Яков Басин. Исторические книги, статьи, очерки.

          Евгений РОЗЕНБЛАТ  (Брест)

 

Изучение вопросов, связанных с движением беженцев из оккупированных германскими войсками территорий Польши на восток, сопряжено с целым рядом трудностей. Несмотря на существование обширной историографии темы, многие вопросы требуют уточнения и вызывают дискуссии среди историков (количественный, национальный и социальный состав беженцев; механизм принятия решений советской властью в отношении бывших граждан польского государства, бежавших из-под власти нацистов; численность беженцев, остававшихся на территории БССР и УССР на момент нападения фашистской Германии на Советский Союз) [1]. Некоторые теоретические аспекты темы до сих пор остаются «за кадром» научных исследований, например, определение правового статуса беженцев согласно нормам международного права, действовавших в тот период. Существуют и терминологические проблемы, связанные с правомерностью применения термина «депортация» в отношении политики советской власти по принудительному переселению беженцев в отдалённые районы СССР [2].

Увидеть проблему беженства глазами советской власти помогают документальные материалы советского происхождения, относящиеся к периоду 1939-1941 гг. Безусловно, следует учитывать особую «природу» советских источников. Тотальная идеологизация приводила к использованию системы методов и приёмов, которые теоретически и морально обосновывали любое действие советской власти, факты и события освещались только в нужном ракурсе. Поэтому неотъемлемое свойство документов советской эпохи – наличие искажений, недомолвок и прямых фальсификаций. Вместе с тем, документы и материалы партийных и исполнительных органов, прокуратуры, а также докладные записки, рапорты и спецсообщения органов НКВД, освещающие события 1939-1941 гг. и передающие атмосферу тех лет, являются уникальным комплексом источников. В них содержатся (хотя и фрагментарные) данные о национальном, социальном и количественном составе, размещении по территории БССР, бытовых условиях, трудоустройстве, перемещениях, образе жизни, общественно-политических и эмоционально-психологических настроениях беженцев. Анализ этих материалов помогает понять претензии советской власти к беженцам и определить причины, обусловившие изменение политики советского руководства относительно беженцев.

 

Позиция руководства БССР по вопросу беженцев осенью 1939 г.

Политика советской власти в отношении беженцев в 1939-1941 гг. прошла три основные стадии: благожелательно-лояльная ?> выжидательно-корректная ?> требовательно-жёсткая. В соответствии с тем как эволюционировали взгляды советского руководства на проблему, менялись методы и средства воздействия на беженцев. Поначалу с беженцами говорили на языке агитации, а затем перешли на язык ультиматума.

Первоначально поток беженцев состоял из людей, стремящихся уйти от театра военных действий на окраины польского государства. Значительная часть этих беженцев не предполагала, что на «кресах всходних» будет провозглашена советская власть, в их планы не входило долговременное пребывание вдалеке от родных мест. Прекращение военных действий стало сигналом для многих о возможности возвращения к оставленным домам и привычной жизни. После официального присоединения западных областей к БССР и установления в Польше германской власти побудительные причины массового бегства из Польши изменились, приобрели более осознанный характер. Людьми двигало стремление спастись от нацистского режима (следует принимать в расчёт и нацистскую политику целенаправленного «выдавливания» евреев с оккупированных территорий), в некоторых случаях свою роль играли симпатии к советской власти и иллюзии обретения новых перспектив (идеологические мотивы).

Разочарование в советской действительности толкало беженцев совершить обратный путь. Один из самых драматических моментов того периода – поиск беженцами оптимального решения: метание между двумя основными существовавшими альтернативами (остаться в оккупированной немцами Польше или в советской Белоруссии) – заключался в выборе между мифом и реальностью. В любом случае это было не просто перемещение из одного государства в другое, это было бегство из реальности в миф. Одни бежали под влиянием мифа о справедливом советском строе, другие – питая иллюзии о «хороших немцах». Следует учитывать, что в обоих случаях свою роль играло желание беженцев воссоединиться с членами семей.

Изначально политика советского руководства к беженцам из Польши имела едва намеченные контуры. Советская власть брала беженцев под своё покровительство, предоставляя советское гражданство, и взамен ожидала от них выполнения в полном объёме налагаемых обязанностей. И в этом уже была заложена основа конфликта между советским режимом и беженцами: значительная часть беженцев воспринимала честь быть советскими гражданами не столько как получение новых прав и свобод, сколько как ограничение прежних возможностей (свободного выезда за границу, свободы слова и совести, имущественных прав, права сохранить привычный образ жизни).

Не очень приятные «сюрпризы» для советской стороны обнаружились уже в первые недели, когда выяснилось, что численность беженцев превышает самые смелые прогнозы и начал определяться национальный состав беженцев. Как отмечают современные исследователи, оформление советско-германских соглашений о трансфере не предусматривало участие евреев в обмене населением [3]. Между тем, к неудовольствию советской стороны, именно евреи составляли подавляющее большинство нелегальных потоков беженцев из Польши (по разноречивым данным от 60 до 84 % беженцев).

Советские власти по некоторым свидетельствам (документальные подтверждения отсутствуют) пытались оказывать противодействие массовому переходу на советскую территорию еврейских беженцев, сдерживая их на границе и принуждая вернуться назад [4]. Но в целом, относительно беженцев, которым уже удалось попасть на советскую сторону, проводилась единая в своих принципах политика, и внимание на национальном вопросе не акцентировалось.

В первые недели после вступления Красной Армии на территорию Западной Белоруссии вопрос о беженцах не был приоритетным для советской власти, перед ней стояли экстренные задачи укрепления своих позиций среди местного населения. Но проблемы, возникавшие по мере прибытия всё новых партий беженцев, требовали оперативного реагирования.

Фрагмент стенограммы совещания председателей Временных управлений Западной Белоруссии от 4 октября 1939 г. – это иллюстрация, показывающая отношение высшего эшелона власти к проблеме беженства: «…в адрес члена Военного Совета, секретаря ЦК т. Пономаренко из зала поступил вопрос (реплика с места): где будут расселяться беженцы, которые сейчас отходят?

Ответ Пономаренко: «Они будут рассасываться по Западной Белоруссии. Если вы хотите спросить о беженцах, которые у вас осели, так если их много – поставьте вопрос перед командованием, Военным Советом Фронта, чтобы их дислоцировать. […]

С места вопрос: Августово переполнено беженцами, можно ли их эвакуировать в отдельные имения? […]

Пономаренко: Насчёт беженцев – вопрос так обстоит: вы должны их зарегистрировать и сообщать сюда точное количество для того, чтобы мы могли перепланировать в другие места» [5].

Из приведённого отрывка можно сделать несколько выводов: во-первых, высшее советское руководство ещё не имело обобщённых сведений о масштабах беженства и не располагало достаточной информацией о положении на местах, чтобы принять определённые решения в отношении беженцев, считая, что это вопрос, которым должны в первую очередь заниматься военные ведомства. Во-вторых, самым простым и закономерным в понимании советского руководства было убрать беженцев из областей, где предстояло проводить грандиозную программу советизации. В-третьих, в верхних эшелонах власти пока бытовали иллюзии о том, что потребуется минимальное вмешательство в процесс расселения беженцев, поскольку их рассредоточение произойдёт естественным образом, самотёком (буквально, со слов П.К. Пономаренко, «само рассосётся»). Именно местные власти в лице временных управлений остро ставили вопрос о необходимости ввести специальные меры для упорядочения положения беженцев, заняться организацией их движения.

