В поисках правды о Тростенце

 

          Игорь КУЗНЕЦОВ (Минск)

 

Крупнейшим на территории Беларуси местом массового уничтожения людей в годы немецко-фашистской оккупации являлся Тростенец. По количеству жертв он занимает четвертое место после таких печально известных нацистских лагерей смерти в Европе, как Освенцим, Майданек и Треблинка. В Тростенце погибли советские военнопленные, евреи Беларуси и западноевропейских государств, подпольщики и партизаны, жители Минска, арестованные в качестве заложников.

Название «Тростенец» объединяет несколько мест массового уничтожения людей: урочище Благовщина — место массовых расстрелов; собственно лагерь — рядом с деревней Малый Тростенец, в десяти километрах от Минска по Могилевскому шоссе; урочище Шашковка — место массового сожжения тел. Однако мало кто знает, что в районе Тростенца в предвоенные годы и первые дни войны производились массовые расстрелы «врагов народа»...


1.

Если человека унизили страхом, надругались над его правом быть человеком,--об этом следует по крайней мере помнить. Утрата человеческого достоинства состоит из двух стадий. Сначала человек принимает унижение как неизбежность, потом - вообще забывает, что его унизили, то есть воспринимает унижение как нечто должное. Именно с такой меркой надо относиться к тому, что в Беларуси предавались и предаются забвению преступления сталинизма: как к уничтожению чувства национального достоинства целого народа. Если уничтожение чужого народа является тягчайшим преступлением, то как можно охарактеризовать уничтожение своего собственного? Так, как это делалось долгие десятилетия, как «политический перегиб» или (еще «лучше») как теоретическую ошибочку?

Есть в уголовном кодексе статья об ответственности за сокрытие преступлений. По этой статье можно было, к примеру, объявить преступницей мать, которая не донесла на родного сына как - «врага народа». Но зато ни разу закон этой статьей не оборотился на власть имущих, когда те скрывали преступления своих предшественников, от которых им по наследству эта власть перешла. А ведь, принимая наследство, принимают и долги.

Не о мести речь, а об исполнении законов. О равном отношении к преступникам, какого бы достоинства документ они не носили бы в кармане. Международную конвенцию о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества подписала и наша республика, а это значит, что нет им срока давности. Поэтому скрывать документы о преступлениях – само по себе преступление. Скрывать информацию о местах массовых расстрелов и захоронений – тоже преступление. Да и не по человечески это или, как говорят в народе, «не по людски». Может быть, пришло наконец время ознакомить людей с ними?

По оценочным сведениям, в одном только Минске находится не менее десяти мест массовых расстрелов периода 1920-1940-х годов. Известно еще названия не менее 40 населенных пунктов на территории Беларуси, где также производились расстрелы в годы массовых репрессий советской власти. А о скольких мест мы еще не знаем?!

Из тех мест массовых расстрелов в Минске наиболее известными являются урочище Куропаты и район Лошицы. Одиночные расстрелы проводили на Кальварийском кладбище - трупы под покровом ночи закапывали в уже имеющиеся могилы. Еще одно захоронение, о котором известно немногим, было обнаружено во время строительства станции метро «Пушкинская». Там в бывшем скотомогильнике, где были зарыты зараженные сибирской язвой животные, лежали трупы 300 железнодорожников, расстрелянных в 1937 году по личному приказу наркома Кагановича (захоронение было уничтожено при строительстве метрополитена).

В период с 1937-1941 годы массовые расстрелы проводились также в районе нынешней промышленной зоны Шабаны и в районе урочища Благовщина. В годы немецко-фашистской оккупации в Благовщине погибло (по самым скромным подсчетам) более 140 тысяч мирных жителей, но дает ли это нам право забывать о сотнях и тысячах наших сограждан, расстрелянных здесь сотрудниками НКВД в 1937-1941 годы?!

