных советских граждан, что достигалось путем производства  необоснованных арестов – которые производили по национальным признакам и не проверенным материалам, тем самым подвергали избиению советско-партийные кадры и пытались вызвать недовольство масс. Организовали систему не советских методов следствия, для чего создавали «режимные» камеры, так называемые «парилки» с провокационной агентурой, ввели как систему, что во время допроса применялись к арестованных физические меры воздействия, а зачастую садистские, вследствие чего вынужденным путем добивались от арестованных вымышленных показаний, в которых арестованные оговаривали сами себя и других невинных лиц, умышленно сохраняли к.р. элемент, т.е. отводили от последних оперативный удар.

В контрреволюционную заговорщицкую организацию, существовавшую в органах НКВД, Ряднов П.Я. завербован в 1934 г. быв. Начальником 1 отделения СПО УНКВД Московской обл. Столяровым Алексеем Павловичем, от которого получил задание проводить вражескую работу в органах НКВД и оперативно-следственной работе, отводить оперативный удар от контрреволюционного актива, подбирать и обрабатывать лиц из оперативного состава для вовлечения в контрреволюционную организацию.

[…] В мае м-це Ряднов через Радзивиловского установил связь с членом к.р. заговорщицкой организации Наседкиным, который с целью проведения вражеской деятельности в НКВД привез с собой Ряднова на работу в Белоруссию и назначил начальником УНКВД по Витебской области.

Ряднов П.Я., работая начальником УНКВД по Витебской области, за период с мая по декабрь 1938 г. имел непосредственную прямую связь по вражеской деятельности с Наседкиным и по его заданию развернул и проводил вражескую деятельность в оперативно-следственной работе, которая заключалась в следующем: производил необоснованные массовые аресты ни в чем неповинных людей. Ввел, как систему, применение  физических методов к арестованным во время допроса, организовал в тюрьмах камеры, так называемые «парилки» с провокационной агентурой, которая провоцировала арестованных на дачу ложных показаний. Все эти методы приводили к тому, что ни в чем неповинные люди  арестовывались, оговаривали себя и других, которые осуждались [во] внесудебном порядке. Вследствие вражеской работы Ряднова наносился оперативный удар по честным советским гражданам, а вражеский к.р. элемент умышленно сохранялся на свободе. Для большей организованности в проведении вражеской работы в органах НКВД, Ряднов в июле м-це 1938 г. установил связь по вражеской работе с участниками к.р. заговорщицкой организации быв. Зам. Нач. УНКВД по Витебской области Власовым и быв. Нач. 3 отделения УНКВД Витебской области Левиным, а в августе м-це того же года (1938 г.) Ряднов привлек в к.р. заговорщицкую организацию быв. нач. 3 отделения УНКВД Витебской области Вихорева и быв. Вр. Нач. Полоцкого Горотдела НКВД БССР Добросердова, которые проводили вражескую работу по заданию Ряднова.

Необоснованные аресты Ряднов производил путем фальсификации протоколов допроса, создавая искусственные групповые дела и по вымышленным показаниям люди арестовывались, зачастую производил аресты по национальному признаку. Так, была спущена по районам Витебской области директива от 3 июля 1938 г. за №5309, в которой прямо говорилось о том, что там, где есть латышское население, то там обязательно должна быть к.р. организация и этой директивой предлагалось немедленно приступить к форсированию представления справок на арест, что и делалось. Аналогичная директива была спущена по районам Витебской области от 11 августа 1938 г. за №6428, которой также предлагалось производить массовые аресты и добиваться от арестованных показаний на большое количество лиц. Составлялись фиктивные справки на арест, во время наклейки фотокарточек на паспорта, по заданию Ряднова милиция выявляла национальность граждан и установочными данными, их месторождения и прибытие в СССР. По полученным и не проверенным сведениям из милиции, все лица, прибывшие в СССР подвергались аресту.

