Яков Басин. Исторические книги, статьи, очерки.

          Абрам ТОРПУСМАН, научный редактор Еврейской энциклопедии

          Лев ОВСИЩЕР, участник Великой Отечественной войны,
          почетный полковник Армии обороны Израиля

 

Исполнилось 60 лет с того дня 22 июня 1941 года, когда Советский Союз, в сентябре 1939-го фактически вступивший во Вторую мировую войну на стороне нацистской Германии, вынужден был героически защищаться от жестокого нападения вчерашнего союзника. Солдаты и командиры Красной Армии, партизаны и подпольщики совершили немало славных подвигов. Однако и в ходе войны, и после нее тоталитарный режим продолжал творить черные дела. Одна из самых позорных страниц советской истории – послевоенный государственный антисемитизм. Той же подлостью системы мечены попытки замолчать или скрыть подвиги собственных граждан, почему-либо неугодных высокому начальству.

В жерновах такой «политики» оказалось и имя минской подпольщицы-комсомолки Маши Брускиной. Официальные организации современной Беларуси скрывают ее имя доныне.

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ПРЕЗИДЕНТУ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ

Г-НУ А.Г.ЛУКАШЕНКО

Глубокоуважаемый господин Президент!

26 октября 1941 года в Минске гитлеровские оккупанты осуществили первую публичную казнь. В присутствии многих тысяч горожан в разных местах города были казнены 12 героев-подпольщиков. Все они были повешены.

От одного из злодеяний остались свидетельства в виде фотографий, обошедших впоследствии газеты и журналы многих стран мира. Они помогли общественности узнать имена первых героев зарождавшегося сопротивления в Беларуси.

На казнь по улицам города провели троих: мужчину средних лет, юношу и девушку. Стали известны имена двоих: минский рабочий Кирилл Трус и школьник Володя Щербацевич. Казненная девушка долго оставалась неизвестной. Почему?..

Откликаясь на естественный интерес общественности, квалифицированные журналисты и видные криминалисты провели независимое расследование, и имя юной героини было установлено. Ею оказалась выпускница 28-й минской средней школы семнадцатилетняя еврейка Маша Брускина.

Сегодня это имя известно уже всему миру, а вот официальные власти Вашей страны до сих пор называют героиню неизвестной.

Глубокоуважаемый Александр Григорьевич, ушло то время, когда официальные советские власти проводили откровенно антисемитскую политику. У белорусского и еврейского народов давние и прочные исторические и культурные связи. На государственном уровне сейчас предпринимаются новые шаги для их расширения и упрочения. Мы считаем, что было бы шагом доброй воли Вашего правительства официально признать и объявить, наконец, действительное имя героини.

Лев ОВСИЩЕР,

председатель комиссии по увековечению памяти Маши Брускиной,

почетный полковник Армии обороны Израиля, ветеран Великой Отечественной войны

(«Еврейский камертон», 22 июня 2000 г.)
Уважаемый Лев Петрович!

Направляю Вам копии ответов на ваше открытое письмо в адрес президента Республики Беларусь А.Г.Лукашенко со стороны компетентных инстанций: Белорусского государственного музея Великой Отечественной войны, Национального архива Республики Беларусь, Национальной академии наук Республики Беларусь...

Как видно из ответов белорусских инстанций, вопрос об идентификации личности неизвестной подпольщицы был рассмотрен самым серьезным образом, с использованием самых последних сведений, показаний и источников. Заново было проведено независимое и беспристрастное изучение всех имеющихся в наличии материалов. Факт участия М.Брускиной в деятельности белорусского подполья не подвергается сомнению, однако, несмотря на это, имеющиеся фотографии не позволяют дать однозначного заключения экспертизы о том, что казненной подпольщицей является именно Маша Брускина.

Хотелось бы заверить Вас, что замалчивание белорусскими властями подвигов евреев в годы войны не входит в государственные интересы Республики Беларусь, где только в течение 2000 года были проведены две существенные акции по увековечению памяти жертв и героев Катастрофы: открытие мемориала «Яма» и проведение выставки «Холокост глазами художника».

С уважением и готовностью к дальнейшему сотрудничеству в поисках истины

А.ПОНОМАРЕВ, второй секретарь посольства.

01.03.2001

Комментарий:

Как мы увидим в дальнейшем, «факт участия М.Брускиной в деятельности подполья» не только подвергается сомнению «специалистами», но и категорически отрицается. Прекраснодушный г-н Пономарев до конца не разобрался.

Мiнiстэрства культуры i друку Рэспублiкi Беларусь

Беларускi дзяржауны музей Гiсторыi Вялiкай Айчыннай вайны

220600 г. Мiнск. праспект Ф.Скарыны, 25 А

телефоны: 27-11-66, 27-56-55

№ 430 11 августа 2000 г.

220030 г. Минск, ул. Ленина, 19

Министерство иностранных дел,

заместителю министра В.Н.Герасимовичу

Уважаемый Владимир Николаевич!