Как относятся белорусские власти к этой проблеме наглядно свидетельствует дело о массовых расстрелах органами НКВД людей еще до начала и в начальный период Великой Отечественной войны. Вспомним хотя бы такой примечательный факт: в апреле 1999 года было завершено четвертое следствие, проведенное по факту обнаружения массовых захоронений в лесном массиве Куропаты, но до сих пор его результаты так и не обнародованы, хотя Куропаты – одно из самых громких и известных дел в постперестроечной Беларуси. Архивно-следственное дело засекречено до сих пор. Что касается «немецкого следа», ради обнаружения которого военной прокуратурой по требованию «общественности» в очередной раз по старому делу было проведено новое следствие, то найден он так и не был. И лишь после неоднократных требований ряда общественных организаций, 7 декабря 2001 г. республиканская прокуратура подтвердила: «…как первоначадбным, так и дополнит ельным расследованием установлено, что в 1937-1940 годах органами НКВД из мест заключения вывозились в урочище «Куропаты» люди и там расстреливались…» [1]. Рассекретить же материалы дела и опубликовать его результаты в средствах массовой информации прокуратура отказалась, сославшись на «отсутствие достаточных оснований».

В общем понятно, почему такие результаты расследования «куропатского дела» не удовлетворят тех, кто упорно не желает слышать правду о трагическом прошлом Беларуси. Поэтому ожидать от них иной реакции на расследование еще и «тростенецкого дела» не приходится. Что же произошло в этом районе почти семь десятилетий тому назад?


2.

С осени 1941 г. в окрестности деревни малый Тростенец (тогдашний колхоз им. К.Маркса) немцы стали привозить транспорты со смертниками. Думается, место это было выбрано неслучайно. Дело в том, что еще в последние дни июня 1941 г. части НКВД конвоировали по Могилевскому шоссе колонны заключенных из минских тюрем, а так же жертв «зачистки» первых дней войны. Конвоировали обычно не дальше ближайшего леса, а это и были окрестности Тростенца. Но вот что интересно: ранее, в конце 1930-х годов, по свидетельствам очевидцев, в этой зоне были отселены хутора, и севернее того самого урочища Благовщина часть территории вблизи Могилевского шоссе отошла под охраняемый органами НКВД объект, откуда по ночам нередко доносились выстрелы.

Известно, что перед вступлением оккупантов в Минск все заключенные и лица, находящиеся под следствием за совершение так называемых «контрреволюционных преступлений», были выведены из города несколькими колоннами по 2-4 тысячи человек. Достоверно известно, что 25 июня одна из колонн была расстреляна в районе Благовщины, другая – 26 июня за Червенем. Аналогичные расстрелы были произведены в июне 1941 г. и в других населенных пунктах Беларуси [2]. Скрыть эти факты не смогли даже те авторы, которые отмечены как ярые сторонники законного характера сталинских репрессий. В частности, проф. А.Залесский в книге «И.В.Сталин и коварство его политических противников» писал:

«В экстремальной ситуации первых дней Великой Отечественной войны сотрудники низовых звеньев госбезопасности сами решали вопрос о жизни и смерти заключенных… Из столицы Беларуси Минска колонны заключенных под охраной направлялись по Могилевскому шоссе. Однако, в связи с постоянными налетами немецкой авиации и выброской противником парашютных десантов, офицеры, сопровождавшие эти колонны, принимали довольно своеобразные самостоятельные решения. Иногда из-за боязни, чтобы арестованные в таких условиях не разбежались, сопровождавшие их офицеры брали на себя роль судебных органов» [3].

Профессор лукавил: ему ли неизвестно, что 22 июня 1941 года на заседании Бюро ЦК КП(б) было принято решение о исполнении приговоров в отношении осужденных к высшей мере наказания, содержащихся в тюрьмах БССР. На деле это означало расстрел всех осужденных по политическим мотивам «врагов народа».

К, сожалению, кроме свидетельских показаний сегодня практически нет других документальных доказательств, свидетельствующих, в каких именно местах и какое количество было расстреляно наших сограждан сотрудниками НКВД. Но можно ответить на вопрос «Как это было?». Вот фрагменты одного из воспоминаний. Рассказывает узник минской внутренней тюрьмы НКВД Цодик (интервью А.Майсени, нач. 1990-х гг.).

«...Шел третий день войны — 24 июня. Немцы стремительно продвигались на Минском направлении, ломая оборонные линии наших войск… Через тюремные решетки доносились взрывы, тяжелый гул самолетов, в вечернем небе были видны отблески пожаров. На тюремном дворе «энкэвэдисты» загружали в крытые машины ящики с архивами, подносили и заталкивали в кузов несгораемые сейфы — шла эвакуация.

