Яков Басин. Исторические книги, статьи, очерки.

          Леонид СМИЛОВИЦКИЙ (Иерусалим)

 

Еврейская община Турова, затерянная на просторах Полесья, удаленная на тысячи километров от места Исхода, никогда не порывала связи с Землей Обетованной, завещанной в Торе. О ней вспоминали во время молитвы в синагоге, жертвовали деньги на приобретение участков в Палестине, а наиболее отчаянные смельчаки перебирались из белорусских лесов к Средиземному морю. Однако обретение собственного дома как убежища еврейского народа откладывалось на неопределенное время – до прихода Мессии. Но сионистское движение, зародившееся в конце 19 века в Европе, окрылило евреев надеждой построить национальный очаг своими руками. Эта идея достигла и Турова. Она поселилась в умах многих его жителей точно также, как и большинства других больших и малых местечек и городов - всюду, где жили евреи.

Царская администрация с предубеждением отнеслась к сионистам в России. Она считала их самозванцами, призывавшими евреев отказать в лояльности режиму и возмущавшими ненужную эмиграцию [1]. Большевики, совершившие в 1917 г. государственный переворот, по-своему невзлюбили сионистов. Они боялись не столько массового отъезда законопослушных и работящих граждан, сколько заразительности «дурного примера», способного вызвать центробежные силы, которые разнесут на части бывшую империю. Бунд и другие национальные еврейские партии, перешедшие на сторону коммунистов, возглавили борьбу с сионистами. Они доказывали, что советская власть осчастливит евреев и подарит им равноправную, обеспеченную и безопасную жизнь. Все эти процессы как в миниатюре нашли отражение в Турове, маленьком местечке белорусского захолустья.

          Неприятие большевиков

Ко времени Октябрьского переворота 1917 г. организованное сионистское движение в России имело более 1200 отделений, которые объединяли 300 тыс. членов. Движение «Гехалуц» готовило к сельскохозяйственному труду тех, кто собирался выехать в Палестину. Общество «Тарбут» создало сеть культурных учреждений, работавших на иврите (250 учебных заведений) – школ, гимназий, курсов учителей и воспитателей. Вся эта работа после разгона Учредительного Собрания в январе 1918 г. и учреждении большевистского государства оказалась обреченной: В.И. Ленин о о возможности существования еврейской нации объявил реакционной. По свидетельству А.М. Горького, к сионизму Ленин относился крайне отрицательно [2]. По стопам Ленина пошел Народный комиссар по делам национальностей Сталин, который утверждал, что евреев, «живущих на разных территориях и говорящих на разных языках» нельзя считать нацией: евреев объединяет лишь «религия, общее происхождение и некоторые остатки национального характера» [3].

Еврейская секция при Коммунистической партии объявила сионизм формой контрреволюции на том основании, что он отдалял евреев от революции, и призывала ударить по нему железным кулаком, а ГПУ предъявлял обвинение в шпионаже в пользу Англии. Не помогло заступничество Всемирной сионистской организации [4], на которое в феврале 1921 г. Народный комиссар иностранных дел Г.В. Чичерин ответил, что в России евреи – «свободны, как нигде в мире», что власти наказывают не за сионизм, а за нарушение советских законов и что преследования определенных групп и учреждений осуществляются по воле большинства самих евреев. Эмиграция еврейской молодежи в Палестину, по мнению Чичерина, была невозможна, потому что рабочая сила «нужна здесь, на месте» … [5].

Для сионистов началась эра подполья, их лидеры эмигрировали за границу, а эстафету приняли на себя представители молодого поколения. В марте 1924 г. члены Центрального сионистского бюро в Москве, державшего в руках все нити нелегальной деятельности, были арестованы [6], а в сентябре – массовые аресты прокатились по всей стране [7]. Власти отказались от показательных процессов, чтобы не вызывать симпатий к «контрреволюционерам с еврейской улицы». Судебное следствие шло за закрытыми дверями. В большинстве случаев сионистов приговаривали к принудительным работам или ссылке от трех до шести лет в центральную части России, а позднее – в Сибирь, Урал, Среднюю Азию, Казахстан и Соловецкие острова, отличавшиеся суровым климатом и тяжелыми условиями жизни [8].

Аресты причинили тяжелый урон подпольному сионистскому движению, но не сломили его. Начиная с 1925 г., инициатива перешла к представителям трудового сионизма – сионистам-социалистам, «Циарей Цион» и связанным с ними молодежным организациям. ГПУ пыталось расколоть ряды изнутри, вынудить к раскаянию, обещая амнистию. Эта борьба продолжалась до конца 20-х – начала 30-х гг., когда сионизм как активное движение был окончательно подавлен [9].

          Белорусская страница

Борьба с сионистским влиянием в Белоруссии носила особую остроту. Республика была объявлена одним из главных очагов распространения сионизма в Советском Союзе. Количество организованных сионистов здесь превысило три тысячи человек [10]. По мнению большевиков, национальные еврейские организации сплотились вокруг сионистской идеи, чтобы основать в Палестине центр небывалой эксплуатации еврейского пролетариата («Подобный вред в СССР как пролетарской стране, требует нанесения последовательных идейных ударов для окончательного искоренения сионизма» [11]). ЦК КП(б)Б отмечал, что сионистское движение в республике являлось единственной организованной силой и представляло собой угрожающий фактор. Распространение нелегальной литературы и прокламаций бросалось в глаза, а такие организации, как «Гехалуц» и «Поалей Цион» являлись легальным «рупором» подпольных сионистских организаций.
Идеология сионизма воздействовала на отдельные группы коммунистов, уволенных из советских учреждений в результате белорусизации, и людей, «впавших в панику» перед антисемитизмом [12].

Режим раздражало, что сионисты, наряду с «еврейскими» требованиями (трудовая национальная автономия, кооперация, создание воинских частей, выделение еврейского бюджета из общегосударственного, создание национальных предприятий, ликвидация безработицы среди евреев), выдвигали «меньшевистские» лозунги: свободу печати и собраний, политических партий, освобождения всех политзаключенных социалистов, отмену цензуры, тайное голосование и т. п.

Пестрота и многообразие сионистских организаций и групп уступили место объединению на общей платформе. Была создана Сионистская социалистическая партия (ССП), которую Второй Интернационал объявил своим единственным представителем в СССР. «Еврейский социалистический союз молодежи» (ЕССМ) левого направления уступил место «правому» «Сионистскому социалистическому союзу» молодежи (СССМ) - филиалу ССП. Попытка приспособиться к советским лозунгам отошла в прошлое.

В следственный отдел ГПУ Белоруссии поступили сведения о существовании в Минске и Слуцке нелегальных сионистских организаций. ЕССМ развил широкую деятельность среди молодежи и стремился распространить влияние на рабочих и кустарей, начал издательскую деятельность. Кроме листовок и циркуляров, выпускалась (на гектографе) еженедельная газета на идише «Югенд Веккер», которую редактировал Файвель Эфрон. Кроме республиканских изданий, в большом количестве распространялась газета Центрального Комитета ЕССМ «Унзер Идеес», сионистские журналы и брошюры. Члены организации соблюдали конспирацию и пользовались псевдонимами. Ответственный секретарь Эфрон был известен, как «Шмидт» и «Израиль», Давид Каплан – «Лурье», Мордух Хаймовский – «Гершанович». Сионисты поддерживали связь с заграницей, откуда получали печатные издания и литературу, денежные средства для своих нужд. За переписку отвечал Каган, получавший корреспонденцию на адрес своего родственника Шмуйла Кагана [13].

Весной 1926 г. окружным комитетам партии было разослано письмо «О борьбе с антикоммунистическими группировками в еврейской среде», в котором подчеркивалось, что сионистское движение требует особого внимания. Секретариат ЦК КП(б)Б отмечал, что если раньше сионисты выступали преимущественно против еврейской секции, состоявшей, в основном, из бывших членов Бунда, то потом они начали критиковать партию в целом. Сионистские организации Белоруссии сумели подготовить актив, который по своим знаниям заметно превосходил местечковых коммунистов и комсомольцев [14].

Самое активное участие в сионистском движении в республике принимали молодежь и подростки, объединенные в «Гехалуц», «Гашомер гацаир», «Бней-Иегуда» и ЕКСМ (еврейский комсомол). Источники в ГПУ отмечали, что, если раньше они объединяли исключительно «паразитический элемент» (детей лавочников и контрабандистов, богатых кустарей и учащуюся молодежь, «вычищенные элементы» из вузов), то теперь им на смену пришли «кустарная» молодежь, рабочие и служащие, учащиеся семилетних и профессионально-технических школ. Работа сионистов особенно была заметна в местечках, где безработица приобрела угрожающие формы.

Начальником Северо-Западного окружного штаба «Гашомер гацаир» был техник-строитель Марк Наумович Найштудт (1906). В ноябре 1925 г. его направили из Киева в Гомель под псевдонимом «Соломон». Найштудт отвечал за издательскую деятельность, был прекрасным оратором и уделял много внимания воспитательной работе среди «шомеров» [15].

