Подвиг и подлог
Константин ДОМОРАД, кандидат исторических наук
у «Неизвестной » есть имя – Саша
Линевич
С первых же месяцев немецкой оккупации в столице Белоруссии стало создаваться антифашистское подполье. Уже к концу 1941 года в Минске и его пригородах действовало около 50 подпольных групп и организаций, созданных местными патриотами-коммунистами и беспартийными. Получили распространение такие формы борьбы против оккупантов, как диверсии, саботаж, распространение нелегальной литературы. Ни одного дня гитлеровцы не чувствовали себя хозяевами в Минске.
Некоторые подпольные группы помогали советским военнопленным бежать из концлагерей, больниц, лазаретов, затем переправляли их в партизанские отряды. Одну из первых подпольных групп такого направления создали и возглавили летом 1941 года в Минске рабочий вагоноремонтного завода имени А.Ф.Мясникова Кирилл Иванович Трус и культработник инфекционной больницы Ольга Федоровна Щербацевич.
О Ф Щербацевич привлекла к работе по спасению военнопленных своих близких – сына Владлена (Владимира), брата Петра, сестру Надежду и ее мужа, нескольких соседей по дому. К.И.Трус продолжал работать на вагоноремонтном заводе, поэтому руководство группой по спасению военнопленных пришлось, в основном, взять на себя Ольге Федоровне. Именно благодаря ее усилиям и настойчивости патриотам удалось вывести из лазарета, размещавшегося в здании политехнического института, 18 раненых командиров и политработников бывшего 5-го стрелкового корпуса.
Самыми молодыми членами подпольной данной группы являлись сын Ольги Щербацевич пятнадцатилетний Володя и семнадцатилетняя Саша (Александра) Линевич – крестьянская девушка из деревни Новые Зеленки Червенского района, проживавшая последние пять лет в Минске. Володя Щербацевич был в подпольной группе незаменимым связным и проводником. В августе 1941 г. при выведении группы военнопленных за пределы города он натолкнулся на вражескую засаду и был ранен.
Дом №48 по улице Коммунистической в Минске, в котором проживала Ольга Щербацевич, стал приютом для спасенных военнопленных. И нередко случалось так, что здесь находилось одновременно до 15 и более человек. В начале сентября 1941 года бежавшие военнопленные собрались вместе в квартире О.Ф.Щербацевич для решения вопроса, что же делать дальше. Большинство присутствовавших на совещании политработников считали, что им, военным с офицерскими званиями, не найдется должного применения в малочисленных партизанских группах и отрядах и что их место – в рядах действующей Красной Армии. Было решено переходить линию фронта; здесь же разработали и маршрут движения, места ночлега, определили для перехода три группы, которые должны были следовать одна за другой на расстоянии видимой связи. В качестве проводников согласились идти Ольга Федоровна и ее сын Володя, пожелавшие перейти линию фронта вместе с военными. Был намечен и день выхода групп из города – 11 сентября.
В первую, как бы разведывательную группу, вошли Ольга Федоровна, Владимир Щербацевичи и техник-интендант 2-го ранга Борис Рудзянко. Во второй группе оказались политрук Левит, Савицкий и два капитана, фамилии которых не установлены. В третью группу входили политрук Леонид Зорин, старший политрук И.Н.Блажнов, командиры Сергей Истомин и Николай Гребенников.
На маршруте Ольга Федоровна пошла в разведку, а когда возвратилась, не застала на месте ни сына, ни Бориса Рудзянко. Возле деревни Драчково Смолевичского района они и группа Левита нарвались на фашистскую засаду. Левита, Савицкого и двух капитанов гитлеровцы расстреляли сразу, а задержанных первыми Бориса Рудзянко и Володю Щербацевича доставили в Минск в полицию безопасности и СД. Группе Зорина удалось избежать стычки с вражеской засадой, и она возвратилась в Минск. Ольга Щербацевич также вынуждена была возвратиться в город.
На первых же допросах Борис Рудзянко рассказал о своей связи с подпольной группой К.И.Труса – О.Ф.Щербацевич, выдал всех других известных ему подпольщиков, согласился сотрудничать с фашистской контрразведкой. По его сообщению, гитлеровцы арестовали руководителей и членов подпольной группы, а также политрука Леонида Зорина. На очных ставках Рудзянко обвинял Ольгу Щербацевич, ее сестру Надежду Янушкевич и Володю Щербацевича в укрывательстве раненых советских военнопленных. Впоследствии по заданию фашистской спецслужбы он продолжал выполнять в Минском подполье роль агента-провокатора.