Под конвоем выводили и отправляли на машинах партии заключенных. В тюремном коридоре то и дело бренчали связки ключей, лязгали засовы и звучала одна и та же команда: «Выходи строиться».

...За полночь, часа в два ночи, в тюрьме снова послышался громкий топот бегущих ног сапог. Вслед за ним сразу в нескольких местах раздалось лязганье железных запоров. Дверь в камеру Цодика распахнулась настежь, впустив вовнутрь полосу желтого дежурного света. «Все во двор строиться! Быстро!».

Заключенные, давно ожидавшие этой команды, без лишних сборов потянулись друг за другом в освещенный створ двери. Цодик тоже подхватился с нар и пристроился к выходящим. По всему этажу и на лестничных клетках стояла усиленная охрана. Еще из трех-четырех камер выходили заключенные. Охранники торопили, подгоняли без конца, матерясь и угрожая. Вместе со «своими» Цодик вышел на улицу.

На тюремном дворе, выхваченном лучом прожектора, уже стояла колонна заключенных, человек сорок. Заключенные из камеры Цодика пристроилась к ней, к ним присоединилась еще одна группа, потом другая — всего набралось человек сто. Может, больше, может, меньше. Со всех сторон колонна заключенных была окружена плотным кольцом конвоиров с собаками. Чуть поодаль стояла группа тюремного начальства, Цодик узнал_среди них Кобу из комендатуры и следователя Лебедева.

Из состояния оцепенения его вывел громкий голос начальника тюрьмы. «Ну что, все вышли?» — крикнул он надзирателям. Те друг за другом отрапортовали, что заключенные в полном составе выстроены на тюремном дворе. «Значит, так, за малейшую попытку к бегству во время транспортировки — расстрел на месте. Поняли? Быстро погрузить всех в машину, охрана с собаками садится в последнюю!»

Операция была заранее продумана и отрепетирована — по команде начальника оцепление охранников сразу же перестроилось, распалось на команды, каждая из которых занялась своей группой заключенных. Через минут двадцать посадка в машины была завершена. Пересчитанные по головам заключенные сидели, набившись как сельдь в бочке, в крытых брезентом машинах, ревели моторы, из глубины двора доносился голос начальника тюрьмы, отдававший последние указания.

...Колонна тронулась с места, крытые машины одна за другой выползли из тюремных ворот на ночную минскую улицу. Ехали медленно — то и дело приходилось обгонять марширующие в ночи воинские части; стучали об асфальт тысячи солдатских сапог, громыхали артиллерийские орудия, гудели моторы. В этот гул постоянно врывались зенитные залпы, глухой раскат стреляющих пушек. На ходу сигналя и маневрируя, колонна наконец вырвалась из уличной сутолоки_на_Могилевское шоссе. Машины пошли побыстрее, но и здесь то и дело приходилось притормаживать, чтобы вписаться в поток людей и техники, катившей вниз по шоссе.

...Ехали по шоссе минут тридцать, внезапно машину слегка накренило на левый бок, она ткнулась носом вперед и съехала с шоссе, затрясшись неровной дрожью по ухабам и выбоинам проселочной дороги. Звуки колонны беженцев на шоссе удалялись, потом и вовсе затихли. Среди заключенных в машине нарастало напряжение.

Скоро машина сбавила ход, покатилась по склону вниз, а через минуту застыла на месте. Раздалась команда, было слышно, как сзади спрыгивали наземь охранники с собаками — один, второй, третий. Вот целое отделение их пробежало с той стороны, где сидел Цодик. Взвизгнули замки, задний борт опрокинулся. «Слезайте по одному и быстро!».

Светало. Ночная темень на небе расползалась от прикосновения приближающегося утра. Цодик протолкнулся к заднему борту и спрыгнул вниз, пристроился к своей группе. Вслед за ним еще спрыгивали другие, у Цодика было время оглядеться. Они оказались на краю неширокой ложбины, поросшей молодым сосняком и кустарником.

Кругом, метрах в_пятидесяти, стоял лес — сосны вперемежку с елями, береза, ольха. В редких просветах виднелось поле с поднявшейся_рожью. Если считать время в дороге, то это было не так уж далеко от Минска — от силы километров двадцать.