Количественный рост детских сионистских групп опережал юношеские и взрослые организации. «Гашомер гацаир» ставил задачу расширения своих рядов в советских учебных заведениях и идейную борьбу с пионерскими организациями. Однако были случаи, когда вожатые отрядов «юных ленинцев» (пионеров) одновременно были сионистами. Во многих местечках Белоруссии «шомеры» были многочисленнее пионеров. Наиболее характерно это было для Гомельского, Минского и Мозырского округов, где сионистские организаций выросли с 500 до 1546 чел. [16].

В Давыдовке Озаричского района Мозырского округа нелегальный сниф (отделение) левого «Гехалуца» организовал Нохим Большанов. Через некоторое время он перешел в «Гашомер гацаир», и создал отряд «цофим». Нохим «вербовал молодняк» в деревне, включая пионеров, и основал аналогичный отряд в Осташковичах. Он поддерживал тесную связь с районным штабом в Калинковичах, откуда получал все указания, материалы, приказы и инструкции [17].

Начальником дружины «цофим» в Ново-Белице выступал Хаим Жерновский, имевший псевдонимы «Халимон» и «Правоверный». Через него переправлялась секретная корреспонденция сионистов. Хаим доказывал, что в стране существует не диктатура пролетариата, а диктатура партии над пролетариатом. В Гомеле «цофим» возглавлял Лев Гефтер (170 чел.). Это был «ярый противник», который на идейной почве вступал в драку с комсомольцами. Льва неоднократно подвергали обыскам и арестам. В декабре 1925 г. на квартире Гефтера был изъят архив, знамя и гектограф Северо-Западного окружного штаба «Гашомер гацаир» [18].

Шаги, направленные на борьбу с сионистами, оказались неэффективными. Их арестовывали, отбирали подписку о прекращении политической деятельности, устраивали театрализованные и публичные суды, исключали из членов профсоюзов и т.д. Среди самих коммунистов раздавались призывы отказаться от администрирования, усилить политико-просветительную работу на родном языке, вовлекать учащихся в орбиту советского влияния. Но при этом карательные меры против инакомыслящих также не снимались с повестки дня. Подчеркивалось лишь, что репрессивные меры должны быть предприняты только силами ГПУ, на которое была также возложена обязанность информировать партийные комитеты о состоянии сионистского движения в республике.

          Сионисты на периферии

Особенно заметной была деятельность сионистов в Минском, Бобруйском, Гомельском и Мозырском округах республики. Несмотря на распад некоторых бывших социалистических партий, сионистские организации остались и проявляли значительную активность. В период объявления Ноты Керзона [19] сионисты доказывали, что против Англии воевать было нельзя, потому что она друг еврейского народа и добивалась освобождения Палестины [20].

Надежду в еврейские национальные партии вдохнул НЭП: в этот период они имели легальный «рупор» в лице «Гехалуц» и Еврейской Коммунистической партии (ЕКП) «Поалей Цион». Центральное бюро евсекции при ЦК ВКП(б) пришло к выводу, что республика находилась накануне нового натиска мелкобуржуазной стихии в советском облачении – борьбы за сохранение еврейской нации путем создания национального государства [21]. Из Жлобина сообщали, что сионистское движение приняло «неимоверные размеры», особенно в провинциальных городах, где его меньше преследовали. К сионистам пришли евреи, «выброшенные» из партии, и «подпольным путем» повели борьбу против советской власти. Еврейская молодежь раскололась на два лагеря: на сторону сионистов начали переходить комсомольцы [22]. В Комарине все еврейское население местечка оказалось под влиянием сионистов и выступало с требованием «Советы без коммунистов» [23].

В Минске группа «молодых еврейских коммунистов» утверждала, что еврейская секция при ЦК КП(б)Б заражена ассимиляторскими предрассудками и не способна перейти на новые рельсы в национальном вопросе. По их мнению, наделение евреев землей и создание единичных национальных советов – оставались «жалкими» попытками решить жгучий еврейский вопрос, и что единственным спасением будет создание рабочего «ишува» [24] в Палестине: «Бешенство, с которым [нас] преследует евсекция, доказывает нашу правоту. Мы смело бросаем вызов, не сомневаясь в победе» [25].

Наиболее активными были «Гашомер гацаир», «Гехалуц» и «Маккаби». «Гашомер» насчитывал девять тысяч человек. Это организация ставила задачу подготовки гражданина будущего еврейского государства в Палестине, прививала принципы любви к родине, учила языку иврит, воспитывала патриотические чувства, которые должны были занять место «классового самосознания». Центральный штаб «Гашомер-гацаир» находился в Москве, а на периферии действовали дружины, которые делились на отряды и патрули, носившие имена исторических героев еврейского народа. Вопросы принципиального характера решались съездом, а на местах – окружными собраниями. В организацию принимали детей от 9 до 13 лет. Молодые люди в возрасте 16-30 лет формировали отряды «шомеров».

В Гомеле действовала дружина из пяти патрулей, объединявшая 50 чел. в возрасте 14-18 лет. Патрули имели скаутские уголки, были оснащены инвентарем для походной жизни и содержали библиотеки национальной литературы. Дружины поддерживали тесную связь с Гомельским окружным штабом, иногородними отделениями и пользовались влиянием на учащуюся молодежь [26]. В Быхове таким отрядом руководил Плоткин, в Ново-Белице - Шандалов, в Рогачеве – Гинзбург, в Бобруйске - Баршай, в Речице - Марголина и Сосновская. В Мозыре дружину «шомеров» из 25-30 чел. возглавлял Фридман. Представители окружного штаба часто выезжали для инструктажа активистов на местах.

Второй по численности молодежной организацией был «Гехалуц», который отвечал за политическое воспитание «еврейские массы» для образования национального центра в Палестине. Они добивались легализации под видом необходимости пролетаризации еврейских трудящихся. ЦК «Гехалуца» тоже базировался в Москве, а в регионах действовали районные комитеты. Для того, чтобы открыть новые филиалы, члены ЦК выезжали в другие регионы страны, в частности, в Крым. Члены организации изучали иврит, как обязательную дисциплину.

В Быхове отделение «Гехалуца» объединяло 20 кустарей-ремесленников и группу учащихся. Наиболее дееспособная группа существовала в Бобруйске (40-50 чел.), которая выполняла большое количество «нарядов» на отправку в Палестину. Отделения организации существовали в Речице, Рогачеве, Мозыре, Калинковичах и др. городах. Всего в Гомельском округе насчитывалось шесть дружин (350-400 чел.).

В «Гехалуце» придерживались двух направлений развития ситуации в Палестине: одни считали, что национальное строительство нужно проводить на коллективных основах, другие придерживались на индивидуального подхода.

Большим авторитетом и популярностью пользовалась спортивная организация «Маккаби». Это была общественная организация, которая добивалась возрождение еврейского народа в Палестине путем развития физкультуры и спорта. Сеть еврейских спортивных клубов носила международный характер и объединялась в «Вельд фербанд Маккаби». К «маккавеям» записывалась не только «мелкобуржуазная» и «кустарная» молодежь, но и еврейская «беднота» от 16 лет и старше. Подотделы «Маккаби» существовали в Речице (10-15 чел), Ново-Белице (15), Мозыре (18), Быхове (20), Минске (25-30), Рогачеве (30-40), Калинковичах (40) и Бобруйске (50). Всего в Гомельском округе насчитывалось девять отделений Союза, которые объединяли 250 активных членов [27].

Коммунисты добивались ликвидации сионистских организаций, надеясь на ослабление эмиграционных настроений. В этом режим видел залог «правильного пути» для рабочей молодежи как части всемирного пролетариата в борьбе за великое будущее.

          Полесское воеводство

Политика преследования сионистов в советской части Белоруссии коренным образом отличалась от ситуации во Второй Речи Посполитой [28].. В Полесском воеводстве сионистские организации Пинска, Давид-Городка, Микашевичей, Ленина и Столина по ту сторону границы от Турова, действовали легально. Они имели общую историю, руководство и оппонентов, но после 1921 г. оказались навсегда разделены «железным занавесом» [29].

Сионистское социалистическое движение в Польше представляла «Еврейская социал-демократическая рабочая партия («Поалей-Цион»), под контролем которой находилась организация «Еврейская социалистическая молодежь». Очень популярным был «Гехалуц», который располагал 252 группами коллективного труда (17 тыс. чел.). Под влиянием сионистов-ревизионистов находился «Гашомер-гацаир» («Молодой страж») – 12 тыс. чел., преследовавший цель физического воспитания еврейской молодежи и подготовки к производительному труду в Палестине. В 10-12 лет его члены именовались «львятами», в 13-17 - «разведчиками», а в 17-20 - «старшими». Организация делилась на гнезда, полки, отряды и дружины. Возрождению рабочей Палестины на принципах этики и социальной справедливости в духе Торы служил «Гапоэль Мизрахи». Он объединял 8 тыс. чел. в 170 группах и имел 26 хозяйств, в которых постоянно обучалось 500 курсантов [30].