Полиция безопасности и СД провела в Минске с целью устрашения населения публичную казнь через повешение подпольщиков группы К.И.Труса – О.Ф.Щербацевич и нескольких задержанных военнопленных, пытавшихся перейти линию фронта и соединиться с Красной Армией.
Воскресным утром 26 октября 1941 г. гитлеровцы вывели из городской тюрьмы по улице Володарского приговоренных к смерти 12 подпольщиков и военнопленных со связанными за спиной руками, разделили их на четыре группы. Под усиленной охраной их повели к местам казни: в городской сквер (возле Дома офицеров), на улицу К.Маркса (при пересечении ее с Комсомольской улицей), к дрожжевому заводу «Красная заря» и на площадь перед Комаровским рынком. От ворот тюрьмы до мест казни их конвоировали под барабанный бой и лай сторожевых собак, а затем казнили. В казни участвовали солдаты и офицеры 2-го литовского полицейского батальона под командованием майора Антанаса Импулявичуса. Этот карательный батальон был переброшен фашистским командованием осенью 1941 года из Каунаса в Белоруссию для подавления партизанского движения.
Установлены имена 8 из 12 казненных патриотов: Кирилл Иванович Трус, Ольга Федоровна Щербацевич, Володя Щербацевич, Надежда Янушкевич и Петр Щербацевич (сестра и брат Ольги Щербацевич), Николай Кузнецов (муж Надежды Янушкевич), Елена Островская (соседка Ольги Щербацевич по квартире) и Леонид Зорин (политрук).
За мужество и стойкость, проявленные в борьбе с фашистскими оккупантами, К.Трус, О.Щербацевич, Н.Янушкевич в послевоенный период посмертно награждены орденом Отечественной войны 1 степени, Владимир Щербацевич – медалью «За боевые заслуги».
Предательство Бориса Рудзянко дорого обошлось подпольщикам группы. Они подвергались в фашистском застенке жестоким пыткам, особенно О.Ф.Щербацевич. Кара постигла предателя только после войны: в 1945 г. Б.М.Рудзянко (1913 года рождения, уроженец города Орши, белорус) был приговорен за измену Родине по ст.63-2 УК БССР к высшей мере наказания – расстрелу.
В 1987 г Белорусский музей истории Великой Отечественной войны посетила минчанка Нина Петровна Дятко (по мужу Шевченко), которой во время казни подпольщиков было 8 лет. На фотоснимке повешенной девушки, подписанном «Неизвестная», она сразу узнала свою тетю Сашу Линевич и сообщила об этом заведующей отделом партизанского движения музея Р.А.Черноглазовой. Спустя некоторое время Р.Черноглазова сообщила Нине Шевченко, что родственники, односельчане и бывшие одноклассники узнали на фотоснимке Сашу Линевич. Она также сообщила, что привезла из деревни фотоснимки двух братьев Саши, которые очень похожи на нее.
Дирекция Института истории АН БССР поручила автору этих строк проверить всю поступившую информацию о Саше Линевич. В мае 1987 г. нам пришлось трижды встретиться с Ниной Шевченко. Во время поездок в деревню удалось поговорить с Ольгой Ивановной и Софьей Александровной Линевич, которые были женами братьев Саши – Александра и Константина. Рассказали о Саше и Евгения Никитична Апацкая, ее двоюродная сестра, Я.Б.Минкевич и Н.П.Ращинская, школьные товарищи. Все они узнали на фотоснимке Сашу Линевич. Они сообщили, что Саша очень похожа на брата Александра, а родившаяся после войны (в 1946 году) его дочь Люда почти ее копия. Удалось разыскать бывшую учительницу Саши – Н.С.Неборскую, у которой сохранилось групповое фото учащихся Ново-Зеленковской начальной школы, сделанное в 1937 году. Она без труда указала на нем Сашу Линевич.