Возле каждой машины стояло наготове выстроенное подразделение охранников с собаками. Натренированные овчарки злобно рычали. Казалось, они были готовы разорвать в клочья этих сбившихся в кучу жалких людей. Когда последние заключенные оказались на земле, всех выстроили в шеренгу по двое. Цодик оказался вторым номером, стоял в задней линии.

Двое охранников приволокли откуда-то вязанку кусков проволоки. Последовала команда: «Руки всем назад, держать за спиной». Охранники ходили по рядам — один подавал проволоку, второй схватывал ею запястья рук и быстрым движением закручивал концы.

Вскоре донесся быстрый топот ног. От группы заключенных возле второй машины отделился высокий молодой парень и рванул в сторону леса, потом крики охраны: «Стой, сволочь! Куда?!», лай спущенных собак, выстрелы — все одновременно. Не успев отбежать метров двадцать, парень споткнулся, качнулся из стороны в сторону и, раскинув руки, словно пытаясь удержаться за воздух, рухнул лицом вниз. Налетевшие псы вцепились в спину. Но беглецу было уже все равно. Он был мертв.

Все вышло так неожиданно, так просто и так жестоко, что заключенные стояли в глубоком потрясении. Обреченность, страх и бессилие прочно сковали их сознание.

«Так будет со всеми, кто попробует бежать!» — прокричал перед строем начальник охраны, заталкивая в кобуру пистолет. Он тоже успел выстрелить по бегущей мишени. И, кажется, остался доволен своим выстрелом. «А чего этих сволочей, врагов народа, жалеть, сегодня была команда их всех истребить ночью, нечего с ними возиться. Немец на подступе к Минску, вот это страшно. А оставишь их в живых, не иначе как перебегут к немцу».

... Настал черед Цодика — от прикосновения холодной проволоки к рукам он вздрогнул. Три быстрых витка вокруг запястья и небрежно закрученные концы проволоки — вот и все. Цодик попытался пошевелить руками — проволока не давала, больно впилась в тело. Еще раз — как будто немного поддалась, но немного. И для чего все это? Все равно один конец.

...Их выстроили на краю ложбины, все четыре группы заключенных стянули вместе, в одну шеренгу. Спереди и по бокам заняли свои позиции охранники с винтовками наперевес. Офицеры вытащили пистолеты. Все делалось молча в зловещей тишине утреннего рассвета. Надежд на лучший исход ни у кого из заключенных не осталось.

...С первыми выстрелами Цодик упал на землю— нет, его не ранило,_даже не зацепило. Сработал рефлекс «самомосохранения», все произошло как-то само собой: выстрел, подкосились ноги, рухнул на землю. Пальба продолжалась, на землю падали новые тела. Еще выстрелы, еще... Потом все внезапно стихло. Только глухие стоны раненых, мольба о помощи врывались в эту тишину. Цодик услышал прозвучавшую команду, он узнал этот голос — командовал начальник охраны: «Проверить каждого, в живых никого не оставлять!»

Раздались торопливые шаги; они приближались, совсем уже рядом — Цодик сжался в пружину, оцепенел. Подбежавший охранник больно, со всего размаху ударил в бок Цодика — стиснув зубы, Цодик смолчал. Рядом в забытье простонал раненый — это его погубило и это спасло Цодика, охранник сразу же переключился па несчастного, раздался один, потом второй выстрел в упор. Одиночные выстрелы звучали то здесь, то там.

Вскоре все снова стихло. Не было больше слышно ни стонов, ни выстрелов. И еще раз у самой головы Цодика прошуршали по густой траве чьи-то ноги — видно, начальник охраны со своими подручными проверял выполнение приказа. Минуты две спустя прозвучала команда: «По машинам!» Завелись моторы, «караван смерти» тронулся в обратный путь. Что есть силы Цодик вслушивался в удаляющееся гудение машин.

Сколько времени он пролежал в забытьи — неизвестно. Очнулся, когда сквозь щели в груде мертвых человеческих тел пробивался дневной свет. Перед его глазами предстала ужасная картина: в ложбине — сотни скрюченных, опрокинутых навзничь, распластанных тел. В перекошенных от боли лицах, посиневших губах, изуродованных агонией, в рыжих пятнах крови на траве застыла смерть.

Оглушенный увиденным, Цодик кинулся бежать со всех ног к лесу и потом еще долго, не разбирая дороги, пробирался напролом кусты можжевельника, молодой ельник. Спотыкался, падал, подхватывался снова и снова бежал.