В Полесском воеводстве действовали юношеские организации «Бейтар» (союз имени Трумпельдора) и «Фрейгант» («Вольность»). Первая добивалась еврейского присутствия в Палестине военным путем. Его члены собирали средства для создания национальной армии, много внимания уделяли военной подготовке. Они выступали против ассимиляции, которую разделяли на «белую» (ополячивания) и «красную» (коммунизма). Вторая - содействовала переселению в Палестину и построению там социализма [31].

Сионистские организации в Польше работали легально. Они не призывали к свержению правящего режима, а направляли все усилия на подготовку эмиграции и создание ишува. Сионисты собирали средства для «Керен ха-Йесод» (Еврейского национального фонда), проводили массовые демонстрации протеста против политики британского правительства в Палестине и арабских погромов в 1929 и 1936 гг. До середины тридцатых годов сионисты были ведущей политической силой среди евреев Польши (в тот период крупнейшей еврейской общины в мире) и по своей популярности намного опережали своих оппонентов из «Бунда», «Агудат Исраэль» и «Фолкспартей». После насильственной ликвидации сионизма в СССР польские сионисты стали массовой базой мирового сионистского движения.

В противоположность сионистам, последователи Бунда и его молодежные объединения - «Цукунфт» («Будущее»), «Скиф», «Ютжня» («Заря») - видели перспективу для развития в коммунистических преобразованиях. Они брали пример с Советского Союза и серьезно рассчитывали на победу мировой революции.

Главным противником сионистов были польские националисты, которые видели в евреях чужаков и требовали от правительства усиления эмиграции. Националисты для увеличения роли титульной нации в экономике и торговле, организовывали бойкот еврейских товаров и предприятий, не брезговали экстремистскими методами, призывали лишить евреев политических прав. В условиях экономического кризиса 1930-х гг. эти призывы находили немало сторонников [32].

Традиционно враждебные отношения СССР и Польши по-своему отразились на судьбе сионистов в Белоруссии. Советские власти выдавали их за пособников польского правительства, официально разрешавшего эмиграцию в Палестину. Режим Пилсудского, по указанию Сталина, был объявлен «фашистским», и одно это должно было характеризовать сионистов как агентов польской разведки и международного империализма [33]. Евреи Турова в приграничной полосе испытали это на себе в полной мере.

В Мозыре и Мозырском округе

Наиболее подверженным сионистскому влиянию в республике считался Мозырский округ. С одной стороны, это можно было объяснить неразвитостью крупной промышленности и малочисленностью рабочих как наиболее ассимилированной части населения, а с другой - устойчивыми традициями еврейских мелкобуржуазных партий. Такая ситуация создавала благоприятную почву для сторонников сионистской идеи и причиняла большевикам чрезвычайное беспокойство.

По сообщению Мозырского окружного комитета партии сионисты и «клерикалы» стремились распространить свое влияние на еврейскую бедноту. Они обвиняли советскую власть в насаждении классовой ненависти, преследовании инакомыслящих и тоталитарном правлении. Оппоненты большевиков называли Советский Союз «чужбиной» для евреев и отстаивали лозунг национального единства. Они апеллировали к международному общественному мнению, сообщали о нарушении гражданских прав и тяжелой экономической ситуации в республике [34].

ГПУ БССР, характеризуя поведение антисоветских группировок в Мозырском округе, отмечало, что бывшие члены Бунда не выступали против советской власти, а напротив, тяготели к вступлению в ее ряды. В противовес этому выступали «Поалей Цион», «Гехалуц» и «Гашомер гацаир», которые вели весьма активную работу. Массовые аресты, проведенные зимой 1924 г. оказались неэффективными. Сионисты противопоставляли себя партии большевиков и комсомолу, проникали в рабочие организации, посылали своих членов в кооперативные организации и земледельческие коллективы. Наибольшим влиянием идея «палестинизма» пользовалась среди кустарей и учащейся молодежи. Рабочие обращались в местные Советы с требованием трудоустройства, в противном случае, грозили они, уйдут к «Гехалуцу», который обещал найти работу немедленно. Если на 1 октября 1924 г. в Мозырском округе насчитывалось 308 сионистов, то на 1 октября 1925 г. их количество достигло 650 чел.
Советские руководители проявляли беспомощность и объясняли ситуацию тяжелым экономическим положением местечка [35].

В середине двадцатых годов в Мозырском округе действовало 14 отделений «Гехалуц» и «Гашомер гацаир». Репрессии не помогали, задержанные сионисты чувствовали себя мучениками, и это только укрепляло их авторитет в глазах молодежи. По мнению партийных аналитиков, основная причина этой «живучести» заключалась в неумении властей отвечать на злободневные вопросы, которые ставила жизнь, помогать в трудоустройстве, организовать досуг. В результате, как следует из одного партийного документа, «наши противники использовали энергию молодежи в своих целях» [36].

В апреле 1926 г. ЦК Компартии Белоруссии направил инструктивное письмо о необходимости перестроить работу по борьбе с сионистами. Утверждалось, что палестинская проблема являлась звеном политики капиталистических стран. Евреи в Палестине, якобы, выступали в роли приказчиков английских империалистов для угнетения арабов, боровшихся за свое освобождение.

По республике прокатилась волна арестов. Сионистские организации были разгромлены в Мозыре, Калинковичах, Петрикове, Люденевичах, Давыдовке, Озаричах, Лельчицах и Скрыгалове. При обыске у многих учатников движения были обнаружены конспиративные документы, средства тайнописи, типографские принадлежности, печати, знамена, литература и пропагандистские материалы.
В Гомеле арестовали Абрама Златина (начальник дружины «Цофим») и Любовь Рымареву (казначей фонда «Керэн Эзра») [37]. В Скрыгалове задержали Моисея Голода (члена районного комитета Сионистской социалистической партии - ССП), у которого изъяли чистые бланки со штампами, адреса и письма из Палестины [38], в Хойниках - Лизу Ховштейн (руководитель левого «Гашомер гацаир») [39], в Мозыре – Нехемия Полесского (активист «Гехалуца» [40], в Озаричах – Фриделя Лиокумовича и Моисея Зеленко (активисты правого «Гехалуца)», в Давидовке – Лейзера Хайтмана и Зелика Фарбера (члены «Цаирей-Цион») [41], в Лельчицах – Хаима Лельчука (руководитель ячейки Еврейской коммунистической рабочей партии) [42], в Петрикове – Нохима Юдковича [43], в Речице – Льва Гефтера, Риву Зеличенок, Бориса Фейгина и еще семь человек [44]. Нелегальные группы «Еврейского социалистического Союза молодежи (ЕССМ) были раскрыты Минске и Слуцке – восемь руководителей которого были сосланы в Нарымский край [45].

Заместителя начальника штаба Северо-Западного окружного легиона «Гашомер гацаир» Нохима Шейхета и адъютанта начальника легиона в Калинковичах Мордуха Рабиновича («Эфроси») арестовали в Мозыре. У них изъяли переписку, циркуляры, приказы, инструкции Главного штаба «Гашомер гацаир» и Центрального бюро сионистско-социалистической партии, каучуковую печать и 757 сионистских листовок к празднику Первого Мая на русском и идише весом 28 килограммов [46].

Сионисты не сдавались, многие из них стойко держались на допросах, отказывались от сотрудничества со следствием, использовали малейшую возможность выйти на волю. Для этого они пользовались неосведомленностью чекистов в особенностях сионистской политической деятельности, бравировали социалистической терминологией.

В мае 1926 г. арестовали начальника легиона Мозырской организации «Гашомер гацаир» Матуса Свидовского, который не признал вину, а найденное удостоверение районного бюро связи «Гашомер гацаир», по его заявлению, якобы, ему не принадлежало. Дело приостановили за недостаточностью улик и обвиняемого освободили из-под ареста. В следующий раз Свидовский бежал из-под стражи в Бобруйском исправдоме [47]. Мейше-Хаим Портной, руководитель отделения ССП в Озаричах, у которого обнаружили «антисоветскую» литературу (книга «Сирия и Палестина», газета «Давар» и журнал «Гайсо» на иврите), порвал протокол допроса и бросил на пол бюст Ленина. Портной не признал себя виновным и категорически отказался от подписки о разрыве сионизмом с последующей публикацией об этом в прессе [48].

Сионисты протестовали против «неслыханных» гонений, объявляли голодовки, обращались петициями в органы юстиции, прокуратуру, СНК, ЦИК СССР и ЦК ВКП(б). Летом 1926 г. Шолом Муравчик, Янкель Швец и Шлёма Айзенберг из Люденевичей объявили голодовку в доме предварительного заключения в Житковичах. Они требовали ускорить рассмотрения их дела и освободить, как невиновных. Муравчик и Швец писали, что были единственными кормильцами в своих семьях и просили вмешательства прокурора. Юдель Левин, Мотель Рабинович, Нохим Шейхет, Иона Шубов и Матус Свидовский из Мозырского исправдома направили заявление протеста в ЦК МОПР [49], а копии - Верховному прокурору и в Совет Национальностей ЦИК БССР. Они писали, что «Гашомер-гацаир», «Гехалуц» и другие левые сионистские партии социалистического направления хотели идти рука об руку с советской властью, но вместо этого их арестовали. По их словам, ГПУ действовала как «самая рьяная западная охранка».
В тюрьме с политическими заключенными обращались грубо, сажали к уголовникам, помещали в карцер.