Вскоре советская власть убедилась, что проблема беженцев не решается сама собой. Поток беженцев устремлялся в первую очередь в наиболее крупные города Западной Белоруссии, расположенные преимущественно вдоль границы, где у беженцев, с их точки зрения, были большие шансы переждать неопределённый период в истории и лучшие возможности для возвращения.

Поскольку евреи составляли большинство беженцев, они устремлялись в города, где находились крупные еврейские общины. Во-первых, у части беженцев там были родственники, во-вторых, свою роль играл такой фактор как своего рода этническая клаустрофобия: евреи-беженцы испытывали вполне понятный страх перед новыми условиями жизни и необходимостью строить отношения с местными жителями – белорусами, русскими и украинцами, которых в центральных районах Польши было немного и с которыми у польских евреев был минимальный опыт общения. Адаптация среди еврейского населения представлялась им лучшим способом переждать период нестабильности. Оседание еврейских беженцев в городах объясняется также тем, что здесь были более высокие шансы получить работу по специальности. Кроме того, размещение беженцев было привязано к передвижению по железной дороге.

Спецслужбы сигнализировали о сложной обстановке, возникшей в ряде населённых пунктов. 13 октября 1939 г. нарком НКВД БССР Л. Цанава в оперативном сообщении секретарю ЦК КП(б)Б П.К. Пономаренко отмечал, что в Белостоке сконцентрирована большая масса беженцев, преимущественно еврейской национальности, численностью до 10 тысяч человек [6]. Временные управления, созданные в Западной Белоруссии, пытались в меру сил решить проблему расселения беженцев, продовольственного снабжения и медико-санитарного обеспечения, но справиться с этими задачами без помощи центральных органов было невозможно. Необходимо было выработать единую линию в отношении беженцев.

14 октября 1939 г. на заседании Бюро ЦК КП(б)Б обсуждался вопрос о размещении беженцев, на котором прозвучало, что беженцы не имеют крыши над головой, работы, средств к существованию и нуждаются в немедленной помощи. На заседании было принято решение о создании специальной комиссии для организации размещения и трудоустройства беженцев. Тогда же была сформулирована концепция, стратегически решившая судьбу беженцев, о распределении 20 тысяч беженцев (рабочих, крестьян и интеллигенции) на торфоразработки, строительство, вырубку лесов и предприятия [7]. В этом состоял один из главных просчётов: советская номенклатура была уверена, что беженцы, оказавшиеся в бедственном положении, добровольно будут согласны на любые предлагаемые условия труда и быта.

Постановлением СНК БССР за № 773 от 25 октября 1939 г. была утверждена правительственная комиссия во главе с председателем И. Гориным по размещению беженцев на территории БССР. Комиссия разработала и представила в СНК БССР план, в котором было намечено «разгрузить» от беженцев крупные города. В восемь населённых пунктов (Белосток, Брест-Литовск, Гродно, Барановичи, Пинск, Лида, Молодечно, Слоним), где по имевшимся данным количество беженцев достигло значительных масштабов, высылались особоуполномоченные в сопровождении 2-х помощников. Эти «тройки» должны были производить учёт беженцев, решать вопросы размещения и трудоустройства беженцев, заниматься отправкой беженцев в восточные области БССР. В ходе проведённых мероприятий было зарегистрировано 44.786 беженцев (наибольшее количество было зафиксировано в Белостоке – 25 тысяч чел.) [8]. В декабре 1939 г. в докладной записке заместителя председателя СНК БССР В.Г. Ванеева секретарю ЦК КП(б)Б П.К. Пономаренко и председателю СНК БССР К.В. Киселёву отмечалось, что по приблизительным подсчётам на территории республики находится 120.000 беженцев [9].

 

Беженцы в восточных областях БССР

Чёткая установка советского руководства на то, чтобы переместить беженцев далее на восток, начала последовательно воплощаться сразу после создания Правительственной комиссии.

Движение беженцев в восточные области БССР было организовано через пограничные станции Негорелое, Радошковичи и Крулевщизна. Здесь были организованы обменные пункты и каждый беженец получал возможность обменять определённую сумму злотых на советские рубли. Обменный курс составлял 1 : 1; семейным меняли 40 злотых, холостякам – 20 злотых. (После присоединения Западной Белоруссии к БССР местные жители получали возможность обменять по тому же курсу не более 300 злотых. Для сравнения: зарплата уборщицы в аппарате ЦК КП(б)Б составляла 300 рублей). На указанных станциях были организованы горячие обеды и продовольственное снабжение беженцев.

Для оказания материальной помощи беженцам в Западной Белоруссии особоуполномоченным передавались специальные ассигнования (материальная помощь определялась из расчёта 100 руб. нуждающимся семейным беженцам и 25 руб. холостым беженцам). При этом для населённых пунктов, где были сконцентированы беженцы, передавались весьма ограниченные суммы (например, для Белостока, где уже находилось 25 тыс. беженцев, предназначалось всего 65 тыс. руб.). В общей сложности для оказания материальной помощи 44.786 беженцам отводилось 285.000 руб. (6,3 руб. на 1 чел.).

По согласованию с СНК БССР к размещению в Минской, Витебской, Могилёвской, Гомельской и Полесской областях было намечено 23 тыс. чел. Были созданы областные комиссии по приёму, размещению и трудоустройству беженцев, причём каждая из пяти комиссий дала заявку в Центральную комиссию на приём соответствующего количества беженцев.

К концу октября 1939 г. в БССР прибыло 22.471 беженцев (в том числе 4.114 семейств и 3.928 детей). Среди областей, принявших наибольшее количество беженцев лидировали Могилёвская и Витебская области, причём в Могилёвской области оказалось на 1.864 чел. больше, чем предполагалось (тут было сосредоточено 1/3 всех перемещаемых в восточные области беженцев – 7 150 чел.). На процесс размещения беженцев повлияло ещё одно важное обстоятельство. В большинстве случаев областные комиссии «приглашали» крестьян-беженцев, вероятно предполагая укрепить рабочей силой колхозы, между тем в ходе регистрации беженцев выяснилось, что среди них «исключительно много портных, сапожников и слесарей-металлистов» [10]. Характерно, что 63,3 % беженцев были горожанами, причём 26 % (5.834 чел.) беженцев прибыли из Варшавы.

Нет полной ясности в вопросе о том, какими методами происходила вербовка беженцев для отправки их на восток. Скорее всего, согласие на добровольный выезд в восточные области давала те беженцы, которые не планировали в ближайшее время вернуться в родные места и собирались всерьёз и надолго обосновываться в Советском Союзе, начиная жизнь практически с нуля. К переезду их подталкивала ситуация, сложившаяся в западных областях: бесперспективность получения жилья и работы, отсутствие запасов имущества и денег, достаточных для того, чтобы пережидать. Проводимая среди беженцев агитационная кампания вербовки на выезд в восточные области БССР осенью 1939 г. была достаточно эффективной: около половины беженцев, осевших в восьми городах Западной Белоруссии, рискнули отправиться осваивать восточные регионы.

