Как мы уходили из гетто

 

          Яков КРАВЧИНСКИЙ  (Минск)

К весне 1943 года в Минском гетто оставалось не более 8 – 10 тысяч узников. Страшный погром в июле 1942 г. мы пережили, но понимали, что немцы будут уничтожать оставшихся жителей. Приближался праздник Первого мая, и по гетто поползли слухи, что готовится погром. В гетто уже знали, что погромы чаще всего бывают приурочены к советским и еврейским национальным праздникам.

В это время в гетто появился проводник из партизанского отряда: партизаны пытались спасти от уничтожения специалистов различных отраслей знаний и молодежь, которая могла бы пополнить боевые группы. Мама могла уйти с ними, но меня ей брать не разрешали, и она отказалась.

Для выхода из гетто собралась группа. Определили день, порядок ухода: цепочкой, на отдалении друг от друга, но в пределах видимости. Мамины связи с подпольем пригодились, мы оказались в составе группы, и однажды вечером вся группа собралась возле улицы Заславской в ожидании проводника.

Стемнело, появился проводник и повел за собой несколько человек. Они пошли вдоль улицы Заславской, мы выкатились под проволоку и двинулись за ними. Еще человек десять выкатились и примкнули к нам. И только мы поднялись на ноги, как увидели, что с другой стороны проволоки стоит мужчина в кожаном пальто. Стало ясно: это – провал. Назад возвращаться никак нельзя, но и вперед идти страшно: неясно, что это за человек, откуда он взялся на улице, которая еще минуту назад была совершенно безлюдной. Мы стояли в остолбенении, но мужчина вдруг куда-то исчез, как будто растворился в сумерках. Напряжение спало, и мы решили идти дальше.

Но мы упустили время, и группа с проводником ушла вперед: они двигались очень быстро. Мы попытались нагнать их, но из этого ничего не вышло, и мы остались наедине сами с собой. Оказавшись на окраине города, мы вдруг поняли, что никто не знает куда, собственно, надо идти. В группе началось волнение, появились возгласы: «кто ведет группу?», «кто проводник?», «куда мы идем?» и т.д. Весь гнев, вся нервозность, все напряжение вылилось на маму: «мы шли за вами, думали, вы все знаете».

Кто-то предложил вернуться, дождаться следующего прихода проводника и идти надежно, но мама была настроена очень решительно и заявила: «Пускай меня лучше убьют во время побега, но в яму я не пойду». Взяла меня, и мы пошли вперед. Ее решительность подействовала, и за нами пошли остальные.

Мы благополучно миновали кирпичный завод и село Медвежино – эти места считались наиболее опасными при выходе из города: именно здесь полицаи и немцы часто устраивали засады, и мы знали, что именно здесь многих настигла смерть. Но куда идти дальше? Отец ушел с такой же группой еще в апреле 1942 года, и связные приходили обычно из его партизанского отряда. Но связные гибли. Сначала «на проволоке» попался Витька Фельдман («рыжий»), потом погиб его брат Ленька. Расстреляли их мать. Ленька был связным. Он появлялся каждый раз, когда в гетто приходил кто-то из руководства партизанского отряда. Явочная квартира была у нас, и появление Леньки означало, что он должен проверить надежность явки и только потом привести человека. Когда в квартире начинались встречи, мы с Ленькой стояли «на стрёме»: сидели возле дома и беседовали. Кто мог обратить внимание на двух пацанов (Леньке было 13-14, мне – 9). Когда визитеры убирались, уходил и Ленька.

Еще приходила из леса Наташа. Но это была ее подпольная кличка, а так ее имя было Татьяна Аркадьевна Мацкевич (в замужестве Бойко, в настоящее время проживает в Израиле). С ней был такой случай. Летом 1942 года, когда она шла с заданием из леса, на улице в Минске к ней привязался гестаповец. Он взял ее под руку и прошел через все гетто. Люди шарахались от них: встреча с гестаповцем ничего хорошего никому не предвещала. Гестаповец проводил Наташу до дома, где согласно поддельному паспорту она якобы проживала. На ее счастье в квартире никого не было, висел замок. Наташа уговорила гестаповца уйти, сказав, что ключей у нее нет, а мать приходит поздно с работы. Сама же, выждав немного, прошла в гетто.