Сионисты из Мозыря клеймили режим тюрем, преследований, ссылки в «гиблые» края, где сотни юношей, теряя силы и здоровье, ждали административного решения их судьбы: «Мы не считаем себя контрреволюционерами, требуем открытого суда, освобождения и легальной деятельности». Из Москвы письмо было переслано в ОГПУ БССР с резолюцией председателя ЦК МОПР Лепешинского [50], который просил принять во внимание молодость обвиняемых (16-18 лет) и рассмотреть возможность условного наказания. Несмотря на это, авторы письма были осуждены на три года ссылки в Среднюю Азию [51].

Власти старались заставить арестованных покаяться и заявить о прекращении сионистской деятельности. В обмен предлагалась амнистия и снятие ограничений на проживание во всех районах страны. Нашлись такие, кто перешел на сторону режима, полагая, что шансов на победу не осталось. Самуил Голодец, бывший руководитель еврейского скаутского движения Гомеля и председатель Гомельского окружного комитета «Маккаби», возглавил комиссию по самоликвидации «Гашомер гацаир», «Гехалуц» и «Маккаби» [52]. Марк Найштудт, начальник Северо-Западного окружного штаба «Гашомер гацаир», на допросе в ГПУ отрицал свою причастность к сионизму, но потом дал подробные показания. Он раскрыл структуру организации, сообщил сведения о количественном и качественном составе и политических планах, мотивируя это «бесполезностью борьбы с ними со стороны ГПУ» и неизбежность победы «Гашомер» над своими конкурентами среди молодежных сионистских организаций БССР [53].

Моисей Зеленко, Лейзер Хайтман, Моисей Фрейнклах и Зелик Фарбер, руководившие группами правого «Гехалуца» в Озаричах и Давыдовке, после ареста в октябре 1926 г. подали декларацию в прессу об идейном разрыве с сионизмом. За это их вернули из ссылки в Казахстане и разрешили свободное проживание по всей территории СССР [54]. По этой же причине в августе 1927 г. освободили Нохима Юдковича, отбывавшего срок в Петропавловске Акмолинской области (Казахстан), и вернули в Петриков [55].

          Высылка в Палестину

Широкое преследование сионистов, особенно в приграничных областях, не приносило пользы. Председатель ОГПУ СССР Ф.Э. Дзержинский, в отличие от других руководителей партии и государства, не был сторонником ускоренной ассимиляции. Он не боялся критики сионистов, не видел опасности в пропаганде «палестинизма» среди мелкой буржуазии, кустарей и даже рабочих, полагая, что «настоящие пролетарии» за сионистами не пойдут. Дзержинский считал, что сионисты, обладавшие большим влиянием в Польше и Америке, принципиально могли стать друзьями большевиков [56]. Как председатель ВСНХ СССР, он учитывал, что Палестина, где большая часть еврейского населения была связана с Россией тысячью нитей экономического, семейного и культурного характера [57], представляла собой выгодный рынок сбыта. СССР вывозил туда строительные материалы, нефтепродукты, лес, уголь, сахар и другие товары. В общем объеме советской торговли со странами Ближнего Востока Палестина занимала второе место после Египта [58].

Это было время, когда советская власть предпочитала бескровно избавляться от своих назойливых критиков. В условиях дипломатической блокады режим заигрывал с международным общественным мнением. Партия хотела, чтобы служба безопасности сохранила репутацию не только каравшего, но и наставлявшего на «правильный» путь политических оппонентов органа государственной власти.

Палестина воспринималась советским режимом как плацдарм английского империализма на Ближнем Востоке, а сионизм – как мелкобуржуазная и националистическая доктрины антисоветского и антиарабского толка. В апреле 1920 г. Лига Наций выдала Великобритании мандат на управление Палестиной, который предусматривал создание «национального дома для еврейского народа». Палестина переживала экономический кризис. Правительство в Лондоне рассчитывало привлечь сюда состоятельных евреев-эмигрантов для создания новых рабочих мест. Неимущие репатрианты угрожали нарушить зыбкое равновесие на рынке труда между арабскими и еврейскими жителями. Английское посольство в Москве требовало уплаты за въездную визу 1000 фунтов стерлингов (5000 руб.), тогда как сионистские организации предлагали организовать отъезд бесплатно [59].

Непривычный палестинский климат, эпидемии малярии, незнание языка, новые условия жизни и другие неизбежные препятствия, сопутствовавшие эмиграции, должны были, по мнению советского руководства, остановить поток желающих покинуть страну, поэтому в пропагандистской работе использовались выдержки из частных писем о тяжелом материальном положении в Палестине. Их публикация и оглашение на открытых собраниях должны были разоблачать «обман сионистских зазывал». Антисионистскую пропаганду рекомендовалось сочетать с освещением «положительной» работы Советов по улучшению материального положения еврейской бедноты [60].

Несмотря на это, родственники арестованных сионистов обращались к властям о замене ссылки в отдаленные регионы страны на выезд в Палестину. Часть этих заявлений удовлетворялась для создания имиджа гуманности советского государства. Вот несколько примеров.

В марте 1925 г. Б.Е. Эфрон просил прокурора БССР Катаняна заменить своему сыну Израилю-Файвелю ссылку на три года в Зырянский край (Якутия) на выезд в Палестину. Эфрон ссылался на то, что советская власть «не карает, а учит» и на первый раз достаточно будет условного наказания. Отец выражал надежду, что «нарост сионизма» отпадет и его сын окажется «идеальным» коммунистом. Израиль-Файвель страдал туберкулезом, и суровый климат Якутии мог вызвать рецидив болезни: «Ссылка единственного сына станет нам, его родителям, смертным приговором» [61].

Мендель Канторович просил Коллегию ОГПУ принять во внимание его молодость (17 лет), тяжелое материальное положение родителей и заменить трехлетнюю ссылку в Киргизский край на высылку в Палестину, где у него были родственники, которые помогут устроиться в жизни [62]. Мина Кауфман ссылалась на свою молодость и слабое здоровье, бедность родителей и на то, что единственные люди, способные помочь, находились в Палестине, где она надеялась продолжить образование [63]. С аналогичной просьбой к чекистам обращались Абрам Черняк, Давид Каган и Моисей Кац, которые писали, что высылка в Сибирь обрекала их на непосильные страдания, а в Палестине - жили родные, способные помочь материально [64].

С письмом о помиловании к секретарю евсекции при ЦК КП(б)Б Бейлину обратился брат Абрама Черняка из местечка Корма - врач П.Черняк. Он писал, что Абрам не политический преступник, но его изолировали на три года в Усть-Сысольске [65], где тот, «нервный и больной», обречен на «бессмысленное безделье на далеком Севере». Абрам изучал экономические науки, ликвидировал безграмотность на селе и «страдал за нашу власть». Ходатай ссылался на личное знакомство с П.Н.Лепешинским и председателем Верховного Суда БССР А.Н. Винокуровым, отбывавшим царскую ссылку в Корме. П.Черняк просил Бейлина, слово которого он называл «веским и правдивым», выхлопотать для брата замену ссылки выездом в Палестину [66]. Особое Совещание Коллегии ОГПУ 16 января 1926 г. изменило меру наказания А.Эфрону, И.Эйдельман, М.Кац, М.Канторович и заменило ссылку высылку в Палестину [67].

В 1927 г. снисхождение было проявлено к Фаине Фрейдиной из Гомеля и Вениамину Левину из Давидовки. Фрейдиной, которую отправили в Казахстан на три года, ввиду ее несовершеннолетия (17 лет) сократили срок наказания на одну треть [68]. За Левина, сосланного на три года в Чимкент Сыр-Дарьинской области, просили его родители. Родители Вениамина сообщали в ЦИК СССР, что обречены после того, как был арестован их сын - единственный работник, ибо они – больные старики и уже не способны к труду. Принимая во внимание эти факторы, в мае 1928 г. Левин был досрочно освобожден [69]. За недоказанностью обвинения прекратили дело против Янкеля Швеца из Люденевичей [70], Фриделя Лиокумовича из Озаричей и некоторых других [71].

Получить разрешение на выезд в Палестину помогала Екатерина Павловна Пешкова, первая жена А.М. Горького. В течение многих лет она являлась председателем «Политического Красного Креста» - организации помощи политическим заключенным. В целом, до 1926 г. за пределы СССР было отправлено 152 сиониста, в концлагеря сроком на три года попали 15 чел., а в Сибирь, Урал и Среднюю Азию было сослано 132 чел. [73]. Всего за 1925-1926 гг. в Палестину репатриировалось 8157 советских евреев.