Саша Линевич родилась в 1924 году в деревне Новые Зеленки в многодетной семье крестьянина-бедняка Василия Линевича. Саша была младшим ребенком в семье. После смерти отца семья испытывала большие материальные затруднения. Вскоре тяжелый недуг на долгое время приковал к постели мать. И когда в 1937 г. она умерла, Надежда Дятко взяла осиротевшую двенадцатилетнюю сестру Сашу (родную по отцу) к себе в Минск на воспитание, а четыре ее брата остались работать в совхозе «Новые Зеленки». Надежда, будучи по профессии портнихой, решила обучить девочку своему ремеслу. Саша оказалась способной ученицей, уже через короткое время самостоятельно выполняла ряд операций по пошиву верхней одежды.
Сестры, как и подавляющее большинство минчан, болезненно переживали захват гитлеровцами столицы Белоруссии. Материальное положение вынудило Надежду пойти работать уборщицей в немецкую квартирно-эксплуатационную часть. Саша тоже устроилась на подсобную работу в немецкое учреждение. Жила она на квартире сестры (по улице Кропоткина) недолго – не больше двух месяцев, затем перешла на квартиру, размещавшуюся недалеко от Свислочи.
Восьмилетняя племянница Саши Линевич Нина Дятко запомнила некоторые отрывки из бесед взрослых. Однажды Саша возвратилась домой в приподнятом настроении и заявила: «Надя, мне не хочется тебя больше стеснять. Я познакомилась с очень хорошими людьми, надежными товарищами, они предложили мне перейти к ним на квартиру. Сама увидишь, что там мне будет удобнее во всех отношениях». На возражения Надежды Саша ответила: «Нет, Надюша, у тебя семья, сын и дочь. Ими не следует рисковать». В тот же день она перешла на новую квартиру.
Надежда Дятко посетила жилище сестры на новом месте по улице Коммунистической, 48, познакомилась с хозяйкой квартиры Еленой Островской. Оказалось, что та тоже портниха (до войны работала в ателье). Саша стала у нее как бы подмастерьем, они вместе шили верхнюю одежду для военнопленных.
Последний раз Саша Линевич ненадолго зашла к сестре во второй половине солнечного сентябрьского дня. Перед уходом она сказала: «Надя, родная. Может случиться, что мы видимся в последний раз. Прости, если что не так». Надежда с дочерью вышли на крыльцо проводить ее.
Фашистские контрразведчики задержали Сашу Линевич на работе в каком-то немецком учреждении, а при обыске у нее на квартире обнаружили в вещах пистолет. Вместе с Сашей была арестована и хозяйка квартиры Елена Островская. Их содержали в одной камере минской городской тюрьмы.
Через несколько дней после ареста Саши в полицию безопасности и СД вызвали ее сестру Надежду Дятко и продержали там двое суток.
Мужественно боролись против фашистских захватчиков и Сашины братья-фронтовики – старший лейтенант Иосиф (погиб при обороне Сталинграда), лейтенант Александр. Брат Василий в августе 1941 г. вступил в партизанскую группу В.Веера. Являясь затем партизаном отряда «Знамя», погиб при выполнении боевого задания в июне 1943 года.
Впервые о казни Саши жителям деревни Новые Зеленки сообщил в конце 1941 г. односельчанин, партизан Антон Галицкий.
Подпольщица Саша Линевич внесла свой вклад в борьбу против фашистских оккупантов. Жители Новых Зеленок Червенского района гордятся землячкой, свято чтут ее светлую память. В сквере, расположенном в центре совхоза «Новые Зеленки», в 1965 году сооружен монумент в честь 20-летия Великой Победы и 127 односельчан-фронтовиков и партизан, погибших в борьбе против фашистских захватчиков. На памятной стеле рядом с именем погибшего брата партизана Василия выбито и имя Александры Васильевны Линевич.
Фашистские палачи не только фотографировали, но и снимали кинокамерой сцены публичной казни подпольщиков Минска. Всего обнаружено 28 снимков, в том числе 7 снимков, запечатлевших повешение К.Труса, Володи Щербацевича и неопознанной девушки у дрожжевого завода. Снимки, особенно неопознанной девушки, произвели сильное впечатление на известного писателя Константина Тренева. Он опубликовал два из них 11 августа 1944 года в «Комсомольской правде» в качестве иллюстрации к своей статье «Утехи палача». Это было первое обнародование в печати подлинных снимков публичной казни минских подпольщиков.