Но к началу февраля 1940 г. количество беженцев в восточных областях БССР значительно уменьшилось (на 20 %). Как отмечал народный комиссар внутренних дел БССР Л. Цанава, около 400 беженцев были возвращены Правительственной комиссией в западные области Белоруссии, а 4 308 беженцев самовольно оставили рабочие места и бежали в западные провинции БССР, на Украину и другие районы Советского Союза.

В частности, в заявлении от 8 июня 1940 г. бывшего политзаключенного Л.С.Фельдблюма секретарю Белостокского обкома партии говорилось: «Считаю своим долгом сообщить, что в г.Белостоке и его окрестностях проживает много беженцев, которые вербовались в СССР на работу в Челябинск, на Украину, Урал, где бросили работу и приехали обратно в Белосток. Их приблизительно, судя по разговорам, около 5 тысяч…» [ГАООГО. Ф.6195. Оп. 1. Д.90. Л. 449-450].

Таким образом, в восточных областях БССР осталось 17 763 беженца, включая 3 820 детей [11].

Председатель Правительственной комиссии И. Горин отмечал ошибки и просчёты операции по переселению беженцев. Он критиковал организацию размещения беженцев в восточных областях, оценивая как «исключительно плохое» отношение местных властей к вопросу трудоустройства и создания нормальных условий быта и проживания для прибывших в некоторых районах. Целый ряд районов по собственной инициативе «избавлялись» от беженцев, самовольно направляя их для трудоустройства в Минск, между тем столица также не могла найти им применения. Подобная несогласованность действий вызывала, как отмечал И. Горин, «справедливое нарекание и недовольство со стороны беженцев».

Нарком внутренних дел БССР Л. Цанава был более категоричен в оценке причин бегства беженцев из восточных областей Белоруссии. Он считал, что главная причина заключалась в социальном составе беженцев. По мнению Л. Цанавы, рабочие места оставляли беженцы-торговцы, не желавшие заниматься физическим трудом [12]. Но цифры показывают, что торговцы не составляли значительной части беженцев:

 

Таб. 1. Данные о профессиональном составе беженцев в восточных областях БССР на 5 февраля 1940 г. [13]

Область   Служащие   Ремесленники   Рабочие   Торговцы   Прочие   Всего

 Минская            335           1 539           1 026           310           104          3 314

 Витебская          294           1 687           1 246           524           357          4 108

Могилёвская      339            549             2 594          243            376           4 101

 Гомельская         82             488              729            142            39            1 480

 Полесская           67             251              356             61            205             940

Итого:                1 117         1 288          5 951          1 280        4 307        13 943

 

Как следует из приведенных данных, торговцы составляли около 9 % всех трудоспособных беженцев, а большинство составляли рабочие и ремесленники (в общей сложности 51,9 %). Самую значительную группу среди беженцев в восточных областях БССР представляли портные и белошвейки (2 896 чел.), сапожники и заготовщики (1 403 чел.), столяры и плотники (1 065 чел.), слесари и механики (902 чел.) [14]. Из 13 943 трудоспособных беженцев, находившихся на территории восточных областей БССР на начало февраля 1940 г. было трудоустроено рекордное количество – 12 912 чел. (92,6 %).

 

Таб. 2. Данные о трудоустройстве беженцев в восточных областях БССР на 5 февраля 1940 г. [15]

Область   Трудоустр.   Предприятия   Артели   Торговля   Госучр.   Врем.работа

Минская           2 615            962            1 129            161          171            192

Витебская         3 920          1 984            1 414           195          148            179

Могилёвская     4 025          1 420            820             141          150            473

Гомельская        1480            761              499             –               54             166

Полесская            872            280              322             42             64             164

Итого:               12 912         5 407          4 184           539           587           1 174

 

Наибольшее число беженцев было занято на промышленных предприятиях (41,8 %) и в промартелях (32,4 %), около 4 % беженцев получили работу в сфере розничной торговли, 4,5 % – в госучреждениях, 9 % беженцев имели временную работу или были заняты в сельском хозяйстве.

Из 18 756 взрослых беженцев, отправленных в восточные области БССР к концу 1939 г., евреи составляли 17 803 чел. (94,9 %) [16]. К началу февраля 1940 г. численность еврейских беженцев уменьшилась на 5 тысяч человек.

 

Таб. 3. Данные о количестве евреев среди трудоспособных беженцев в восточных областях БССР на 5 февраля 1940 г. [17]

Область      Трудоустр.      Кол-во евреев      %

Минская             3 314               3 174              95,7

Витебская           4 108               3 820              92,9

Могилёвская      4 101               3 570              87

Гомельская         1 480               1 391               93,9

Полесская              940                 843               89,6

Итого:                13 943              12 798             91,7

 

Если учесть, что среди всех беженцев в восточных областях БССР было 3 820 детей, и евреи составляли 91,7 % взрослых беженцев, можно выяснить примерное число еврейских детей – 3 500 чел. Таким образом, в начале февраля 1940 г. на территории восточных областей БССР находилось около 16 300 еврейских беженцев.

 

Беженцы в западных областях БССР

Возвращение к границе беженцев, побывавших в «настоящем» СССР, имело свои последствия: сокращалось количество беженцев, согласных добровольно покинуть приграничную зону, и появлялось всё больше желающих вернуться на родину.

Председатель Правительственной комиссии И. Горин в декабре 1939 г. лично побывал в Брест-Литовске и установил, что здесь скопилось около 4,5 тысяч беженцев, которые ждут открытия границы на выезд в Германию. Среди беженцев циркулировали слухи, что возле Брест-Литовска будет организовано 5 пунктов для отправки их в Германию, поэтому сюда прибывали беженцы из Западной Украины. Аналогичное положение сложилось в Белостоке, где беженцы открыто заявляли, что хотят выехать в Германию или же поехать за семьями. Как отмечал И. Горин, этих людей никто не регистрировал, а потому в Бресте по инициативе одного из беженцев стихийно возникла регистрация по порядковому списку для отправки в Германию. Оперативной группой эта регистрация была приостановлена. Временные управления в данной ситуации бездействовали, так как не имели никаких указаний сверху, «а посему указанные беженцы занимаются разными недоброжелательными вещами, а также спекуляцией» [18].

Анализ ситуации, сложившейся в конце 1939 г. в Белоруссии, позволил И. Горину сделать вывод о том, что республика не может далее размещать и трудоустраивать беженцев, поскольку все имеющиеся ресурсы, как в Западной Белоруссии, так и в восточных областях исчерпаны. Он предложил немедленно разрешить вопрос о вывозе беженцев в другие области СССР. Кроме того, он поспешил заключить, что по городам Лида, Молодечно, Барановичи, Слоним и Пинск работа с беженцами в основном закончена, в связи с чем предложил отозвать особоуполномоченных и их помощников, передав их функции Временным управлениям [19].

Однако, даже в тех восьми городах Западной Белоруссии, где проводилась активная вербовка добровольцев на выезд в восточном направлении, оставалось ещё более 22 тысяч беженцев:

 

Таб. 4. Сведения о численности беженцев в городах Западной Белоруссии и количестве вывезенных в БССР (конец 1939 г.)