Во второй половине двадцатых годов власти приступили к ликвидации всех сионистских движений – как легальных, так и нелегальных. На принятие этого решения повлияло ужесточение политической ситуации в стране, особенно после смерти Ф.Э.Дзержинского. У советских спецслужб появились новые причины для борьбы с сионизмом. Большую опасность представляли пять тысяч «белоэмигрантов», осевших в Палестине [74], которых британская разведка на Ближнем Востоке стремилась привлечь к антисоветской деятельности среди мусульманского населения Средней Азии.

Резко сократилось количество приговоров, замененных высылкой из страны. Начальник секретного отдела ОГПУ Т.Д. Дерибас [75] требовал не выпускать за границу сионистских активистов, чтобы это не истолковывали как поощрение противников советской власти. Существовавшая практика замены ссылки сионистов на выезд в Палестину была изменена. Отныне она распространялась, в первую очередь, на рядовых сионистов и руководителей среднего звена, тогда как членам Центрального бюро, окружных и районных комитетов отказывали. Заключению в концентрационный лагерь подлежал преимущественно актив сионистских партий.

В конце двадцатых годов преследования усилились. В 1928 г. власти распустили «Поалей Цион» и «Гехалуц», разгромили почти все нелегальные сионистские организации. Выезд за границу продолжался еще ряд лет, с 1927 по 1936 гг. из страны успело выехать 30145 чел. [76]. С начала тридцатых годов сионистское движение в Советском Союзе прекратило существование. Многие бывшие члены сионистского движения погибли в ходе массовых сталинских чисток 1937-1938 гг.

          Туровская «площадка»

В первой половине двадцатых годов в Турове оставались сионистские группы, которые обрели второе дыхание с началом НЭПа. Это были отделения «Поалей Цион», «Гашомер-гацаир», «Гацофим» и «Гехалуц». Наиболее активных сионистов возглавлял Глеберзон. Они добивались легализации своей деятельности, предпринимали попытки проникнуть в еврейские земледельческие коллективы и общества кустарей [77]. Пропагандистская литература поступала в Туров из Житковичей, Калинковичей и Копаткевичей. Еврейскую молодежь привлекала не только сионистская идея, но и романтика. Сионисты устраивали походы, ночевки в лесу, разучивали еврейские песни, проводили дискуссии о положении в Палестине, обсуждали ближайшие задачи, проводили военно-спортивные игры, марши с соблюдением конспирации [78].

Идейным вдохновителем «Гехалуц» в Турове являлся Шлема Айзенберг. Группа молодых сионистов состояла из пяти человек. Айзенберг приезжал в местечко вместе с Мотелем Кравец, Зеликом Слуцким и Янкелем Швец. Они читали доклады по истории и практике сионизма, обсуждали будущее евреев в Палестине, делились новостями, обсуждали вопросы еврейского национального строительства. Одновременно была создана группа ЦСЮФ [79], которая установила связь с Гомелем.

Шлема Завелевич Айзенберг имел репутацию стойкого сиониста-нелегала. Он родился в 1900 г.р. в Люденевичах, в семье кузнеца, получил среднее образование, вступил в Пинскую организацию «Гехалуц» (1918), добился визы от английского консула на легальный въезд в Палестину (1920) и отправился туда через Чехословакию, Австрию и Италию. Шлема пробыл в Палестине до 31 декабря 1922 г., но из-за тропической лихорадки вынужден был вернуться в Белоруссию, делать это пришлось нелегально, через Одессу. Первый раз Айзенберга арестовали в Варшаве (1921), как русского подданного, второй раз в Кельцах (1922) - за принадлежность к сионистам, третий раз в Палестине (1923) - за хранение оружия, четвертый раз в Минске (1924) - за участие в нелегальном съезде «Гехалуц» в СССР [80].

По оценке ГПУ, наиболее заметную работу сионисты проводили в Петриковском, Лельчицком и Туровском районах [81]. Они пользовались сочувствием учителей еврейских школ и выходцев из мелкобуржуазных слоев общества [82]. Мозырcкий окружком партии, опасаясь распространения «тлетворного» воздействия сионистов, дал указание не позволять «беспартийной массе» знакомиться с иностранной прессой и литературой, очистить школу от учителей-сионистов и запретить иврит [83]. В Турове еврейской школой заведовал бывший член «Поалей Цион» Яков Шнайдман, которого из-за его сионистского прошлого не приняли в КП(б)Б [84]. Было приостановлено даже открытие новых советских школ на идиш, несмотря на их острый недостаток. Из лояльных педагогов, коммунистов и профсоюзных уполномоченных предлагалось организовать сеть информаторов еврейского бюро [85].

В Турове сионистское влияние ощущалось не только в еврейской, но и белорусской школе, которую посещали еврейские дети. В принадлежности к сионистам уличили Биндмана, Гренадера, Гозмана, Головея, Марголина, Ратнера, Фарбера, и Якиревич. В антисоветских настроениях обвинили учителя Лиса [86]. Отношение педагогов-белорусов к сионистам было пассивным. В Турове учитель Голиневич не возражал, когда учащиеся-евреи не писали в субботу, не устраивал диспутов о «вреде» сионизма и не изымал «подрывную» литературу. Туровский комитет КП(б)Б поставил это Голиневичу на вид и потребовал больше изучать местные условия, разоблачать лозунги сионистов [87].

Весной 1926 г. в Турове состоялось совещание актива, на котором обсуждались меры по усилению идеологической борьбы с сионизмом [88]. «Нежелательные элементы» обнаружили в Комитете взаимопомощи Турова, куда «пролезли» Розенфельд и Гузманович. «Примазавшимися» к советской власти считались сыновья нэпманов Райзмана и Глобермана. Коммунисты отмечали, что еврейская беднота попала в кабалу к богатым из-за отсутствия кредита потребительской кооперации, а в ячейке КСМ вместо дружной работы не прекращались «склоки».

По итогам совещания было решено созвать общее собрание еврейских жителей Турова и посвятить его национальной политике советской власти, усилить наблюдение за работой Комитета взаимопомощи, очистить кооперативные общества местечка от «подозрительных лиц», увеличить распространение периодической печати на идиш. В дополнение к этому было предложено активизировать работу с евреями Тонежа и Перерова, шире привлекать детей в пионерские отряды и «подыскать ребят для выслеживания сионистов» [89].

Подобные меры были приняты в целом по БССР. Идеологический пресс в сочетании с административными запретами, ограничениями частной инициативы, укреплением кооперации, расширением еврейского землеустройства и аресты ГПУ дали свои результаты. Количество организованных сионистов сократилось в республике почти в два раза – с 3100 до 1500 чел. По отдельным округам в «Гехалуц» сохранилась только третья часть его первоначального состава [90].

В 1927 г. прекратила существование группа «Гехалуц» в Турове, в которой состояли сын владельца паровой мельницы Абрам Гоберман, сын торговца Мовша Пинхусов Калманов, сын «лишенца» Нафтоли Кеслин, сын бывшего приказчика Пинкус Марголин, сын «лесопромышленника» Лейзер Дроздинский. Все они покинули родное местечко под предлогом учебы. Калманов, Кеслин и Марголин поступили в еврейский педагогический техникум в Гомеле, Гоберман стал студентом механического техникума в Ленинграде, Гозман уехал в Крым, а Дроздинский отправился учиться на зуботехника в Киев [91].

          Аресты в Турове

Последний всплеск сионистской активности в местечке был отмечен в 1929 г. Во время летних каникул бывшие товарищи съехались навестить родителей и друзей. В этой компании оказались Абрам Гузман, Лазарь Дроздинский, Мовша Луцкий, Сендер Лельчук, Самуил Брегман, Файвель Манусевич, Янкель Шнайдман, Самуил Брегман, Мовша Шнейдерманом и другие – всего 21 чел. Они собирались по домам у кого-нибудь из барышень, куда Сергей Шот и Иван Голец приносили музыкальные инструменты. Молодые люди были переполнены впечатлениями жизни в большом городе. Услышанное и увиденное будоражило их воображение. Они были предельно откровенны, не предполагая о возможных последствиях [92].

Отказ от политики НЭПа, дискуссии в партии, борьба с троцкистской оппозицией, запрет частной торговли и предпринимательства, переход к коллективизации сельского хозяйства, слухи о подлинных причинах кончины Ленина, события в Палестине – эти и другие темы горячо обсуждались. Эти сходки насторожили власти. Бюро Туровского райкома комсомола решило проверить догадки о возникновении сионистской группы. Для этого Исааку Шнайдману и Файвелю Манусевичу было поручено войти в доверие к «вольнодумцам» и собрать информацию.

Спустя неделю, 20 августа 1929 г., лазутчики подготовили письменный отчет, который был передан органам госбезопасности. В нем сообщалось, что бывшие члены «Гехалуц» и лица, исключенные из комсомола, дискредитировали советскую власть и подрывали авторитет партии и комсомола. Собравшиеся пели сионистские песни: «В сердцах наших живет надежда о Палестине» и «Атиква» [93]. Агентурное наблюдение было усилено и выяснены новые подробности. «Слухи» касались сообщений о голоде, неправильной налоговой политике, о партии, которая защищает интересы рабочих, ущемляя деревню. Особо выделялись разговоры о преследовании евреев, которых заставляли переходить к земледелию, вместо того, чтобы искать для них более «легкую» работу [94].