Опубликованные в «Комсомольской правде» снимки имеют чрезвычайно важное значение для установления исторической правды. Им цены нет, ибо они обнажают до самых корней нравственное падение некоторых журналистов, решившихся на явный подлог.
Гитлеровские палачи подготовили к утру дня казни патриотов четыре фанерные доски с надписями на немецком и русском языках. Их повесили на шеи женщин-подпольщиц. Надписи на трех досках гласили: «Мы партизаны, стрелявшие по германским солдатам». На четвертой доске значительно меньшего размера, повешенной на шею Саши Линевич, учинили надпись: «Мы – партизаны», что и зафиксировано на фотоснимке, опубликованном К.Треневым.
Подлог заключался в том, что фальсификаторы подделали на фотоснимке, предложенном ими в качестве доказательства того, что казненная девушка носит другое имя – Маша Брускина – текст, заменив «Мы партизаны» на «Мы партизаны, стрелявшие по германским войскам». Подверглось также соответствующему макияжу и лицо идущей на казнь девушки, его пытались «подогнать» под лицо Маши Брускиной.
В результате получился грубый фотомонтаж, в первые послевоенные годы попавший в картотеку иллюстраций Белорусского государственного музея иcтории Великой Отечественной войны Он был растиражирован и получил широкое распространение в печати и кинодокументалистике. Вполне возможно (и скорее всего), что среди научных работников музея могли оказаться лица, чьи интересы совпали со стремлением фальсификаторов исказить правду о Минском подполье и переписать на свой лад его историю. В связи с этим далеко не случайно и более чем странно, что в картотеке иллюстраций музея не оказалось подлинных фотоснимков казни Саши Линевич, опубликованных К.Треневым.
Злополучный фотомонтаж (трое подпольщиков стоят перед виселицей, без указания фамилии девушки) был даже опубликован в таких ответственных изданиях, как «История Великой Отечественной войны» (том второй, М, 1961) и в монографии «Всенародная борьба в Белоруссии против немецко-фашистских захватчиков» (том первый, Мн., 1983).
Московское издательство «Мысль» пошло еще дальше: в выпущенной им в 1986 году книге В.Н.Земскова «Ведущая сила всенародной борьбы. Борьба советского рабочего класса на временно оккупированной фашистами территории СССР (1941 – 1944)» был помещен подложный снимок казни минских подпольщиков, в котором стоящая между Кириллом Трусом и Володей Щербацевичем неопознанная девушка была названа Машей Брускиной. Так это, казалось бы, авторитетное издательство впервые ввело в научный оборот и широко разрекламировало от начала до конца фальшивую версию.
БЕЗГРАНИЧНАЯ НАГЛОСТЬ ФАЛЬСИФИКАТОРОВ
Относительно имени казненной у дрожжевого завода девушки было высказано несколько версий. Жительница города Жданова Н.К.Шарлай (Горобец), ознакомившись с фальсифицированным снимком казни трех подпольщиков, опубликованным во втором томе «Истории Великой Отечественной войны» (1961 год), в письме в Институт истории партии при ЦК КПБ (в этом учреждении хранились документы по истории партизанского движения и подпольной борьбы в Белоруссии) утверждала, например, что девушка на снимке является ее сестрой Тамарой, пропавшей без вести осенью 1941 года. Однако криминалистическая экспертиза не подтвердила эти предположения. Не подтвердились и другие версии.
В середине 60-х годов вдруг объявили о проведении совместного поиска имени «Неизвестной» журналисты многотиражных газет «Труд» (Москва) и «Вечерний Минск» Лев Аркадьев и Владимир Фрейдин. Есть основания считать, что этот «поиск» они начали значительно раньше.
Заведующий отделом информации «Вечернего Минска» В.Фрейдин опубликовал в этой газете 19, 23 и 24 апреля 1968 г. пространную статью «Они не стали на колени», а Л.Аркадьев в «Труде» – статьи «Бессмертие» (24 апреля) и «Светя другим» (16 мая 1968г.). Оба журналиста утверждали, что неопознанная девушка на снимке – семнадцатилетняя выпускница 28-й минской средней школы Маша Брускина и что она была связана с подпольной группой К.Труса – О.Щербацевич. Свои суждения авторы основывали на подтверждениях школьных товарищей Брускиной, ее знакомых и родственников.