На допросе от 15 июля 1939 г. обвиняемый Ряднов П.Я. показал:

«… По необоснованным и непроверенным агентурным данным арестовал до 20 человек латышей, в большинстве которые осуждены во внесудебном порядке на разные сроки, а отдельные из них к ВМН. Осуждены вышеуказанные лица лишь только потому, что они на следствии под воздействием физических методов допроса дали вымышленные показания о том, что, якобы, они являются участниками к.р. латышской организации, вернее они себя и других оговорили…».
На допросе от 15 марта 1939 г. свидетель Гофман Иосиф Борисович показал:

«… В июле м-це 1938 г. были арестованы 3 чел. из милиции: Шпак, Ошуйко и Чидрих, после ареста Ошуйко сразу же забрали в Минск, сам арест был необоснован без всякого материала. Ошуйко никаких показаний не дал… Шпак и Чидрих… дали показания, якобы, являются агентами польразведки, Шпак дал показание, что его завербовал Ошуйко и в свою очередь Шпак завербовал Чидриха… Минск дело Ошуйко возвратил в Витебск для доследования. Дело Шпака также  было возвращено для уточнения фактов вербовки Ошуйко, в Чидриха осудили к ВМН и приговор привели в исполнение. Дополнительным следствием  виновность Шпака и Ошуйко не установлена…».

С целью получения от арестованных вымышленных показаний, была введена система применения физических мер воздействия к арестованным, арестованных на допросе избивали, требуя показаний. Были созданы режимные камеры во внутренней тюрьме Витебской области, так называемые «парилки» с провокационной агентурой. Таких камер было 13 за №2, 7, 8, 9 и др., где агентами этих камер были Венгер, Гончаров, Недвицкий, Хочковский, Вейцехович и др.  В этих камерах было место на 8—19 чел., а сажали по 40—45—50 чел. Камерная агентура избивали арестованных, которые приходили с допроса «несознавшимися», заставляла стоять арестованных в камере подряд по несколько суток без сна. В тех случаях, когда арестованные не могли сами сочинять вымышленные показания, то камерные агенты называли арестованным вербовщиков и учили как надо давать показания на допросе. Если арестованный не соглашался этого делать, то его подвергали избиениям. Ряднов сам лично ходил по следственным кабинетам, ничего не спрашивая у арестованных, избивал их и уходил, был случай, когда Ряднов зашел в кабинет, где сидел агент, ни слова не говоря, думая, что сидит арестованный, ударил агента кулаком по голове и ушел. Во время следствия искусственно создавались групповые дела, куда включали ни в чем неповинных лиц, подвергали их аресту, а затем по вымышленным показаниям [во] внесудебном порядке осуждались. Протоколы допроса составлялись без присутствия арестованных, а затем вызывали арестованных и под физическим воздействием заставляли подписывать заранее заготовленные протоколы допроса.

На допросе от 15 июля 1939 г. обвиняемый Ряднов П.Я. показал:

«Участник к.р. организации Левин, непосредственно руководя следствием по моему и Власова заданиям, осуществлял вредительство. Применяя методы физического воздействия к арестованным, что приводило к оговору себя и других. По нашему же заданию создал и руководил провокационной деятельностью камерной агентуры, которая наталкивала арестованных на дачу ложных  показаний. Особенно в этом проявлял себя агент Венгер… по делу контрреволюционной организации ПОВ было искусственно вовлечено в эту к.р. организацию до 20 чел., которые впоследствии частью были осуждены [во] вне судебном порядке, а частью освобождены, вследствие прекращения работы Тройки. По делу к.р. латышской организации также искусственно были вовлечены в эту к.р. организацию часть лиц, не менее 10 чел., которые оговорили себя и других… Участником к.р. организации Вихоревым по моему заданию умышленно не наносился удар по право-троцкистскому подполью. Искусственно были включены в эсеровскую к.р. организацию, вскрытую в Чашничском районе, 5—7 чел… Искусственно была создана к.р. эсеровская организация по Сенненскому р-ну…

Необоснованные аресты подтверждаются и тем, что только за один м-ц, т.е. с 8-го февраля по 9 марта 1939 г. по Витебской области освобождено из-под стражи из-за недоказанности виновности 128 чел.