Город   Кол-во беженцев   Кол-во вывезенных    Осталось             %

Белосток             25.000                 11.814                 13.186               52,7

Брест                   10.000                 5.916                    4.084               40,8

Гродно                1.900                    855                      1.045                55

Барановичи        1.440                   1.604                        –           Увеличилось

Молодечно         1.700                    487                      1.219               71,7

Слоним               2.000                    544                      1.456               72,8

Лида                      973                     733                        242                24,8

Пинск                  1.711                    518                      1.253               73,2

Итого:                 44.785                 22.471                  22.315              49,8

 

К началу 1940 г. размещение беженцев по территории Западной Белоруссии выглядело следующим образом:

 

Таб. 5. Данные о количестве евреев среди трудоспособных беженцев в западных областях БССР на 5 февраля 1940 г. [20]

Область   Трудоспособных    Трудоустр.      %      Кол-во евреев      %

Белостокская          39 648          7 000          17,6          37 853          95,4

Брестская                10 676          2 386          22,3            7 916          74,1

Барановичская         5 546          2 287          41,2            4 868          87,7

Пинская                    2 533           747             29,4          1 963           77,4

Вилейская                   550            289            52,5             398           72,3

Итого:                     58 908         12 709          21,5         52 998          89,9

 

Нетрудно заметить, что ситуация с беженцами в западных областях БССР коренным образом отличалась от ситуации в восточных областях республики. Хотя отсутствуют полные данные о численности беженцев, тем не менее сведения, приведённые в таблице, отражают основные тенденции и позволяют сделать ряд важных выводов:

1. В начале февраля 1940 г. количество беженцев в западных областях БССР в 4 раза превышало численность беженцев в восточных областях.

2. В западных областях БССР гораздо более острой была проблема трудоустройства беженцев: работу, а, следовательно, легальные источники существования здесь имели всего 21,5 % трудоспособных беженцев (в то время как в восточных областях – 92,6 % трудоспособных беженцев).

3. Размещение беженцев по областям было неравномерным: наибольшее количество беженцев было сконцентрировано в областях, непосредственно примыкавших к границе, что является важным показателем преобладавших настроений среди этого контингента.

4. Удельный вес евреев среди беженцев в восточных и западных областях БССР был практически одинаковым (89,9 % в западных областях и 91,7 % в восточных).

Социальный и профессиональный состав беженцев, остававшихся в западных областях Белоруссии, также имел принципиальные отличия, в сравнении с беженцами, вывезенными в восточные районы:

 

Таб. 6. Данные о профессиональном составе беженцев в западных областях БССР на 5 февраля 1940 г. [21]

Область      Служащие   Ремесленники   Рабочие   Торговцы   Прочие   Всего

Белостокская      5 510            8 400           21 108            –            4 630       39 648

Брестская            3 849            1 013            3 242         1 326         1 246       10 676

Барановичская      627            1 271              870             86           2 692        5 546

Пинская                 397                85               766             65           1 220         2 533

Вилейская             147               103                2               101           197            550

Итого:                10 530            10 872        25 988          1578         9 995       58 908

 

Так же, как и в восточных областях БССР, самую многочисленную группу среди беженцев здесь составляли рабочие – 44,1 %. Но на этом сходство заканчивается. Удельный вес ремесленников и служащих среди беженцев в западных областях был в 2 раза большим, чем в восточных, и составлял соответственно 18,4 % и 17,8 %, в то же время удельный вес торговцев был меньшим – 2,6 % (в восточных областях – 9 %).

Любопытно, насколько иначе выглядела картина трудоустройства беженцев в западных областях:

 

Таб. 7. Данные о трудоустройстве беженцев в западных областях БССР на 5 февраля 1940 г. [22]

Область   Кол-во трудоустр.   Предпр.   Артели   Торговля   Госучр.   Врем. раб.

Белостокская         7 000          3 500          500          1 500          1 500          –

Брестская               2 386           237             191          209             197          1 552

Барановичская      2 287           512             232          307               –             1 236

Пинская                   747            293             46             155             253             –

Вилейская                289             50              –             130              103             –

Итого:                  12 709          4 592          969          2 301          2 053          2 788

 

В промышленной сфере в западных областях БССР было занято 36,1 % всех трудоустроенных беженцев (в восточных областях 41,8 % беженцев), на втором месте по количеству трудоустроенных беженцев была сфера розничной торговли – 18,1 % беженцев (в восточных областях 4,1 %), на третьем – работа в госучреждениях (16,1 % беженцев, в то время как в восточных областях работу в госучреждениях получили только 4,5 % беженцев). В отличие от восточных регионов, где 32,4 % трудоустроенных беженцев были взяты на работу в артели, в западных областях только 7,6 % беженцев, получивших постоянную работу, работали в артелях. В западных областях был высокий процент беженцев, занятых на временных работах – 21,9 %. Разница в трудоустройстве объяснима: следует учитывать, что в восточных областях не было столько вакансий в госучреждениях, как в западных, где создавалась новая сеть госструктур. В то же время потребность в квалифицированном труде рабочих в восточных областях была большей, поскольку здесь были выше темпы промышленного развития.

 

Приговор – «чуждый элемент»

На протяжении первой половины 1940 г. взгляды советской власти на беженцев кардинально изменились: благожелательность сменилась разочарованием и недовольством. Постепенно формулировался вывод о том, что беженцы мешают оздоровлению присоединённых территорий, создавая своим присутствием многочисленные проблемы. Выкристаллизовывалась идеологема о беженцах как о «чуждом элементе», следствием чего явилось решение о необходимости изъятия беженцев.

Зимой – летом 1940 г. происходило перераспределение беженцев по территории БССР. В ходе проводимой паспортизации беженцы, получившие отметку в паспорте (пункт 11-й), получали предписание в 10-дневный срок покинуть режимную местность. В результате численность беженцев в ряде крупных приграничных городов сократилась, но размещение беженцев не стало более равномерным. Появились новые зоны массовых скоплений беженцев. Например, в г. Слониме Барановичской области, где в конце 1939 г. находилось около 1,5 тысяч беженцев, по данным на 24 июля 1940 г., насчитывалось уже 12 тысяч беженцев [23]. Резкое увеличение числа беженцев в отдельных населённых пунктах и отсутствие скоординированных действий по их жизнеобеспечению постоянно порождало новые проблемы.

Одной из насущных проблем являлось проведение учёта беженцев. Часть беженцев уклонялась от получения паспортов и прописки, не желая вступать в контакт с властями (как сообщалось в материалах НКВД, беженцы «находятся в разброде по городу, на пляже и в других местах»). Поведение беженцев было легко объяснимым. Определённая часть беженцев не имела намерений оставаться на длительный срок в Советском Союзе и рассматривала своё пребывание в Западной Белоруссии как временное. Их пугала необходимость становиться на учёт и получать паспорта, поскольку это означало отказ от пути назад. Как показывают документы, значительная часть беженцев рассчитывала вернуться домой: в г. Гродно, по данным на 1 апреля 1940 г. из 3 012 беженцев 841 чел. подали документы на выезд за границу [24]. Отказ от получение советских паспортов позже был использован советской властью как повод для выселения беженцев.