Когда историки ознакомились с представленными В.Фрейдиным письменными подтверждениями (их оказалось почти два десятка) о Маше Брускиной, то обратили внимание на несоответствие их содержания достоверным историческим фактам. Прежде всего, в архивных фондах Института истории партии «никаких данных (ни прямых, ни косвенных) об участии М.Брускиной в деятельности Минского подполья не было обнаружено». Среди опрошенных свидетелей не оказалось ни одного, кто мог бы что-либо сказать о ее участии в подпольной борьбе или был очевидцем казни.
Несмотря на абсолютную необоснованность версии о Маше Брускиной, Л.Аркадьев и В.Фрейдин опубликовали в «Труде» 20 и 21 июля 1968 г. пространную «Повесть о Маше», в которой с еще большим упорством утверждали, будто бы неопознанная девушка, казненная 26 октября 1941 года, является Машей Брускиной. Авторы сопроводили повесть фотографией М.Брускиной, опубликованной в газете «Пiянер Беларусi» 17 декабря 1938 года.
Ознакомившись с «Повестью о Маше», минчанка Л.Цеханович направила в газету «Правда» свой отзыв о ней. Она сообщила, что не только ее одну, а многих читателей в Белоруссии, «возмутила недавно нечестная попытка приписать подвиги неизвестной до сих пор партизанки другому человеку», «хотя даже при беглом взгляде ясно, что М.Брускина совершенно не была похожа на казненную сверстницу-партизанку». «Сам текст «Повести о Маше», – пишет далее Л.Цеханович, – также противоречит этому совершенно голословному заверению: в нем нет никаких убедительных доказательств, их в обилии подменяют сомнительные догадки, необоснованные предположения и просто домыслы». Л.Цеханович упрекает авторов повести в том, что они в равной мере оскорбляют память обеих девушек. Как было доказано впоследствии, М.Брускина погибла в другое время и при других обстоятельствах.
Редакция «Правды» направила письмо читательницы Л.Цеханович с просьбой высказать свое мнение по затронутым в нем вопросам в Институт истории партии при ЦК КПБ. В ответе редакции, подписанном двумя докторами исторических наук И.М.Игнатенко и С.З.Почаниным (первый являлся директором института, второй – его заместителем по партийному архиву), озаглавленном «Об одной повести и авторской совести», была дана достойная оценка проведенному авторами повести неблаговидному «поиску». В ответе, в частности, было сказано, что «Л.Аркадьеву и В.Фрейдину не хватает ни объективности, ни элементарной добросовестности, [...] авторы торопливо и беззастенчиво передергивают сообщенные ими факты, лицуют их на иной лад и делают на этой основе безапелляционные утверждения...».
«Правда» решила опубликовать письмо Л.Цеханович и статью «Об одной повести и авторской совести» в одном номере и, после незначительных редакционных правок, выслала их гранки авторам на визирование. И хотя они были своевременно завизированы и отправлены по назначению, в газете эти статьи не появились. Сработали какие-то силы, явно не заинтересованные в их публикации. Так были проигнорированы справедливые выводы известных ученых.
При этакой «поддержке» у Льва Аркадьева как бы открылось второе «дыхание». Он привлек к «поиску» новые силы: редакцию молодежной радиостанции «Юность» (Москва), еврейский журнал «Советише Геймланд», руководство издательства «Мысль». Корреспондент радиостанции «Юность» Ада Дихтярь, на основе упоминавшихся уже статей Л.Аркадьева и В.Фрейдина, подготовила и запустила в конце 1968 года в эфир часовую радиопередачу «Неизвестная» о Маше Брускиной, которая была повторена в декабре 1970 г. и по белорусскому радио. Лев Аркадьев выпустил в 1973 году в Магадане 50-тысячным тиражом книгу «Как звали неизвестных», третью часть объема которой занял раздел «Неизвестная» (о М.Брускиной).