Приходили из леса и другие связные, но после четырехдневного июльского погрома сорок второго года связные не приходили. Дом, где мы вначале жили, отошел к русскому району.

Все, кто приходил из леса, называли разные деревни, через которые следовало двигаться, но конечный пункт всегда был один – Старое Село. Там начиналась партизанская зона. В какую сторону идти, никто не знал. Указателей нет, дорог от основного дорог уходит много, а нужна какая-то одна. Ночь, темно, в любую минуту можно нарваться на полицейскую засаду. Что делать?

И опять пришлось отдуваться маме. Решили, что она будет спрашивать дорогу у местных жителей. Когда подходили к деревне, все прятались на отдалении, метров за 50, а мама со мной подходила к крайней хате и стучала в окно. Когда хозяйка открывала, мама начинала спрашивать дорогу. Называла сразу несколько направлений: на Минск, Койданово, Старое Село. Ей отвечали, мы выбирали путь на Старое Село и шли до следующей деревни. Там все повторялось снова. Так и шли всю ночь – от села к селу.

На рассвете решили зайти в очередное село, спросить дорогу, а затем до ночи укрыться где-нибудь, чтобы не нарваться на немцев или полицаев. Подошли к хате на окраине, постучали и, когда выглянула хозяйка, завели обычный разговор: как пройти на Минск, Койданово, но хозяйка сразу, не дожидаясь наших вопросов, ответила: «Женщина, вам надо на Старое Село. Не бойтесь, идите смело, здесь партизанская зона». Указала дорогу, и мы пошли, больше не оглядываясь и не прячась, – откуда только силы взялись.

Дошли до Старого Села. Там нас встретил партизанский разъезд. После короткого опроса, проверки документов (кое у кого оказались советские паспорта) нас направили в 106 отряд. К вечеру мы добрались до отряда, там встретились с Шоломом Зориным (он вместе с отцом и другими подпольщиками в апреле 1942 года уходил из Минского гетто). Зорин тут же сообщил нам, что мы на несколько часов опоздали: отец приходил проводить первомайский митинг и пытался узнать что-нибудь о семье у недавно вышедших из Минского гетто. Но его уверили, что женщина с двумя детьми (брат погиб в июле 1942 года) после четырехдневного погрома просто не могла выжить.

На следующий день после прихода в лагерь маму отправили на работу. Я сел на бревно и уже встать самостоятельно не мог, отекли ноги. После голода в гетто и такого длительного перехода я просто уже не мог шевелиться.

Зорин утром послал связного в отряд им. Буденного, сообщить отцу о нашем приходе. Отец сразу не поверил, подумал, чья-то злая шутка и чуть не пристрелил посланца. Но, немного успокоившись, решил проверить. Когда он пришел, я сидел на бревне и не мог даже встать, чтобы обнять его. Отец вернулся в отряд и попросил командира отряда Ганзенко С. забрать нас из отряда Зорина в отряд им. Будённого. Получив разрешение, приехал за нами на двух подводах с целой группой бывших узников и своих друзей. И когда мама рассказывала, как вышли, как спрашивали дорогу в сёлах, нам верили с трудом. Женщина с ребенком 9,5 лет за одни сутки, не зная дороги, без проводника дошла до партизанской зоны… Это было невероятно.

Но мы дошли, и с мая 1943 по июль 1944 года были в партизанах. И мы дожили до того момента, когда был освобожден Минск. Пусть выжили не все, кто вышел из гетто, но они погибли с оружием в руках, как свободные люди.

И еще, конечно, святая память о тех сельских жителях и женщинах, которые рискуя собой и не взирая на ожесточенную антиеврейскую пропаганду оккупантов, правильно указывали нам дорогу к партизанам. Фактически, они дарили нам жизнь.

 
 
Яндекс.Метрика