В 1939 г. политика советских властей в отношении беженцев носила импровизационный характер, о чём свидетельствует распоряжение Белостокского облисполкома и горисполкома, напуганных огромным скоплением беженцев, о запрещении брать беженцев на работу через отделы труда. В постановлении бюро Белостокского обкома КПБ от 4 февраля 1940 г. отмечалось, что это ошибочное решение способствовало «вовлечению беженцев в спекуляцию и дезорганизации нормальной жизни в городе» [25]. Но уже в 1940 г. развернулась настоящая борьба между представителями советской власти, которые пытались превратить беженцев в трудовой элемент, полезный обществу, и беженцами, не соглашавшимися на трудоустройство.

По данным УНКВД на 21 августа 1940 г. в Барановичской области находилось 24 121 беженцев, из них трудоспособными были признаны 13 747 чел. (57 %) и нетрудоспособными – 10 374 чел. (43 %).

Из 13 747 трудоспособных беженцев на 21 августа 1940 г. в Барановичской обл. было трудоустроено, несмотря на принимаемые со стороны районных органов меры, всего 5 351 чел. (39 % трудоспособных или 22,2 % всех беженцев). Таким образом, вместе с иждивенцами и не имеющими работы трудоспособными, нетрудоустроенные беженцы составляли 18 770 чел., т.е. 77,8 % всех беженцев.

 

Таб. 8. Данные о трудоустройстве беженцев по районам Барановичской области (21.08 – 30.10.1940) [26]

Район   Кол-во беженцев   Кол-во трудосп.  Трудоустр.   %

Слоним              15 216              7 607              2 642           34,7

Зельва                  2 230               1 400                200            14,3

Столбцы              1 714               1 360                339            24,9

Городище            1 337                799                  399            49,9

Несвиж                1 201                853                  548            64,2

Ляховичи               779                 551                 401            72,7

Клецк                      540                421                  281            66,7

Новая Мышь          413                 217                 160            73,7 

Мир                         329                 270                 170           62,9

Бытень                    238                 169                 161            95,2

Козловщина            124                 100                  50             50

Итого:                   24 121             13 747             5 351           39

 

Как видим, диапазон показателей соотношения трудоустроенных и нетрудоустроенных беженцев очень широкий: от 14,3 % до 95,2 %. Сведения по другим населённым пунктам подтверждают, что ситуация с трудоустройством беженцев в западных областях БССР не была однородной. По данным на 1 марта 1940 г., в г. Гродно проживало 3 285 беженцев, из которых 740 чел. были признаны нетрудоспособными (дети, старики, калеки). Из 2 545 трудоспособных 1 331 беженец (52 %) не имели работы, причём 510 человек отказалось от предложенной временной работы [27].

Судя по утверждению начальника УНКВД по Барановичской области Мисюрева, беженцы, которые на 21 августа 1940 г. находились без работы «упорно не соглашаются идти на представляемые им черновые работы, как-то: торфоразработки, лесоразработки и другие, требуя представления им работы якобы в соответствии [с] их специальностями (портной, сапожник, парикмахер) или желают идти на канцелярскую работу» [28]. Специальная комиссия, созданная в Слониме, когда там находилось ещё только около 4,5 тыс. трудоспособных беженцев, зарегистрировала всего 1 220 желающих получить работу, причём на месте были устроены на работу 600 чел., завербовано на производство в восточные области СССР по линии Наркомстроя 339 чел., совершенно отказались получить работу 105 чел. и 176 чел., несмотря на неоднократные вызовы в комиссию, не являлись для трудоустройства [29].

Попытки завербовать беженцев на работу натыкались на их упорное нежелание заниматься физическим трудом, именно на этом акцентировали внимание спецслужбы. Так, по данным начальника слонимского ГО НКВД, в одной синагог города проживало 190 чел., из которых постоянную работу имели только 27 беженцев. Когда среди них начали проводить агитацию по вопросам трудоустройства, только 3 человека выразили желание пойти работать. Остальные отказались, мотивируя это тем, что не могут выполнять физическую работу, так как никогда ей не занимались. Начальник городского отделения НКВД Слонима сделал вывод, что «абсолютное большинство этого контингента (беженцы) не хотят честно работать» [30].

Беженцы без энтузиазма отзывались на предложения властей по трудоустройству не только потому, что предлагаемые работы были физически тяжёлыми, но и потому, что они были низкооплачиваемы и не могли принципиально улучшить кризисное положение беженцев. Люди, согласившиеся на предложенную работу, продолжали бедствовать.

Несвижское РО НКВД задержало письмо беженца Винхуса брату в Литву, за содержание которого автор был взят в агентурную разработку. В письме значилось: «Дорогой брат Генах, я бы тебе много чего написал, но на открытке не уместится. […] мы находимся в Несвиже. Хаим не работает, а я с Ривой работаю на торфоразработках и зарабатываю на соль с водой. Фрейделе не у меня, потому что на торфе она работать не может, т.к. эта работа очень трудная. Она работает в другом месте на фабрике корзиночной. Одним словом плохо, бог знает, когда мы сможем устроить нашу жизнь» [31]. Следует учитывать, что еврейские женщины, в большинстве своём не имели профессии и были домохозяйками, традиционно занимаясь воспитанием детей.

Показательно, что когда беженцам, находившимся в Слониме, предложили работу, они в качестве условия своего согласия потребовали, чтобы им разрешили приобретать товары в достаточном количестве в советских магазинах. После полученного разъяснения, что они будут иметь равные права с остальным населением города (т.е. лимитированные), беженцы отказались от трудоустройства [32].

Начальник УНКВД по Барановичской области объяснял проблемы с трудоустройством беженцев и тем, что не всегда заявленная беженцем специальность соответствовала действительности. Так, в г. Слониме группа беженцев числилась бухгалтерами, но проверка их квалификации выяснила, что они не могут работать даже счетоводами.

Трудоустройство беженцев усложнялось тем, что в западных белорусских областях не было развито производство, в связи с чем потребность в рабочей силе была ограничена. Как отмечал начальник УНКВД по Барановичской области, на предприятиях к концу лета 1940 г. было занято больше рабочих и специалистов, чем требовалось: на 44 предприятиях области, находящихся в ведении Наркомпищепрома, должно было по плану работать 1 034 чел., а фактически работало 1 342 чел. (больше на 30 %), на 11 предприятиях Наркомлеса должно было работать 2 377 чел., а работало 2 640 чел. (больше на 11 %). В отдельных промышленных артелях количество рабочих было увеличено в 2 раза выше нормы (например, в трикотажной артели г.Клецка). В г. Столбцах при столярной мастерской был открыт дополнительный цех, где размеcтили исключительно беженцев. Но советские органы считали такое трудоустройство экономически нерентабельным, отмечая, что в силу плохого снабжения сырьём многие артели работали с большими перебоями, а некоторые находились в постоянном простое [33].

Приток беженцев обострил в Западной Белоруссии конкуренцию за рабочие места, особенно среди служащих (следует также принимать во внимание, что ситуацию усугубляло прибытие «восточников»). Среди беженцев было много представителей интеллигенции и квалифицированных специалистов. Инженеры, врачи и пр. оставлялись для работы даже в режимных городах (областных центрах): Бресте, Пинске, Барановичах. Так, в барановичской больнице врачами работали исключительно евреи, врачи других национальностей были переведены на другую работу в городе или разосланы по районам, что вызвало недовольство среди некоторой части медработников [34]. Подобная практика усиливала антисемитские настроения служащих.