В 1983 г. журнал «Советише Геймланд» опубликовал в номерах 8 и 9 документальную повесть «Неизвестная» Льва Аркадьева и Ады Дихтярь, которую в 1985 году переиздал на русском языке в первом номере сборника «Год за годом» (литературный ежегодник по материалам журнала «Советише Геймланд»). Эта повесть является почти сплошным перепевом «Повести о Маше» (с некоторыми, правда, дополнениями), примером самого настоящего литературного мошенничества и постыдной спекуляции и, конечно, не имеет ничего общего с документальным жанром.
Общим для всех названных выше публикаций является то, что, не имея правильного представления об условиях и характере подпольной борьбы против фашистских оккупантов в Минске, их авторы Л.Аркадьев, В.Фрейдин и А.Дихтярь подают М.Брускину, необоснованно относя ее к подпольной группе К.И.Труса – Ф.Щербацевич в качестве чуть ли не подпольщицы-универсала (к слову сказать, они по нескольку раз в каждой статье называют ее героиней, ничего не говоря о том, в чем же выразилось ее «геройство»).
М.Брускина, являясь узником еврейского гетто, не могла одновременно работать в лазарете медсестрой (без медицинского образования), помогать раненым советским командирам бежать из плена, доставать для них одежду и медикаменты и выводить затем в лес к партизанам, распространять сводки Совинформбюро, что ей ставят в заслугу фальсификаторы. Такой объем работы явно не под силу для одного подпольщика, да еще в начальный период фашистской оккупации.
Не полагаясь только на свои статьи и радиопередачу, Л.Аркадьев, В.Фрейдин и А.Дихтярь прибегли для утверждения своей версии и к другим мерам. Начиная с 1968 года, в ЦК КПБ, редакции газет «Труд» и «Вечерний Минск» стали поступать письма и заявления от некоторых граждан с просьбой признать Машу Брускину минской подпольщицей. Этим вопросом заинтересовались два отдела ЦК КПБ – административных органов и агитации и пропаганды, а также Институт истории партии при ЦК КПБ, Минский горком КПБ, Комитет государственной безопасности, Министерство внутренних дел БССР. Необходимо было установить, причастна ли М.Брускина к Минскому подполью и, в частности, к группе К.И.Труса – О.Ф.Щербацевич. Поисковая работа длилась несколько лет.
Прежде всего довоенная фотография Маши Брускиной и фотоснимок казненной девушки были посланы на криминалистическую экспертизу в Министерство внутренних дел БССР. Эксперты ответили, что фотография «подвергалась сильной ретуши и по существу превратилась в рисунок. На ней не отразилось достаточного количества индивидуальных признаков внешности человека, необходимых для идентификации личности».
Кроме этого, 20 сентября 1972 года Комитет государственной безопасности БССР сообщил Институту истории партии при ЦК КПБ, что из установленных им 8 офицеров 5-го стрелкового корпуса Красной Армии, спасенных из фашистского плена после ранения подпольной группой К.Труса – О.Щербацевич, «никто из опрошенных, знавших патриотку, не называл ее по имени или приметам, сходными с данными, принадлежащими Брускиной»...
На основании данных, собранных из различных источников, бюро Минского горкома КПБ (горком рассматривал вопросы о городском подполье) «не нашло достаточных оснований для признания Брускиной Марии Борисовны участницей подпольной группы К.И.Труса и О.Ф.Щербацевич».
Не удовлетворившись этим, авторы пространной повести «Неизвестная» решили, используя связи, провести экспертизу в столице и обратились к криминалисту Главного управления уголовного розыска УВД г.Москвы (на Петровке, 38) подполковнику Ш.Г.Кунафину, предъявив ему снимок М.Брускиной 1938 г. и фотомонтаж. Эксперт заявил, что «газетное фото (М.Брускиной. – Авт.) заретушировано, и сличение сделать невозможно», чем фактически подтвердил заключение минских криминалистов.
Прошло некоторое время, и авторы снова посетили Ш.Г.Кунафина. «Мы оставляем у криминалиста не фотографии, – пишут они, – а 40 кассет с пленкой, 18 запротоколированных свидетельств. На этот раз Ш.Г.Кунафин дал такое заключение:
«Анализ выявленных совпадений с учетом имеющихся различий позволяет прийти к предположительному выводу, что на сравниваемых снимках изображено одно и то же лицо. Были изучены также письменные и устные свидетельские показания на магнитной пленке людей, знавших М.Брускину [...]. Эти показания в совокупности с выводом по криминалистическому исследованию фотоснимков могут служить основанием для вполне определенного вывода о том, что девушка на снимках казни действительно является Машей Брускиной, бывшей ученицей 28-й школы г.Минска».