На допросе от 13 марта 1939 г. свидетель Азаров Федор Алексеевич показал:

«… 29 августа 1939 г. Соколов попросился ехать домой на выходной день Левин сказал «Если сегодня поднажмешь, то завтра поедешь». Соколов приступил к допросу арестованных, за этот день получил признания шести арестованных. На допросе Соколов арестованным ставил вопросы прямо: «собирался взорвать мост», «являлся участником к.р. организации» и т.д. На все  поставленные вопросы добивался утвердительного ответа от арестованных, путем применения зверских мер физического воздействия…

Ряднов по договоренности с участниками  к.р. заговорщической организации Стояновским, Власовым, Левиным и др. вопреки приказа НКВД СССР от 26.11.1938 г. за №00762 2 декабря 1938 г. привел в исполнение отмененные приговора над осужденными [во] внесудебном порядке к ВМН на 41 чел., все акты о приведении приговоров в исполнение были составлены прошедшей датой, т.е. все акты датированы 22 ноября 1938 г.

По данным 1 Спецотдела НКВД БССР видно, что арестованные и осужденные [во] внесудебном порядке, приговора на коих не были приведены в исполнение и дела направлены на доследование, к 28.08.39 г. до 45% освобождены из-под стражи из-за недоказанности виновности.

[…]

Секретарь Трибунала техник интендант 2 Ранга Плесканев

Оперуполномоченный 1 Спецотдела НКВД БССР Кудрявцев 

Ф. 4, воп. 21, спр. 1698, л. 1—21.

 

 

19. Заключэнне НКУС БССР па абвiнавачваннi былых супрацоўнiкаў УДБ НКУС БССР Гепштэйна Аляксандра Мiхайлавiча i Серышава Васiлiя Мiхайлавiча [21]

30 верасня 1939 г.

[…] На одном из собраний 3-го Отдела – Гепштайн в своем выступлении высказал мысль, что если среди многих разоблаченных врагов, попадут невинные люди, то из-за этого в панику впадать не стоит.

Следствием в 3-м Отделе по всей Белоруссии руководил Гепштейн, аппаратом 3-го Отдела, по непосредственному указанию Гепштейна и лично Гепштейном  к арестованным, как правило применялись незаконные методы следствия в ряде случаев садистские, вследствие чего имели место провокационные и вымышленные показания арестованных, с оговором самих себя и других невинных лиц, убийства арестованных следователями на допросах. В целях поощрения воздействия к арестованным – Гепштейн давал установку о «разоблачении» следователями одного—двух, а то и трех арестованных в сутки.

[…] Массовое избиение арестованных в 3-м Отделе началось с сентября 1937 года и продолжались до мая 1938 года. Наряду с избиением к арестованным как система применялись садистские методы допроса. Арестованных избивали резиновыми нагайками, садили на ножку опрокинутой табуретки и на другие острые вещи. Это все делалось с ведома и поощрения Гепштейна. На ряду с тем, Гепштейн сам применял садистские метода допроса. Применение методов физического воздействия и садизма к арестованным доходило до того, что арестованных форменным образом уродовали, к примеру: 21-го августа 1938 года, арестованный Скибо П.М., поступил в тюремную больницу города Минска с разрывом мочевого пузыря и травматическими контузиями. Арестованный Польто П.И. 31-го августа 1938 года поступил в тюремную больницу города Минска с явными травмами у правой паховой области. Арестованный Сикерич К.В. 25-го июля 1938 года поступил в тюремную больницу города Минска с явлениями обильных кровоподтеков в области паховых складок мошонки и члена, а также обилие кровоподтеков плечевого пояса. И ряд других, а также насмерть убивали на следствии. Так на следствии были убиты арестованные Шабан И.С., Овечко М.С. и другие. Трупы убитых арестованных по указанию Гепштейна умышленно не вскрывались, в целях скрытия действительных причин смерти.

[…] Вследствие вышеизложенных физических и садистских мер воздействия на арестованных, из акта от 10.05.1939 года обследования показаний, полученных в Особом  Корпусе от арестованных уже приговоренных к ВМН и оставленных Гепштейном, видно, что Гепштейн этим преследовал цель, чтобы от каждого арестованного получить показаний как можно больше, на большое количество людей, что и делалось. К примеру, из проверенных допрошенных арестованных в Особом Корпусе – 38 человек (которые дали показания уже после приговора к ВМН), дали показания на 3489 человек, из них – Юзефович С.И. дал показания на 183 человека, Шнейдер Я.А. на 193 человека, Тарашкевич Б.А. на 249 человека, Спорихин на 241 человека, Жилинский Ф.Ф. на 244 человека и т.д.