Тревогу властям внушал образ жизни неработающих беженцев. По мнению сотрудников НКВД, они превращались в социально опасный, и даже криминальный элемент. Чем большей была концентрация беженцев в отдельных населённых пунктах, тем яснее было видно, что нелегальные источники доходов беженцев преобладают над легальными способами заработка. В г. Белостоке, где в очередях за хлебом возле каждого магазина стояли по 2 тысячи человек, в спекуляцию, по признанию ответственных работников, были вовлечены десятки тысяч людей [35]. Председатель Белостокского областного суда отмечал в марте 1940 г., что спекуляция в городах Белостокской области «приняла самые активные действия как элементы классовой борьбы» [36]. Представители различных структур отмечали самое активное участие в спекулятивных операциях беженцев, так, например, в марте 1940 г. в Белостокской области была ликвидирована большая группа спекулянтов часами, в состав которой входили 11 беженцев-евреев [37].

Начальник слонимского ГО НВКД БССР Толмачёв так характеризовал ситуацию в городе: «Большинство беженцев до сих пор трудовой деятельностью не занимается, многие из них спекулируют, многие проживают свои старые накопления, вещи и прочее имущество. Зарегистрирована масса случаев, когда беженцы выходят за город, торчат целыми днями на дорогах, ловят крестьян, везущих в город на рынок продукты: масло, яйца, овощи и т. д., скупают по более сходной цене, а затем выносят на рынок и продают в 2-3 раза дороже, вследствие чего продукты на рынке вздорожали. Например, яйца с 3 руб. 50 коп. десяток до 8-9 руб., мясо с 6 руб. до 10-12 рублей кг и т. д.» [38]. Кроме спекуляции среди беженцев был зарегистрирован ряд случаев воровства [39].

Отказ от работы, по мнению властей, свидетельствовал о нелегальных и криминальных путях получения средств к существованию. Как докладывал начальник слонимского ГО НКВД, «в двух домах бывших осадников в 3-х километрах от города расположилось по 80 человек. Ни один из них не работает и не хочет работать. Днём [они] расходятся по городу, а к ночи располагаются около этих зданий и ночуют, проживают вещи, спекулируют и есть предположение, что многие занимаются кражами» [40].

Чрезвычайно сложным для решения был вопрос с обеспечением беженцев жильём. Ещё в начале октября 1939 г. П. Пономаренко ориентировал председателей временных управлений на то, чтобы размещать беженцев в общественных зданиях (как вариант за городской чертой) [41].

Как сообщал начальник УНКВД по Барановичской области, в большинстве районов, где находились беженцы, особенно в гг. Слоним, Столбцы и Несвиж, они проживали в исключительно тяжёлых бытовых условиях. По данным спецслужб, на конец лета 1940 г. в г. Столбцах на складах, в сараях и в синагогах проживало 130 семей [42].

В г. Слониме в синагогах проживали 1 156 беженцев (или 6,6 % всех беженцев), в сараях – 227 чел., в подвалах – 24 семьи, в бывших лавках и ларьках – 201 чел. и без всякого жилья – 76 чел. Таким образом 11,5 % всех беженцев, находившихся в Слониме, занимали непригодные для жилья помещения или не имели крыши над головой [43]. К зиме жилищная ситуация в городе обострилась и стала кризисной: 3 370 беженцев проживали в коммунальных домах, 10 111 чел. – в частных домах при большой скученности, и фактически все 15 216 беженцев не имели удовлетворительных жилищных условий [44].

Обследование синагог, в которых ютились беженцы, показало, что скученность людей угрожает распространением инфекционных заболеваний. Так, в слонимской синагоге по ул. Мостовой-16 проживало 29 семей и 13 одиночек (141 чел.), помещение было настолько переполнено, что две семьи проживало в коридоре, в том числе женщина с маленькими детьми и грудным больным ребёнком. Не удивительно, что среди беженцев отмечались случаи тифа и вшивость [45]. Синагоги, сараи, подвальные и полуподвальные помещения, торговые лавки, где проживали беженцы, характеризовались как грязные, неотапливаемые антисанитарные помещения, не снабжённые уборными и выгребными ямами. Беженцы спали на цементном полу, готовили еду на дворе. Некоторые семьи размещались и спали возле синагог под открытым небом. Аналогичное положение было отмечено и в других районах области. Тревога спецслужб накануне наступления холодов представляется совершенно оправданной.

Подобное положение не могло не привести к эпидемиям. Ещё в конце 1939 в г. Бресте были зарегистрированы отдельные вспышки инфекционных заболеваний. На протяжении 1940 г. в г. Бресте было зафиксировано 80 случаев брюшного тифа, 26 – сыпного тифа, 126 – дифтерии, 19 – паратифа, 225 – дизентерии, 692 инфекционных гемоколитов, 125 – менингита [46]. Хотя статистика заболеваемости среди беженцев отсутствует, можно не сомневаться, что они составляли значительную часть больных. Сложной была ситуация и в г. Белостоке. 4 февраля 1940 г. на бюро Белостокского обкома КПБ отмечалось, что горком и горисполком не приняли должных мер для обеспечения медико-санитарного обслуживания беженцев. В общежитиях беженцев были зафиксированы заболевания тифом, а также случаи, когда инфекционные больные не были госпитализированы, а умершие находились в жилых помещениях по 2-3 дня. На бюро было принято решение срочно – до 15 февраля 1940 г. – открыть в Белостоке ряд специальных социальных учреждений для беженцев: дом инвалидов и престарелых на 100 чел., детский дом на 400 беспризорных детей, больницу и столовую [47].

Беженцы воспринимались спецслужбами, стоящими на страже государственных интересов, как идеологически опасный элемент. Начальник УНКВД по Барановичской области сообщал секретарю обкома КП(б)Б Туру, что среди беженцев отмечаются факты «антисоветских проявлений и распространение провокационных слухов о положении трудящихся в СССР» [48].

Перлюстрация переписки между беженцами и их родственниками в Америке также давала материал для обвинения беженцев в антисоветских настроениях. Беженец Гольштейн в письме брату сообщал: «Беженцы не имеют права жить близко от границы и нас всех выслали в Слоним, мы сейчас находимся в синагоге, работы нет. Вот как мы живём, хуже цыган, нас только и гоняют по городам, ты себе представляешь, как нам хорошо, когда нам приходится валяться в синагоге. Вот как выглядит наша жизнь».

Беженец Венецкий написал своим американским родственникам: «Советское правительство издаёт приказ, что все те беженцы, которые находятся вблизи германской границы, не имеют права жить в ряде городов. Мы все были вынуждены оставить Гродно, взять походную палку и снова пройти ад, но это только беженцам, этот приказ нас окончательно убил […]. Моя жена лежит в больнице в безнадёжном состоянии, жизнь моя пропащая, я это не выдержу, только мне жаль своих двух маленьких детей».