Учитывая отрицательные результаты своей первой экспертизы по фотоснимку Брускиной, подполковник Ш.Г.Кунафин не имел никаких оснований по предъявленным письменным свидетельствам на такой хотя и предположительной вердикт. Его даже не смутило то, что Л.Аркадьев и А.Дихтярь не стали перепроверять заключение криминалистической экспертизы Министерства внутренних дел БССР в вышестоящей инстанции – Министерстве внутренних дел СССР, а обратились к нему в частном порядке, тем более, что он был неправомочен давать на сторону какие-либо заключения от своего имени, без ведома руководства: при Советской власти в решении подобных вопросов напрочь исключалась частная практика. Таким образом, все действия Ш.Т.Кунафина являлись незаконными и юридически не обоснованными.
Было бы наивным думать, что Л.Аркадьев, В.Фрейдин и А.Дихтярь являются обычными графоманами, напавшими на «золотую жилу» для своих литературных упражнений ради получения высоких гонораров. Нет, эти авторы своими многочисленными публикациями преследуют определенные, далеко идущие политические цели, закамуфлированные «поиском» имени казненной девушки. Они сознательно затеяли безнравственную акцию подмены казненной патриотки другой девушкой, не имевшей отношения к подпольной группе К.Труса – О.Щербацевич и погибшей осенью 1941 года в гетто при других обстоятельствах. Эти «поисковики» поставили своей целью во что бы то ни стало доказать, что неопознанная девушка являлась якобы минской подпольщицей М.Брускиной, заслуживающей посмертного присвоения ей звания Героя Советского Союза.
Квинтэссенцией этой необычной акции стало многократное напоминание ее инициаторами того, что «подвиг» девушки в день казни минских подпольщиков 26 октября 1941 года «совершен» на месяц раньше подвига Зои Космодемьянской. И поэтому почти в каждой публикации, а в передаче радиостанции «Юность» и последней своей повести «Неизвестная» Л.Аркадьев и А.Дихтярь даже дважды назойливо напоминают: «Октябрь. Обратите внимание – октябрь 1941 года. Это была первая публичная казнь на оккупированной советской территории». Не в Минске, а вообще «на оккупированной советской территории», что не соответствует исторической действительности. «Месяц спустя подобный путь в бессмертие совершила москвичка Зоя Космодемьянская», – твердят авторы повести «Неизвестная». И подобное грубое искажение событий делается неспроста, а чтобы заставить читателя прочно и твердо усвоить, да так, чтобы засело в голове, что Зоя Космодемьянская только повторила «подвиг» М.Брускиной, которого, как выяснилось, и не было.
По утверждению Л.Аркадьева и А.Дихтярь, «свой главный подвиг она (Маша Брускина, – Авт.) совершила в день казни. Ее дорога славы – это путь в несколько километров от тюрьмы по улице Володарского до ворот дрожжевого завода, превращенных в эшафот». Но ведь этот путь к месту казни прошла рядом с К.И.Трусом и Володей Щербацевичем не она, а Саша Линевич.
С предложением о необходимости признания Маши Брускиной участницей Минского подполья дважды обращался с письмами в ЦК КП Беларуси и главный редактор журнала «Советише Геймланд» А.Вергелис. По поручению ЦК КПБ ответ ему дал 21 мая 1987 года директор Института истории партии при ЦК КПБ Р.П.Платонов, который сообщил, что версия о Брускиной не получила подтверждения и не признана партийными органами Белоруссии достоверной. «Что касается публикации повести «Неизвестная» в ежегоднике «Год за годом», то, по-нашему мнению, – говорится в ответе, – ее нельзя считать серьезным исследованием, подтверждающим личность казненной патриотки. Она подготовлена на основе весьма сомнительных с точки зрения достоверности источников, изобилует безапелляционными утверждениями, необоснованными предположениями, догадками и просто фактическими неточностями».