Такая активность туровской просионистки настроенной молодежи не могла долго оставаться безнаказанной. Пограничное местечко было изолировано от внешнего мира, переписка с заграницей и передвижение в нем были строго ограничены. В начале октября 1929 г. уполномоченный Мозырского окружного отдела ГПУ Симановский вынес постановление о заключении под стражу руководителей «антисоветской группы» в Турове [95]. Обвинения, предъявленные местечковым сионистам, выглядели следующим образом:

- Контрреволюционная агитация: построение коммунизма - это утопия; у власти сидят бюрократы и антисемиты, спекулирующие на экономических затруднениях; советская страна, «по случаю большого уважения к Германии и капиталистической Европе», вывозит все за границу, обрекая на голод рабочий класс и крестьянство; в связи с закрытием частной торговли, хвосты очередей растут с каждым днем, селедка гниет в подвалах, а в постное время ее не хватает; за границей свиней кормят сахаром, а в СССР его нет и для чая.

– Клевета в адрес руководителей партии и правительства: Ленин умер преждевременно из-за венерической болезни (сифилиса); Крупская – развратная женщина; недостойным поведением отличаются Сталин, Луначарский и Чичерин.

– Нарушение национальной политики: с антисемитизмом власти не борются, тогда как еврейский шовинизм отсутствует; любой «тихий» крестьянин может зарезать еврея; Троцкий прав, когда говорил, что вместе с крестьянами сделать ничего нельзя; евреев заставляют заниматься непосильным трудом (земледелием), при этом передают им только малопригодные земли, а в газетах сообщают, что сотни семей устроились прекрасно, в то время как люди умирают с голода.

– Национальное государство как убежище для евреев: звучит требование создания самостоятельной пролетарской республики, где допускалась бы свобода слова, собраний, труда и торговли.

– Преследование еврейской традиции: в городах синагоги переполнены, а в Турове, каждый «пацан», позволяет себе насмехаться над раввином, человеком более разумным; обряд обрезания советский закон преследует, чтобы искусственно ограничить рождаемость евреев.

– Подрыв авторитета местных органов власти: самый большой бюрократ – это секретарь Туровского РК КП(б)Б Сенько, а заведующий отделом пропаганды и агитации райкома партии Фрайман «уже дождался социализма» (когда не было сахара, его жена сварила по полпуда малины и клубники).

Первым арестовали Лазаря Дроздинского по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде. Его задержали в Киеве, куда юноша выехал, пытаясь избежать ареста. В начале Лазарь все отрицал, он заявлял, что не состоял ни в каких сионистских организациях, и ничего о них не слышал, политических вопросов не затрагивал, ничего антисоветского не говорил, запрещенных книг не читал и не провозил - и виновным в предъявленном обвинении себя не признал [96]. Дроздинскому исполнился 21 год, его отец Ошер до 1917 г. занимался лесным промыслом, а потом выпекал хлеб на продажу. Мать Тамара оставалась домохозяйкой, брат Лазаря Миша учился в школе (14 лет), сестра Бэлла (16 лет) была от рождения глухонемой, а младшей Кларе только исполнилось семь лет. Весной 1928 г. Лазарь окончил Туровскую семилетку и уехал в Киев, где устроился учеником зубного техника. Летом 1929 г. он приехал к родителям в отпуск, где и произошли все эти события [97].

Вторым арестовали Якова Клугермана (19 лет), который работал столяром. Его мать «держала» в Турове пивную от «Белпищетреста» [98] на комиссионных началах. В 1928 г. она была лишена права голоса, а Якова исключили из комсомола. Юноша очень переживал, добивался восстановления, а когда это не удалось - порвал комсомольский билет и, следуя примеру Дроздинского, поехал в Киев учиться на зуботехника. В июле 1929 г. в связи со смертью своего наставника Меира Бромберга, Яков вернулся в Туров и помогал матери в лавке. Свое участие в сионистской организации Клугерман отрицал [99].

Третьим арестованным стал Сендер Лельчук (18 лет), отец которого до революции имел свое дело по заготовке и сплаву древесины, а после 1917 г. - работал десятником Боровского участка Мозырского отделения «ЛесБела» [100]. Летом 1928г. Сендер окончил школу и отправился в Ленинград. Однако ни одно учебное заведение его не приняло как сына бывшего «лесопромышленника», лишенного избирательных прав. Молодой человек вернулся в Туров и устроился приемщиком леса [101].

Самым младшим оказался четвертый арестованный – Мовша Луцкий (17 лет). Луцкие приехали в Туров из Озеран, жили бедно, перебиваясь случайными заработками. Все имущество составляли примитивная изба, сарай и корова. В 1927 г. Мовшу исключили из комсомола «за растрату в ученической кооперации». Потом он сошелся с «сионистами», доводы которых показались ему убедительными. После ареста Луцкий отрицал принадлежность к подпольной организации и вину не признал [102].

Дознанием руководил начальник Мозырского окружного отдела ГПУ Левин. Из материалов дела следовало, что Дроздинский, Клугерман, Лельчук и Луцкий занимались подстрекательством. Они перетянули на свою сторону комсомольцев Гузмана и Мовшу Шнайдмана, которых настолько «идейно разложили», что их пришлось исключить из комсомола. Сионисты утверждали, что советская власть, вместо помощи крестьянам, «выкачивала» из деревни все необходимое. Власть в стране захватила кучка «бандитов», которые искажали правильную линию и не давали поднять голову «беднячеству» и «темному люду». Они высмеивали комсомольцев и называли их «мусором» [103].

Тем временем в Турове власти проводили профилактическую работу. Было организовано открытое собрание актива и населения местечка на тему: «Контрреволюционная роль сионистских организаций и приносимый ими вред для еврейского населения» [104]. Выступавшие ораторы, подготовленные заранее, «решительно осудили» вылазку врагов-националистов и антисоветчиков.

Судебное следствие и вынесение приговора проводилось за закрытыми дверями. Арестованных сионистов признали «социально опасным элементом» и постановили выслать из пограничной полосы. Однако, для официального обвинения материала не хватало. Собранные сведения были получены от негласных информаторов, которые нельзя было использовать в открытом процессе, и следственные материалы были переданы в Особое Совещание при Коллегии ОГПУ для получения санкции на внесудебное разбирательство [105]. Сионистам предлагали письменно отказаться от своей деятельности в обмен на освобождение, но те отказались. В декабре 1929 г. ОГПУ назначило Клугерману, Луцкому и Лельчуку ссылку на три года каждому в Северный край [106]. Мовше Луцкому сделали снисхождение, учитывая, что юноша не достиг совершеннолетия - срок ссылки сократили на одну треть.

Дело Дроздинского выделили в отдельное производство, и направили в секретный отдел Политуправления ГПУ по Белорусскому военному округу для высылки за пределы Белоруссии. Дополнительным основанием к этому послужило наличие родственников за границей (две тети Лазаря жили в г. Сент-Луис в США, а два дяди - в Польше) [107]. Приговор вынесли в марте 1930 г. - Лазаря сослали в Новый Ургенч, в пустыню Кара-Кум. Там юноша познакомился с единомышленниками из Актюбинска, Кзыл-Орды, Семипалатинска и Ташкента. В июле 1932 г. Дроздинского арестовали вторично по обвинению в оказании помощи сионистам других ссылок, организации побега и даже в связях… с басмачеством Лазарю добавили дополнительно три года ссылки и отправили этапом в Красноярск.

Дроздинскому было объявлено, что после отбывания наказания он будет лишен права проживать в Москве, Ленинграде и названных областях и округах, на Украине, Крыму и Белорусском военном округе, и прикреплен к определенному месту жительства сроком на три года. С тех пор Туров оказался закрыт для Дроздинского. После своего освобождения в 1935г. они с женой и трехмесячным сыном хотели посетить родное местечко, но были высланы в 24 часа. Родители Лазаря перебрались из Турова в Курск. Младшую сестру Клару они оградили от еврейской традиции, полагая, что это поможет уберечь девушку от беды, постигшей старшего брата [108].

 

О сионистской деятельности группы Дроздинского в Турове летом 1929 г. можно говорить лишь условно: они не предпринимали никаких конкретных шагов, не выдвигали политических или экономических требований, не делали никаких шагов для налаживания связей с единомышленниками в Мозырском округе или республике в целом. Их действия также нельзя было назвать нелегальными, потому что своих взглядов они не скрывали и о конспирации не думали.

Вся вина бывших членов «Гехалуца» заключалась в выражении публичного недоверия политике Коммунистической партии и мероприятиям советской власти. Они сделали достоянием гласности перипетии политической жизни в столице. Эту «крамолу» усугубило неуважение к личностям вождей государства, что было расценено как покушение на чистоту идеалов диктатуры пролетариата. Подобные «грехи», умноженные на сионистское прошлое, превратили Дроздинского и его друзей в опасных контрреволюционеров, способных на нежелательные для режима действия.