Беженка Хава Боман обращалась к сестре в Америку: «Дорогая сестра, мы находились в Ломже восемь месяцев, а потом нас послали в Слоним. Квартиры у меня нет, живу в сарае без окон и пола, за комнатушку платят 100 рублей, а у кого денег нет, тот сидит в сарае или в синагоге, а синагоги переполнены так, что мне деваться некуда. Зарабатываю только на хлеб и соль. Если есть старая одежда, вышлите нам, этим самым вы спасёте нашу жизнь» [49].

Проблема беженцев требовала экстренного решения. Однако дорогостоящие и долговременные проекты, направленные на интеграцию беженцев в советское общество, были для власти непозволительной роскошью. Внутренние ресурсы БССР по адаптации беженцев были исчерпаны. В отношении беженцев было принято новое радикальное решение.

 

Депортации

Учитывая многочисленные социально-экономические проблемы и дестабилизацию, которую вызвало присутствие в пограничных областях Беларуси большой массы беженцев, советские власти приняли решение о депортации их в глубь территории СССР. Одновременно, таким образом, избавлялись от «классово чуждого элемента».

До сих пор одним из самым дискутируемых вопросов является вопрос о численности беженцев в БССР на момент проведения депортаций. Как правило исследователи цитируют докладную записку наркома внутренних дел БССР Л. Цанавы первому секретарю ЦК КП(б)Б П. Пономаренко от 7 февраля 1940 г., в которой сообщалось, что на 5 февраля 1940 г. в Белоруссии насчитывалось 72 996 беженцев, в том числе 65 796 чел. евреев. Но речь в докладной записке шла только о трудоспособных беженцах, Л. Цанава неоднократно подчёркивал этот момент, отмечая, что не учитывает детей. Если исходить из того, что дети составляли 21,5 % беженцев (как это указано относительно беженцев в восточных областях БССР), можно вывести приблизительные цифры, отражающие реальную картину:

 

Регион   Кол-во беженцев   Из них евреев   Всего    Трудоспособных   Детей     Всего

В зап.обл.               58 908          12 665         71 573          52 998          11 395        64 393

В вост.обл.              13 943          3 820          17 763          12 798          3 500          16 300

Всего в БССР:        72 896          16 485         89 336          65 796          14 895        80 693

 

Так называемые депортации – массовые переселения – начали проводиться в Западной Белоруссии с февраля 1940 г. Они касались самых разных категорий: осадников, польских чиновников, членов различных общественно-политических организаций, крупных собственников. Беженцы стали объектом специальной, третьей по счёту депортации, проведённой 29 июня 1940 г. В этот день были погружены в вагоны и вывезены в Архангельскую, Свердловскую и Кировскую области СССР 22 879 чел. или 7 224 семьи (всего выселению подлежало 23.057 чел. или 7 376 семьи). Из Барановичской области было отправлено 747 семей (2 495 чел.), из Белостокской – 4 210 (13 250 чел.), Брестской – 1 832 (5 856 чел.), Вилейской – 103 (313 чел.), Пинской – 332 (965 чел.) [50]. Эти данные почти совпадают с сохранившимися сведениями о транспортах с депортированными, отправленными из БССР в конце июня – начале июля 1940 г.

Согласно списку транспортов, в этот период из БССР было вывезено 23 764 чел. [51]. Насколько можно судить по документам, кампания выселения не затронула беженцев, размещённых и трудоустроенных в восточных областях БССР. Если согласиться с этими рассуждениями, то после проведения депортации на территории БССР оставалось порядка 66 тысяч беженцев, в том числе около 48 тысяч в западных областях Белоруссии. Допуская, что национальный состав депортированных беженцев примерно совпадал с национальной структурой беженцев, на территории Западной Белоруссии оставалось ещё более 40 тысяч беженцев-евреев (не следует забывать, что в восточных областях БССР проживало около 16 тысяч еврейских беженцев, хотя не исключено, что с 1940 г. эта цифра уменьшилась за счёт оттока беженцев в другие регионы СССР).

Депортация 1/3 беженцев летом 1940 г. затронула прежде всего тех еврейских беженцев, которые отказались получить советское гражданство (паспорт). Однако эта акция только частично решала проблему беженства.

В ходе четвёртой и последней депортации, проведённой в Западной Белоруссии накануне нападения Германии на СССР, было выселено 22 353 чел. Определить количество беженцев, а тем более беженцев-евреев, попавших в состав депортированных достаточно сложно, однако известно, что эта акция не была направлена специально против беженцев [52]. Таким образом, на момент начала Великой Отечественной войны на территории БССР находилось по самым скромным оценкам порядка 50 тысяч еврейских беженцев. В восточных областях, где была проведена достаточно организованная эвакуация, многие из них вместе с предприятиями и учреждениями были вывезены вглубь Советского Союза. Беженцы-евреи, остававшиеся на территории западных областей БССР, стали жертвами Холокоста.

 

Выводы

Документальные материалы и воспоминания очевидцев свидетельствуют о том, что советская власть аргументировала необходимость депортации еврейских беженцев следующими причинами:

1. Сложностью трудоустройства большинства беженцев (особенно по пециальности).

2. Ухудшением экономической ситуации (увеличение дефицита товаров, рост цен).

3. Ухудшением криминогенной ситуации (спекуляция, валютные операции, контрабанда, воровство).

4. Ухудшением санитарно-эпидемиологической обстановки в связи с перенаселённостью городов и местечек (антисанитарные условия проживания, угроза вспышки эпидемий).

5. Обострением межнациональной напряжённости (присутствие большого количества еврейских беженцев провоцировало антисемитские и, как следствие этого, антисоветские настроения).

6. Активизацией нелегальных переходов через границу и вместе с тем угрозой государственной безопасности (под видом беженцев в СССР могли проникать иностранные разведчики).

7. Отказом части беженцев проходить регистрацию и получать советские паспорта.

8. Политической неблагонадёжностью еврейских беженцев, которые критически оценивали советскую действительность.

Беженцы были более сложным контингентом для идеологической работы, чем местные жители. Имея связи международными организациями и родственников за границей, они могли сообщать о недовольстве своим положением в стране Советов. Кроме того, беженцы несли с собой нежелательную с точки зрения советской власти информацию о нацистской политике в оккупированной Польше, что противоречило союзным отношениям между Германией и СССР.

Безусловно, беженцы воспринимались представителями советской власти на местах и в центре как крайне дестабилизирующий фактор, мешающий советизации. Они были признаны материалом, непригодным для интеграции в советское общество на присоединённых землях, их дальнейшее пребывание здесь, с точки зрения советской власти, было нецелесообразным. Результатом такого решения стали массовые депортации. Действия в отношении беженцев являлись частью масштабной политики генеральной чистки новых приграничных территорий от «чуждого элемента», составлявшего явную или потенциальную угрозу в условиях вполне очевидной предвоенной ситуации.