Поскольку предпринятые меры не дали нужного Л.Аркадьеву и А.Дихтярь результата, они лично посетили в середине 80-х годов Минск, чтобы добиться от ЦК КПБ представления М.Брускиной к званию Героя Советского Союза посмертно. На беседе с одним из секретарей ЦК КПБ им была предметно объяснена необоснованность и в связи с этим неправомерность такого домогательства, так как причастность девушки к подпольной борьбе в Минске в результате тщательной проверки не установлена.
После того, как все попытки использовать партийно-государственные и научно-исследовательские учреждения Белоруссии для подтверждения своей фальсификаторской версии полностью провалились, Л.Аркадьев и А Дихтярь перешли к использованию давно известного метода – клеветы на тех, кто не поддерживал их авантюры. Они стали всех и вся обвинять в антисемитизме, вплоть до руководящих работников Белоруссии.
20 июня 1998 года Лев Аркадьев опубликовал в «Труде» статью «Верните имя «Неизвестной», в которой провал своей затеи с присвоением своей «героине» звания Героя Советского Союза объяснил тем, что «начался очередной всплеск антисемитизма, и героиня оказалась «не той» национальности, какая нужна была «по разнарядке», что «цинизм партбосов (слова-то какие! – Авт.) дошел до того, что «на роль» Неизвестной стали «пробовать» то одну, то другую девушку славянского происхождения».
Потерпев полное фиаско с подлогом и убедившись в том, что в Белоруссии их версия не принимается, Л.Аркадьев и А.Дихтярь решили придать «делу Брускиной» международное звучание.
22 октября 1996 года в Белорусском государственном музее истории Великой Отечественной войны состоялась рабочая встреча ученых США и Белоруссии. Инициаторами ее проведения выступили Яков Гутман (лет семь назад эмигрировал за океан, живет в США, ежегодно приезжает в Белоруссию и вмешивается в ее внутренние дела), именующий себя членом правления так называемой Всемирной ассоциации белорусских евреев, и московская журналистка Ада Дихтярь. Они пригласили на эту встречу из США профессора-социолога Нехаму Тэн и профессора истории Университета имени Джона Гопкинса Дэвида Уойза. Председательство на встрече взял на себя «правозащитник» Яков Гутман. Американские ученые заявили, что они полностью разделяют то, что написал о Брускиной московский журналист Л.Аркадьев, но не привели ни одного доказательства ее участия в подпольной борьбе.
В своих выступлениях белорусские исследователи, доктор исторических наук, профессор Я.С.Павлов, кандидаты исторических наук, доценты А.М.Литвин, В.И.Кузьменко, М.Ф.Шумейко, Е.И.Барановский и другие наглядно показали, что надуманная беспочвенная версия Л.Аркадьева и А.Дихтярь о Маше Брускиной ничего общего не имеет с исторической правдой, является грубым вымыслом и нечистоплотной попыткой подменить ею казненную гитлеровцами активную подпольщицу Сашу Линевич. После столь убедительных доводов белорусских историков у москвички Дихтярь не выдержали нервы и в своем повторном выступлении она в сердцах заявила: «Мы кончим наш спор Международным судом в Гааге. Мы как авторы можем обратиться в Международный суд». Такая угроза, хотя и была пустым звуком, вызвала у участников встречи законное возмущение.
Стараниями Льва Аркадьева и Ады Дихтярь «дело Брускиной» вышло-таки за пределы Белоруссии. 21 октября 1997 года в Вашингтоне в мемориальном государственном музее США «Холокост» был устроен даже шабаш с участием некоторых конгрессменов, послов, ученых, посвященный Брускиной. На это сборище из Москвы были приглашены Л Аркадьев и А.Дихтярь. «Подвиг» Брускиной был отмечен медалью Сопротивления музея «Холокоста», которую там же вручили на хранение Л.Аркадьеву и А.Дихтярь. Медаль, как и следовало ожидать, попала по назначению – именно они явились подлинными устроителями настоящего бума вокруг имени бедной еврейской девушки, ставшей разменной картой в политической игре авантюристов.
Вот как выглядит вся эта печальная история. Она должна послужить хорошим уроком для объективных исследователей, стремящихся показать в правдивом свете героическое прошлое советского народа.
«Славянский набат», 1999г., 30.09 – 6.10.
«Белорусская нива»,
1999г., 26-27.10