На полпути до шоссе справа виднелась деревня — хат сто, не больше. Цодик заглянул в одну. У печи стояла старуха.

— Как называется ваша деревня?

— Трасцянец называецца» [4].

Годы спустя, после того как Цодик вернулся в родную Беларусь и под фамилией Добровольский обосновался в Витебске, он узнал о трагедии Тростенца — о проклятом месте, превращенном фашистами в лагерь смерти. А еще он понял, что довоенная тайна этого места никому не известна.


3.

А ведь трагедия Тростенца началась раньше: по воле злого рока в этом месте переплелись не одна, а две трагедии, две страшные человеконенавистнические чумы, и единственным свидетелем той, первой трагедии остался Цодик.

Можно привести еще ряд свидетельств, которые подтверждают предвоенную правду о Тростенце.

Правда, были и случаи освобождения некоторых узников. Из рассказа бывшего учителя Ю.А.Соболевского следует, что он был арестован в Минске органами НКВД в первый день войны. 24 июня 1941 года арестованных вывели из камер и на тюремном дворе построили в колонну, которая двинулась на Восток по Могилевскому шоссе. 25 июня на большой поляне в лесу колонну остановили и объявили, что сейчас состоится суд. Охранники разделились на несколько групп, стали вызывать арестованных и требовать от них ответов на вопросы. Сержант НКВД, узнав что он учитель, отпустил его. Было отпущено еще несколько человек из числа интеллигентов [5]. Остальные были расстреляны.

Есть еще ряд документальных подтверждений. В, частности, немецкий журналист Пауль Коль еще в 2000 году детально поведал о технологии массового уничтожения узников, которая, в принципе, нам известна. Он продемонстрировал советскую топографическую карту 1939 года, где территория урочища Благовщина была обозначена как закрытый охраняемый объект [6]. Возникло предположение, что к этому «закрытому охраняемому объекту» имеет прямое отношение НКВД. Доказательная база появилась в 1944 г., когда на месте нацистского лагеря уничтожения начала работать Государственная Чрезвычайная комиссия.

Первоначально вскрыли захоронения не там, где была яма-печь, не сам концлагерь, а слева от Могилевского шоссе, в урочище Благовщина. Тогда-то и были опубликованы первые официальные данные о количестве погибших здесь людей. По версии членов комиссии, за полгода до прихода Красной Армии фашисты начали выкапывать останки и сжигали. По количеству пепла был сделан первичный вывод о количестве жертв, тела которых находились в 34 рвах.

Но был, оказывается, в заключении Чрезвычайной комиссии еще один раздел, который в последующие десятилетия тщательно скрывался от обнародования. Дело в том, что, когда Комиссия начала свою работу, была вскрыта та часть захоронений, которая находилась на территории, занятой нынешней городской мусорной свалкой. Эти захоронения оказались… предвоенными. Раскопки были немедленно прекращены, перенесены на 300-400 метров в сторону и в дальнейшем производились лишь в тех 34-х рвах-траншеях, которые остались от нацистов. Прямыми уликами в подтверждение того, что здесь лежат жертвы довоенных расстрелов, служат многочисленные гильзы от оружия советского довоенного производства. Их собрали в 1994-1995 гг. сотрудники Музея Великой Отечественной войны при съемках документального фильма «Тростенец».

Бывший научный секретарь Музея А.Ванькевич в 1994 г. рассказала:

«Как стало известно, в районе Тростенца погибло [в годы оккупации] более 500 тысяч человек, но давать гласность этим сведениям запретили члены ГЧК (Государственной Чрезвычайной Комиссии) из Москвы. Почему? Потому что, на взгляд, в это трудно поверить… Можно было пригласить международных экспертов. Останки полумиллиона погибших не иголка в сене. И вот здесь рождается еще одна, небезосновательная мысль: а не вхлдят ли в это число и жертвы НКВД 30-х годов? Вспомнили же старые жители деревень Большой и Малый Тростенец стрельбу по ночам в довоенное время» [7].

В 1957 году на месте предвоенных расстрелов с санкции (или по прямому указанию?) властей совершенно сознательно была устроена городская свалка. Цель одна - скрыть следы преступлений. Иначе просто никак нельзя объяснить появление здесь этого «маскирующего объекта». И это было сделано, как ни странно, после того, как в 1950, а затем и в 1956 г. были приняты решения об увековечении памяти жертв фашизма.