 

          Литература:

1. Siedlecki J. Losy Polak?w w ZSRR w latach 1939-1986. Londyn, 1987; Wielhorski W. Los Polak?w w niewoli sowieckiej (1939-1956). Rada Ziem Wschodnich R.P. Londyn, 1956; Wielhorski W. Trzy pytania i trzy odpowiedzi. Londyn, 1964; Blum I. O sk?adzie cocjalno-demograficznym Polskich Si? Zbrojnych w Zwi?zku Radzieckim. Maj 1943 – lipiec 1944 r. Wojs. Prz. Hist. 1963. Nr. 2. S. 3-34; Blum I. Polacy w Zwi?zku Radzieckim. Wrzesie? 1939 – maj 1943 r. Wojs. Prz. Hist. 1967. Nr. 1. S. 146-173; Kersten K. Repatriacja ludno?ci polskiej po II wojnie ?wiatowej (studium historyczne). Wroc?aw, 1974; Ska?uba T. IV rozbi?r Polski. Warszawa, 1981; Davies N. God’s Playground. A History of Poland in two volumes. Oxford, 1981; Siemaszko Z.S. W sowieckim osaczeniu. 1939-1943. Londyn, 1991; Gross J. Revolution from Abroad: The Soviet Conquest of Poland’s Western Ukraine and Western Belorussia. Princeton, 1988; Najnowsze dzieje zydow w Polsce w zarysie (do 1950 roku) Pod. red. J. Tomaszewskiego. Warszawa, 1993; Pinchuk B.-C. Shtetl Jews under Soviet Rule. Eastern Poland on the Eve of the Holocaust. Cambridge, 1990; Prekerowa T. Zarys dziejow Zydow w Polsce w latach 1939-45.Warszawa, 1992; Jews in Eastern Poland and the USSR, 1939-1946 Ed. by Norman Davies and Antony Polonsky. London, 1991; Lewvn N. The Jews in the Soviet Union since 1917. Paradox of Survival. Vol. I. London-New York, 1990; Litvak Y. Jewish Refugees from Poland in the USSR 1939-1946 // Bitter legacy: confronting the Holocaust in the USSR Ed. By Zvi Gitelman. Indiana, 1997.
2. Парсаданова В.С. Депортация населения из Западной Украины и Западной Белоруссии в 1939-41 гг. Новая и новейшая история. 1989. №2. С. 30-31.
3. Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм. М., 2001. С. 186-187.
4. Iофе Э. Яўрэйскiя бежанцы на тэрыторыi Беларусi (1939-1940 гг.) // Bealoruskie Zeszyty Historyczne. Bia?ystok, 2000. № 13. S. 83.
5. Gnatowski M. Radziecka administracja wojskowa na polnocno-wschodnich ziemiach i scenarjusze ich aneksji w radzieckich dokumentach. Wrzesien – grudzien 1939. Studja Podlaskie. IX. Bialystok, 1999. S. 198, 200.
6. Wydarzenia i losy ludzkie. Rok 1939. «Zachodnia Bialorus» 17.IX.1939 – 22.VI.1941. Warszawa, 1998. Т. 1. S. 208-209.
7. Ibid. S. 212.
8. Gnatowski M. Op. cit. S. 177-178.
9. Назаўсёды разам: Да 60-годдзя ўз’яднання Заходняй Беларусi з БССР. Мiнск, 1999. С. 205-206.
10. Gnatowski M. Op. cit. S. 178.
11. Jewish Refugees from Poland in Belorussia, 1939-1940 Introduced and annotated by E. Ioffe and V. Selemenev. Jews in Eastern Europe. – 1997. – # 1(32). – P. 50.
12. Ibid. – P. 57.
13. Таблица составлена по: Jewish Refugees from Poland in Belorussia, 1939-1940 Introduced and annotated by E. Ioffe and V. Selemenev. Jews in Eastern Europe. – 1997. – # 1(32). – P. 50-56.
14. Gnatowski M. Op. cit. S. 180.
15. Таблица составлена по: Jewish Refugees from Poland in Belorussia, 1939-1940 / Introduced and annotated by E. Ioffe and V. Selemenev. Jews in Eastern Europe. – 1997. – # 1(32). – P. 50-56.
16. Jewish Refugees from Poland in Belorussia… P. 50.
17. Таблица составлена по: Jewish Refugees from Poland in Belorussia, 1939-1940 Introduced and annotated by E. Ioffe and V. Selemenev. Jews in Eastern Europe. – 1997. – # 1(32). – P. 50-56.
18. Gnatowski M. Op. cit. S. 182.
19. Gnatowski M. Op. cit. S. 182.
20. Таблица составлена по: Jewish Refugees from Poland in Belorussia, 1939-1940 Introduced and annotated by E. Ioffe and V. Selemenev. Jews in Eastern Europe. – 1997. – # 1(32). – P. 50-56.
21. Таблица составлена по: Jewish Refugees from Poland in Belorussia, 1939-1940 Introduced and annotated by E. Ioffe and V. Selemenev. Jews in Eastern Europe. – 1997. – # 1(32). – P. 50-56.
22. Таблица составлена по: Jewish Refugees from Poland in Belorussia, 1939-1940 / Introduced and annotated by E. Ioffe and V. Selemenev. Jews in Eastern Europe. – 1997. – # 1(32). – P. 50-56.
23. Государственный архив Брестской области (ГАБО). Ф. 7580 «П». Оп. 1. Д. 9. Л. 76.
24. Государственный архив общественных объединений Гродненской области (ГАООГО). Ф. 2. Оп. 50. Д. 39. Л. 1.
25. Там же. Д. 1. Л. 110.
26. Таблица составлена по: ГАБО. Ф. 7580 «П». Оп. 1. Д. 26. Л. 279, 280.
27. ГАООГО. Ф. 2. Оп. 50. Д. 38. Л. 74.
28. ГАБО. Ф. 7580 «П». Оп. 1. Д. 26. Л. 280-281.
29. Там же. Д. 9. Л. 76.
30. Там же. Л. 77.
31. Там же. Д. 26. Л. 284.
32. Там же. Д. 9. Л. 77-78.
33. Там же. Д. 26. Л. 282.
34. Там же. Д. 29. Л. 94.
35. Филиппов С.Г. Деятельность органов ВКП(б) в западных областях Украины и Белоруссии в 1939-1941 гг. Репрессии против поляков и польских граждан. Вып. 1. М., 1997. С. 50.
36. ГАООГО. Ф. 6195. Оп. 1. Д. 90. Л. 123.
37. Там же. Л. 174.
38. ГАБО. Ф. 7580 «П». Оп. 1. Д. 9. Л. 76.
39. Там же. Л. 54.
40. Там же. Л. 77.
41. Gnatowski M. Op. cit. S. 200.
42. ГАБО. Ф. 7580 «П». Оп. 1. Д. 26. Л. 283.
43. Там же. Л. 282.
44. Там же. Д. 29. Л. 133.
45. Там же. Д. 9. Л. 54, 77.
46. Там же. Ф. 18 «П». Оп. 1. Д. 32. Л. 14-17.
47. ГАООГО. Ф. 2. Оп. 50. Д. 1. Л. 110-111.
48. ГАБО. Ф. 7580 «П». Оп. 1. Д. 26. Л. 283.
49. Там же. Д. 29. Л. 135.
50. Хацкевiч А. Арышты i дэпартацыi ў заходнiх абласцях Беларусi (1939-1941 гг.) Беларускi гiстарычны часопiс. 1994. №2. С. 74.
51. Gurjanow A. Cztery deportacje 1940-41 Karta. 1994. № 12. S. 134.
52. Назаўсёды разам… С. 225.