На Ваш № 1380/18 от 25.07.2000 сообщаем следующее. Открытое письмо гражданина Израиля Л.Овсищера на имя Президента Республики Беларусь А.Г.Лукашенко, а также сопровождающие письмо копии газетных статей являются продолжением начатой в 1968 году серии регулярных обращений и публикаций аналогичного характера.

Главной причиной многолетнего «противостояния» авторов обращений и ряда белорусских историков является наличие нескольких версий имени казненной девушки и отсутствие серьезных документальных подтверждений в пользу признания ее М.Брускиной.

История вопроса заключается в следующем. 11 августа 1944 года в газете «Комсомольская правда» были опубликованы две фотографии, обнаруженные, как было сказано в сопроводительном тексте, советскими воинами при освобождении Минска. Снимки запечатлели казнь через повешение неизвестных патриотов – мужчины, юноши и девушки. Позднее стали поступать все новые снимки, в том числе других казней, состоявшихся в Минске в один день – 26 октября 1941 года. Постепенно из них сложился событийный ряд, позволивший воссоздать картину этого трагического дня.

В этот день фашисты публично казнили в разных районах города (на ул. К.Маркса, в сквере напротив Дома офицеров, на ул. Ворошилова (ныне Октябрьской) и на Комаровке 12 подпольщиков и советских военнопленных, которых патриоты пытались спасти от концлагеря. Родственники, знакомые, товарищи по подполью сразу опознали на фотографиях погибших минчан. Это были руководители подпольной группы Кирилл Иванович Трус и Ольга Федоровна Щербацевич, сын Ольги Федоровны школьник Владлен Щербацевич, ее брат и сестра, Петр Федорович и Надежда Федоровна Янушкевич, муж Надежды – Николай Кузнецов. Позднее были названы имена одного из повешенных военнопленных – политрука Леонида Зорина и подпольщицы Елены Островской. Неузнанными остались трое мужчин, а также девушка, принявшая смерть вместе с К.И.Трусом и В.Щербацевичем у проходной дрожжевого завода по улице Ворошилова (ныне Октябрьской)...

В 1961 году, после выхода в свет 2-го тома «Истории Великой Отечественной войны», где был помещен один из снимков, появилась первая версия имени казненной девушки. Жительница

г.Жданова Н.К.Шарлай и ее мать опознали на фотографии свою сестру и дочь Тамару Кондратьевну Горобец – делопроизводителя штаба одной из воинских частей, пропавшую без вести в 1941 году. Однако эксперты МВД БССР при идентификации фотографий Т.Горобец и казненной девушки к однозначному выводу прийти не смогли.

Следующая версия имени погибшей появилась в 1968 году. Московские журналисты Л.Аркадьев, А.Дегтярь, А.Вергелис совместно с сотрудником газеты «Вечерний Минск» В.Фрейдиным неожиданно быстро пришли к однозначному выводу, что казненная девушка – это минская подпольщица Мария Борисовна Брускина.

Сотрудники Партийного архива Института истории партии при ЦК КПБ (в то время именно там были сосредоточены все материалы по минскому подполью) немедленно подняли соответствующие документы, однако следов подпольной деятельности М.Брускиной не обнаружили. Было установлено, что поспешно собранные журналистами материалы основывались на свидетельствах родственников, соседей, одноклассников М.Брускиной, которые не имели никакого отношения к деятельности минского подполья, а относительно изображения Маши на фотографиях казни «прозрели» только спустя 20 лет после того, как эти снимки получили широкую известность.

Тем не менее, эти материалы, отличавшиеся предвзятостью и тенденциозностью, а в ряде случаев – открытой подтасовкой фактов, были моментально растиражированы в средствах массовой информации Советского Союза и ряда зарубежных стран.

В 1971 году к поиску сведений о подпольной деятельности М.Брускиной подключился Архив КГБ БССР. Были разысканы и опрошены десятки свидетелей из числа бывших подпольщиков, бывших военнослужащих 5-го стрелкового корпуса, раненых командиров которого спасала от плена группа К.Труса – О.Щербацевич. Были подняты уголовные дела на изменников Родины, в том числе тех, кто выдал подпольщиков. Ни в одном случае имени М.Брускиной обнаружено не было.

Вместе с тем в ходе поисков появились новые версии личности погибшей. Бывшая надзирательница минской тюрьмы в период оккупации М.А.Самохвалова узнала на фотографии девушку, арестованную по делу подпольщиков, а бывшая подпольщица С.Е.Каминская сообщила, что сидела с ней в одной камере. Обе свидетельницы утверждали, что девушку звали Анной, ей было 22-24 года (в то время М.Брускиной – не более 18 лет), она имела медицинское образование, была уроженкой центральных районов России и Минск знала очень плохо.