По этим провокационным показаниям по телеграммам Гепштейна, а также по его телефонному приказанию на периферии и в других республиках Союза арестовывали людей не имея никаких материалов кроме телефонного приказа или телеграммы Гепштейна, который не разрешал высылать материалы на лиц, арестованных по его телеграммам, и по телефонному приказанию, как это видно из резолюций Гепштейна, которые он накладывал на запросах. Так были арестованы Шостак Б.К., Шабуни И.А., Евзиков И.Е., Седлярский Л.Г. и другие.

[…]
Оперуполномоченный при Особоуполномоч. НКВД БССР мл. лейтенант ГБ Евтушенко

Согласен: Особоуполномоченный НКВД БССР ст. лейтенант ГБ Киселев

Ф. 4, воп. 21, спр. 1703, 1—25.
 

           Литература:

1. Цыт. па: Роговин В.З. Партия расстрелянных. М., 1997, с. 223.
2. Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. Том 2. Февраль 1956—начало 80-х годов. Сост. Артизов А.Н., Сигачев Ю.В., Хлопов В.Г., Шевчук И.Н. – М.: МФД, 2003, с.587—591.
3. НАРБ, ф. 4, воп. 21, спр. 1698, л. 1—21.
4. Там жа, спр.1248. л.135—136.
5. Там жа, спр.1269, л.41
6. Там жа, спр.1677, л.47
7. Там жа, спр.1269. л.40
8. Там жа, спр.1396, л.82
9. Реабилитация: Политические процессы 30—50-х годов / Под общ. ред. А.Н.Яковлева. М.: Политиздат, 1991, с.40—41.
10. Арыгiнальная назва дакумента
11. Дата атрымання
12. Так у дакуменце. Маецца на ўвазе сакратар ЦК КП(б)Б П.Панамарэнка.
13. Наталевiч Н.Я. – з лiстапада 1937 да лiпеня 1938 г. в.а. старшынi ЦВК, у 1938—1947 гг. старшыня Прэзiдыума Вярхоўнага Савета БССР i намеснiк старшынi Прэзiдыума Вярхоўнага Савета СССР.
14. Дата атрымання.
15. 16 красавiка 1939 г. копiя заявы М.I.Чарнушэвiча з грыфам “Сакрэтна” была накiравана нам. загадчыка АК ЦК КП(б)Б Валошыным Наркаму ўнутраных спраў Цанава.
16. 16 красавiка 1939 г. копiя заявы I.Е.Гiбхiна з грыфам “Сакрэтна” была накiравана нам. Загадчыка АК ЦКА КП(б)Б Валошыным Наркаму ўнутраных спраў  Цанава.
17. ВМН – Высшая мера наказания, расстрел.
18. Падкрэслена чырвоным алоўкам.
19. Арыгiнальная назва дакумента               .
20. Ваенны Трыбунал Войск НКУС БССР Беларускай Акругi прагаварыў Добрасердава Л. В. (на падставе арт.80 п. «а» КК) да пазбаўлення волi ў папраўча-працоўных лагерах тэрмiнам на шесць гадоў; Раднова П.М. “па сукупнасцi здзейсненых iм злачынстваў” (на падставе арт. 69 з санкцыя арт.64 КК БССР) –да вышэйшай меры пакарання – расстрэлу (Ф. 4, воп. 21, спр. 1698, л.21).
21.14 красавiка 1940 г. Ваенны трыбунал прызнаў вiноўным: Гепштэйна А.М. у злачынстве, прадугледжаным арт.60 i 76 КК БССР, Серышава В.М. у злачынстве, прадугледжаным арт.180 п «а» КК БССР i прысудзiў Серышава – да пазбаўлення волi ў папраўча-працоўных лагерах тэрмiнам на пяць гадоў, Гепштэйна – да расстрэлу (Ф. 4, воп. 21, спр. 1703, л. 33.).