Сегодня практически уже невозможно определить сколько жертв сталинского террора было захоронено на месте нынешней свалки и в урочище Благовщина. До войны на месте, обозначенном на карте как охранная зона, не находилось ни военного полигона, ни какого-либо другого военного объекта. Он появился там лишь после войны.

Тайну этих захоронений, видимо, уже не придется открыть. То же и с другими местами, о которых мы точно знаем, что это – места массовых расстрелов периода сталинских репрессий. Ни одного документа, подтверждающего факт расстрелов в тех же Куропатах или в других местах, как мы знаем, не удается найти исследователям в белорусских архивах, а архив КГБ наглухо закрыт до сих пор. Скорее всего, не будет обнаружено документов и по «Тростенцу», потому что они, по всей видимости, давно уничтожены с целью сокрытия следов преступления.

Нельзя не согласиться с выводами известного исследователя тростенецкой трагедии Евгения Цумарова о том, что «сегодня небезосновательным следует считать и вероятные опасения руководства самого НКВД, что, в случае «выхода» на Нюрнбергский процесс «Тростенца» как захоронения большого количества граждан европейских стран, придется проводить эксгумацию с участием специалистов стран их происхождения, а также возможные перезахоронения на основе национальных традиций. А как же тогда отвести внимание дотошных иностранных специалистов от братских могил «происхождения» 1930-х годов и июня 1941 года. Ведь они — здесь же...» [8].

Сегодня уже пришло время назвать установленные не специалистами КГБ, а исследователями-историками имена палачей, стрелявших в затылки наших сограждан, в том числе и в районе Тростенца. Ряд этих имен мы знаем. Это в, частности, сотрудники комендатуры НКВД БССР Никитин, Ермаков, Коба, Яковлев, Острейко, Дубровский, Бочков, Батян, Абрамчик, Мигно. Но это далеко не полный список энкаведистов, уничтоживших тысячи ни в чем не повинных людей…

Сегодня, впрочем, как и вчера, можно задать «компетентным органам» ряд вопросов:

- почему именно в Тростенце, возле самой Благовщины, с захоронениями свыше 140 тысяч человек, была открыта после войны и за десятилетия выросла самая большая под Минском свалка?

- почему Благовщина вплоть до начала 1990-х находилась на территории военного полигона?

- почему осенью 2002 года во время проведения изыскательских работ специальным поисковым батальоном министерства обороны не уточнялись места предвоенных расстрелов, хотя эти факты были опубликованы в печати?

Совершенно очевидно, что в данном случае идет фильтрация информации: о жертвах фашизма - можно, о жертвах сталинизма - «нежелательно». Требования восстановить истину во всем объеме трактуются как политическая игра. Замалчивание, сокрытие мест захоронений и количества жертв политических репрессий – аморально. Постыдно, что кто-то может иметь право на могилы и память, а кто-то все еще лишен его.

В соответствии с правительственным постановлением в ближайшие годы на площади 400 гектаров будет сооружен мемориальный комплекс «Тростенец». Убежден, что это должен быть мемориал памяти не только жертвам фашизма, но и сталинизма, напоминание о кровавых уроках двух тоталитарных режимов ХХ века.


ЛИТЕРАТУРА:

1. Кузнецов И.Н. Возвращение памяти. Мн., 1998, с. 24.
2. Нямецка-фашысцкі генацыд на Беларусі. 1941-1944. Мн., 1995, с. 114.
3. Залесский А. И.В.Сталин и коварство его политических противников. Мн., 2002, с. 202.
4. Майсеня А. И. Забыть не дано. Мнр., 1989, с. 56.
5. Залесский А. Указ. соч., с. 114.
6. Коль П. Тростенец - лагерь смерти под Минском // Лагер смерцi Трасцянец 1941-1944 гг.: памяцi ахвяр нацызма у Беларусi. Матэрыялы мiжнароднай навукова-практычнай канферэнцыi 10 лiстапада 2004 года. Мiнск. Мн., 2005, с. 18.
7. Лагерь смерти Тростенец: документы и материалы. Мн., 2003, с. 63.
8. Цумаров Е. Тростенец: полвека беспамятства // Народная воля, 1999, 15 декабря.

 
 
Яндекс.Метрика