Справедливость в отношении арестованных идеалистов из Турова была восстановлена только спустя десятилетия [109]. Для этого должна была наступить другая эпоха, родиться и вырасти новое поколение людей, которые совершенно иначе смогли взглянуть на сионистские ценности и стремление евреев к строительству национального дома.

Вывод

За сорок лет, минувшие с тех пор, когда жители Турова впервые познакомились с идеями сионизма, изменилось очень многое. Они прошли путь от абстрактного понятия возвращения евреев на землю праотцев в Палестине до политических организаций, имевших конкретную программу действий. Большевистская буря круто изменила судьбу российских евреев. Национальные партии стремительно возникали и сходили с политической сцены, не успевая даже приблизительно осуществить декларированные цели и задачи. Дольше всех продержались сионисты-социалисты, которые пошли на все мыслимые компромиссы с советской властью, чтобы сохранить главное зерно – исход евреев в Палестину. Они согласились признать в СССР диктатуру пролетариата, пообещали возглавить арабо-еврейское рабочее движение на Ближнем Востоке и построить социалистическое общество в Палестине.

Несмотря на это, сионисты оказались неугодными за независимость своих взглядов, критику экономических преобразований советской власти и неверие в перспективу решения еврейского вопроса в СССР. Города и местечки Белоруссии, как бывшая черта оседлости, превратились в арену противостояния между сионистами и коммунистами. Интернационализм коммунистов был не совместимым с национальной идеей сионистов, отстаивавших особый путь развития государственности для евреев. Спор между ними вскоре перерос в борьбу за выживание.

Эхо этих событий докатилось до Турова. Сионистские агитаторы, приезжавшие в местечко из Мозыря, Минска и других мест, искали и находили себе сторонников. Они привозили известия о событиях в Палестине, возобновившейся эмиграции на Ближний Восток, обещаниях Англии создать национальный очаг евреев на их исторической родине. Неопределенность положения в Советской России, произвол новых властей и память о трагических последствиях погромов гражданской войны делали сионистские призывы популярными.

Однако силы в этом противостоянии оказались не равны. Давление на сионистов, не стремившихся к свержению советской власти, а предлагавших только отпустить их последователей строить собственное будущее в Палестине, оказалось беспрецедентным. Коммунисты, опираясь на рычаги государственной власти, в течение нескольких лет подавили сионистов. Мужественное сопротивление горстки храбрецов, объявленных режимом контрреволюционерами и врагами еврейских трудящихся, было обречено.

          ИСТОЧНИКИ:

1. Томашевич В.М. Зарождение и развитие сионизма в северо-западных губерниях Российской империи (начало 80-х гг. XIX в. – 1907 г.). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Мн., 2003.
2. По мнению В.И.Ленина, нации были «выдумкой буржуазии»; главное зло современности заключалось в институте государства, при помощи которого меньшинство властвует над большинством. Основной задачей пролетариата становилось уничтожение государства и замена его коммунами. Сионисты же, считал В.И.Ленин, мечтали добавить еще одно государство к уже существующим.
3. Сталин И.В. Сочинения. М., 1946, т.2, с. 314.
4. Речь идет о гарантии невмешательства во внутренние дела Советской России в обмен на разрешение деятельности сионистских организаций и эмиграции в Палестину в ограниченных размерах (5000 человек в год).
5. Томас Л. Революция. Вариант Чичерина. // Социальные трансформации в Европе ХХ века. М., 1998, 139-156.
6. Председатель ЦБ Элиэйзер Чириковер, члены ЦБ профессор Цви Белковский, Саадия Гольдберг, д-р Арье Быховский, Моше де-Шалит и др., секретари бюро Залман Сагалович, Арье Ценципер (Рафаэли) и Менахем Ривлин.
7. С 13 марта по 1 мая 1924 г. В 150 населенных пунктах страны было арестовано ок. 3,5 тыс. сионистов. Из них в Белоруссии (к 2.02.1925) – 500. // Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М., 2001, с. 79.
8. Маор Ицхак. Сионистское движение в России. Тель-Авив, 1977, с. 433.
9. Агапов М.Г. СССР и Палестинская проблема в 1920-1943 гг. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Тюмень, 2004.
10. Платонаў Р.П. Беларусь у міжваены періяд. Старонкі палітычнай гісторыі ў святле архіўных крыніц. Мн., 2001, с. 91.
11. Из доклада С.Голодца о сотоянии еврейских национально-палестинских организаций в Гомельском округе и идейной борьбы с ними 31 декабря 1923 г. // Государственный архив общественных объединений Гомельской области (ГАООГО). Ф. 1, оп. 1, д. 1229, л. 59.
12. Там же, д. 2181, л. 71.
13. “О деятельности ЕССМ в Минске”. Докладная записка Уполномоченного следственного отдела ОГПУ БССР Андреева от 24 февраля 1925 г. // Центральный архив КГБ РБ в Минске. Д. 34751 в 2-х тт. Т.1, л. 146.
14. НАРБ. Ф. 4-п, оп. 21, д. 91, лл. 40-41.
15. Арест в Гомеле и Речице “Гашомер гацаир”. Докладная записка Уполномоченного Гомельского губернского отдела ОГПУ Ланцевицкого от 13 февраля 1926 г. // Архив Управления КГБ ГО. Д. 18881, л. 220.
16. Перед крутым поворотом. Тенденции в политической и духовной жизни Беларуси. (1925-1928). Отражение времени в архивных документах. Под ред. Р.П.Платонова. Мн., 2001, с.227.
17. Из обвинительного заключения по делу Нохума Моисеевича Большакова. 4 июня 1926 г. // Архив Управления КГБ ГО. Д. 18942, л. 14.
18. Арест в Гомеле и Речице “Гашомер гацаир”... // Д. 18881, л. 221.
19. Керзон (Curzon), Джордж Натаниэл (1859-1925) – министр иностранных дел Великобритании. Во время польско-советской войны требовал прекратить наступление Красной Армии на линии Гродно-Брест, предложенной в качестве восточной границы Польши.
20. Из отчета о работе еврейского бюро Гомельского губернского комитета РКП(б) с марта 1023 по март 1924 гг. // ГАООГО. Ф. 1, оп. 1, д. 1229, лл.81-83.
21. Из резолюции о еврейской автономной территории, принятой Центральным бюро евсекции при Агитпропе ЦК ВКП(б) 4 сентября 1926 г. // ГАООГО. Ф.1, оп.1, д. 2181, л.71.
22. Письмо Льва Синицина из Жлобина от 15 сентября 1026 г. // НАРБ. Ф. 4, оп. 10, д. 29, лл. 540-541.
23. «Доклад председателя евсекции Гомельского губкома Мандельсберга». Протокол ЦБ евсекции при ЦК РКП(б) от 12-14 мая 1925 г. // ГАООГО. Ф. 9, оп. 21, д. 439, л. 54.
24. Ишув – поселение (ивр.)
25. «Детская Палестина – еврейскому пролетариату». Заявление группы юных еврейских коммунистов Минска. 1926. // НАРБ. Ф. 4, оп. 10, д. 29, л. 404.
26. Штаб дружины «Гехалуц» в Гомеле состоял из Г.Голодца, А.Цирлиной, М.Голодовенко, Ю.Мозырянина, Л.Серебряного и С.Белкиной.
27. Из доклада о состоянии еврейской национально-палестинских организаций «Гашомер Гацаир», «Гехалуц» и «Маккаби» в Гомельском округе и идейной борьбы с ними 31 декабря 1923 г. // ГАООГО. Ф. 1, оп. 1, д. 1229, лл. 60-61.
28. Вторая Речь Посполита - Польская республика (1921-1939).
29. Полесское воеводство располагалось на территории довоенной Польши (36,8 тыс. кв. км) с центром в Бресте. В него входили Брестский, Дрогический, Косовский, Камень-Каширский, Лунинецкий, Пинский, Пружансуий, Сарненский и Столинский поветы.
30. Свирид А.Н. Еврейские молодежные сионистские организации Второй Речи Посполитой // Моладзь Берасцейшчыны. Брест, 1998, с. 57-59.
31. Пашкевич Е.И. К вопросу о детском и юношеском движении на территории Полесского воеводства в 1939 г. // Там же, с. 87.
32. Дмитрук Е.П. Первые польские политические партии на территории Полесского воеводства в отношении еврейского вопроса // Там же, с. 64.
33. Юзеф Пілсудскі ў гісторыі Польшчы і Беларусі. Мн., 2002, с.23.
34. “Поведение раввинов и сионистов в 1927-28 гг.” Из материалов Мозырского ОК КПБ(б). 1927-1928. .. ГАООГО. Ф. 69, оп. 1, д. 683, л. 5.
35. Там же, д. 260, л.41.
36. Там же, л. 34.
37. Архив Управления КГБ ГО, д. 18491, л. 89.
38. Там же, д. 18482, л. 12.
39. Там же, д. 18477, л. 22.
40. Там же, д. 18460, л. 16.
41. Там же, д. 18941, л. 49.
42. Там же, д. 18460, л. 76.
43. Там же, д. 18475, л. 11.
44. Там же, д. 18881, лл. 220-223.
45. Центральный архив КГБ РБ в Минске, д. 34751 в 2-х тт. Т.1, л. 146.
46. Из обвинительного заключения по делу Шейхета и Рабиновича // Там же, д. / 15850, л. 23.
47. Там же, д. 18940, л. 42.
48. Из обвинительного заключения по делу Портного. 30.12.1926 // Там же, д. 15850, л. 23.
49. МОПР – Международная организация помощи борцам революции. Создана в 1922 г.
50. Лепешинский Пантелеймон Николаевич (1868-1944), политический деятель, доктор исторических наук, председатель ЦК МОПР (с 1925), директор Исторического музея и Музея революции СССР.
51. Заявление сионистов из Мозырской тюрьмы. 1926. // Архив Управления КГБ ГО, д. 18959, л. 44.
52. ГАООГО. Ф.1, оп. 1, д. 1229, л. 59-61.
53. Архив Управления КГБ ГО, д. 18881, л. 221.
54. Там же, д. 18941, л. 64.
55. Там же, д. 18475, л. 18.
56. Письмо Ф.Дзержинского В.Менжинскому и Г.Ягоде от 31.05.1925 // В.Измозик. «Ф.Э.Дзержинский, ОГПУ и сионизм в середине двадцатых годов // Вестник еврейского университета в Москве. 1995, №1 (8), с. 144.
57. Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 480, оп. 7, д. 422, л. 84.
58. Страны Востока: Экономический справочник. Т.1, Ближний Восток. М., 1934, с. 305.
59. Оплату расходов на въездную визу в английском посольстве в Москве и затраты на первичное устройство репатриантов брала на себя Всемирная сионистская организация.
60. Инструктивное письмо секретариата ЦК КП(б)Б окружкомам, райкомам партии, окревбюро ЦК и окружкомам ЛКСМБ о методах сионистской агитации и пропаганды. Апрель 1926. // НАРБ. Ф. 4, оп. 21, д. 91, лл. 40-41.
61. Прошение Бориса Евелевича Эфрона из Минска об освобождении его сына. 14.03.1925. // Центральный архив КГБ РБ в Минске, д. 3475 в 2-х тт., т. 1, с. 175.
62. Письмо Менделя Канторовича из Центрального исправительного дома в Минске о высылке его в Палестину. 20.03.1925. // Там же, л. 182.
63. Письмо Мины Кауфман о высылке ее в Палестину. 25.03.1925. // Там же, л. 187.
64. Там же, лл. 190-192.
65. Усть-Сысольск (с 1930 – Сыктывкар), столица Республики Коми.
66. Письмо П.Черняка на имя А.Г.Бейлина о помиловании сына. 13.05.1925. // Центральный архів КГБ РБ, д.34751 в 2-х тт., т. 1, л. 231.
67. Там же, лл. 272-279.
68. Там же, д. 18458, л. 37.
69. Письмо Симона-Янкеля Левина из д. Давыдовка. 29.06.1927. // Там же, д.18958, л. 40.
70. Выписка из протокола Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 10.02.1926. // Там же, д. 19337, л. 272.
71. Там же, д. 18941, л. 49.
72. Там же, д. 18881, л. 228.
73. Справка о работе с сионистами Т.Д.Дерибаса и начальника IV отделения Секретного отдела ОГПУ Генкина от 29 мая 1929 г.» // Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ) в Москве. Ф. 76, оп. 3, д. 326, л. 5.
74. Ипполитов С.С., Карпенко С.В., Пивовар Е.И. Российские эмигранты в Константинополе в начале1920-х гг. // Отечественная история, 1993, №5, с. 78.
75. Дерибас Терентий Дмитриевич (1883-1938), начальник секретного отдела ВЧК-ОГПУ (1921-34), начальник управления НКВД по Дальневосточному краю (с 1934), комиссар государственной безопасности I ранга. В 1937 арестован, в 1938 расстрелян. Реабилитирован (1958).
76. Марголин Юлий. Русско-еврейская эмиграция в Израиль. // Книга о русском еврействе. 1917-1967. Под ред. Я.Г.Фрумкина, Г.А.Аронсона и А.А.Гольденвейзера. Нью-Йорк, 1968. Репринт «Гешарим», М.-Иерусалим, 2002, с. 427.
77. ГАООГО. Ф. 1, оп. 1, д. 1229, лл. 81-83; Ф. 69, оп. 2, д. 248, л. 25.
78. Архив автора. Материалы по подтверждению Лазяря Дроздинского на звание «Узник Сиона». Герцлия, 26.06.1979.
79. ЦСЮФ – Сионистский социалистический югенфербунд (союз молодежи).
80. Из постановления по делу Ш.З.Айзенберга. 1925. // Архив управления КГБ ГО, д. 19337, л. 239.
81. «Церковные дела и антисоветские группировки в Мозырском районе». Сообщение ГПУ за 1924-1925 гг. // ГАООГО. Ф.69, оп. 1, д. 959, л. 6.
82. Там же, ф.1, оп. 1, д. 1578, л. 5.
83. Там же, д. 1, л. 2.
84. Там же, ф. 2728, оп. 1, д. 12, л. 14.
85. Там же, ф. 1, оп. 1, д. 1578, л. 6.
86. Из протокола совещания евреев-коммунистов и актива Турова от 15 мая 1926 г. // ГАООГО, ф. 69, оп. 1, д. 248, л. 39.
87. Там же. Ф. 69, оп. 1, д. 82, лл. 206-208; Ф. 42, оп. 1, д. 226, л. 91.
88. На заседании 15 мая 1926 г. присутствовали: Ефимов, Замдвайс, Каплан, Карпман, Кригер, Левицкий, Либман, Лельчук, Рейдер, Рубенчик, Хазанов, Хвоенский, Фридман, Швец, Шнайдман и Шпаковский.
89. ГАООГО, ф. 69, оп. 1, д. 248, л. 40.
90. Материал к отчету евбюро при ЦК КП(б)Б в Центральное бюро евсекции при Отделе агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), намечавшемуся на 22.07.1926. // НАРБ, ф.4п, оп. 10, д. 53, лл. 66-68.
91. Из протокола допроса обвиняемого Мовши Боруховича Луцкого, 1912 г.р., Мозырь, 25.11.1929.// Архив управления КГБ ГО, д. 17373, л. 18.
92. Выписка из показаний обвиняемого Янкеля Клугермана, 5.10.1929. // Там же, л. 8.
93. «О существовании сионистской группы в Турове». Докладная записка временно исполняющего обязанности секретаря Туровского РК комсомола Кунявского Мозырскому окружкому КСМ. // Там же, д. 16687, л. 23.
94. Из показаний свидетеля Файвеля Мовшевича Манусевича от 28.10.1929. // Там же, д. 17373, л. 3.
95. Из постановления на арест Л.О.Дроздинского от 10.10.1929 // Там же, л. 1.
96. Из протокола допроса Л.О.Дроздинского. Мозырь, 24.12.1929 // Там же, л.13.
97. Там же, л.12.
98. “Белпищетрест” – Белорусский республиканский трест пищевой промышленности.
99. Из протокола допроса Янкеля Гиршева Клугермана // Архив управления КГБ ГО, д. 16687, л. 14.
100. «ЛесБел» - государственное объединение по заготовке, вывозке и обработке древесины (1922), позднее – Объединение лесной, экспортной и деревообрабатывающей промышленности БССР.
101. Из протокола допроса Сендера Беньяминовича Лельчука 25.11.1929 // Архив управления КГБ ГО, д. 16687, л. 45.
102. Из протокола допроса Мовши Борухова Луцкого 25.10.1029 // Там же, л. 16.
103. Из показаний свидетеля Меира Мовшевича Лутина 18.10.1929 // Там же, д. 17373, л. 10.
104. ГАООГО. Ф. 3952, оп. 1-а, д. 14, л. 166.
105. Обвинительное заключение по делу Клугермана, Луцкого и Лельчука. Мозырь, 26.11.1929 // Архив управления КГБ ГО, д. 16687, л. 53.
106. Выписка из протокола заседания Особого Совещания при Коллегии ОГПУ 15.12.1929 // Там же, л. 64.
107. Быховский Борис. «Семьдесят из ста» // «Еврейский камертон», 11 июля 1997.
108. Архив автора. Письмо Клары Дроздинской из Ариэля от 13.03.2000.
109. Решение, вынесенное внесудебным органом по делу Дроздинского, Клугермана, Лельчука и Луцкого, было отменено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в 1930-1940 т 1950-х годах». Все названные лица по данному делу были реабилитированы // Справка прокурора Гомельской области, и.о. прокурора г. Гомеля В.П.Гаврильчик от 16.11.1989 // Архив Управления КГБ ГО, д. 16687, лл. 66-68; д. 17373, л. 30.