Следующий этап исследований вопроса относится к 1987 году. В этот период ЦК КПБ создал квалифицированную комиссию из специалистов Института истории партии при ЦК КПБ, Института истории Академии наук БССР и Белгосмузея истории Великой Отечественной войны. Комиссия вновь тщательно изучила архивы Института истории партии, КГБ БССР и КГБ Литовской ССР (в казни принимал участие литовский полицейский батальон), фонды музея, вновь опросила десятки участников подпольной борьбы и очевидцев событий. По результатам работы комиссии была составлена обстоятельная справка и сделаны публикации в печати...

Факт действительного существования девушки по имени Маша Брускина – минчанки, выпускницы 28-й средней школы -- сомнений не вызывал. Однако комиссия вновь не обнаружила документально подтвержденных данных об участии М.Брускиной в деятельности минского подполья, о ее связях с группой

К.И.Труса – О.Ф.Щербацевич, или с подпольем в еврейском гетто, куда в силу своей национальной принадлежности могла входить девушка. Не упоминалось ее имя и в многочисленных написанных сразу после войны, то есть по «горячим» следам событий, воспоминаниях подпольщиков. Вероятнее всего, настоящая М.Брускина погибла вместе с матерью, как и сотни других узников Минского гетто, во время жестокого погрома в ноябре 1941 года.

Что касается идентификации фотографий казненной девушки с единственным сохранившимся изображением М.Брускиной, опубликованным в газете «Піянер Беларусі» от 17 декабря 1938 года, отдел криминалистических исследований МВД БССР не выявил комплекс необходимых идентификационных признаков внешности.

В связи с вышеизложенным имя М.Брускиной не упомянуто на установленных в 1976 и 1996 годах мемориальных досках в память о казненных 26 октября 1941 года подпольщиках.

В середине 80-х годов появилась еще одна версия имени девушки. Жительница д. Новые Зеленки Червенского района, увидев в музее фотографии казненной, опознала в ней свою родственницу Александру Васильевну Линевич. Сотрудники музея выезжали в указанную деревню для опроса свидетелей. К сожалению, сохранилась только детская фотография А.Линевич, что, безусловно, затрудняет поиск истины.

О необходимости продолжения непредвзятых исследований в деле установления подлинного имени казненной девушки шла речь во время «круглого стола» историков и на рабочей встрече ученых Беларуси и США, состоявшихся в 1991 и 1997 годах в Белгосмузее истории Великой Отечественной войны. Этой проблеме посвящен ряд газетных публикаций белорусских историков в 60-90-е годы. К сожалению, наши оппоненты отвергают даже малейший намек на сомнения. «Подвиги» М.Брускиной с каждым годом обрастают все новыми подробностями, которые можно почерпнуть в многочисленных зарубежных публикациях. Дело дошло до того, что президент Всемирной ассоциации белорусских евреев Я.Гутман требует узаконить день казни «М.Брускиной» как день борца сопротивления Беларуси, не обращая внимания на тот факт, что сопротивление белорусского народа оккупантам началось с первых дней войны.

Бросается в глаза явно выраженный интерес к личности казненной девушки. О том, что практически вместе с ней были повешены еще 11 человек, трое из которых также по сей день остаются неизвестными, наши оппоненты или замалчивают, или упоминают об этом только вскользь. На этом фоне вызывающе звучат беспрерывные обвинения всех и вся в государственном антисемитизме. В качестве контраргумента достаточно привести только один пример. В 1965 году еврей И.П.Казинец был официально признан белорусскими властями одним из руководителей минского подполья (секретарем Минского подпольного горкома партии), в результате чего ему посмертно присвоили звание Героя Советского Союза, назвали его именем улицу и площадь в Минске.

Таким образом, по существу вопроса об увековечении памяти М.Б.Брускиной можем сообщить следующее. По мнению специалистов Белгосмузея истории Великой Отечественной войны, Института истории Национальной академии наук и Национального архива Республики Беларусь, утверждение о том, что девушка, казненная 26 октября 1941 года в районе дрожжевого завода, является участницей минского антифашистского подполья Брускиной М.Б., в настоящее время не находит убедительного подтверждения. Продолжается исследование других версий имени погибшей. Материал для исследования продолжает поступать, вопросы остаются. Так, в конце 1999 года сестра Героя Советского Союза М.Казея – Ариадна Ивановна Казей сообщила, что их мать – минская подпольщица – тоже была повешена 26 октября 1941 года.

Доказательства, приведенные в статьях, на первый взгляд очень убедительны, а на самом деле содержат множество неточностей, недосказанностей, в ряде случаев откровенной неправды.

Вот несколько примеров.

Действительно, имя М.Б.Брускиной можно обнаружить в сборнике «Минское антифашистское подполье», Мн., 1995, в списке лиц, проходящих по документам Национального архива РБ в связи с деятельностью минского подполья. Однако в статье не конкретизируется – в каких именно документах! На самом деле, только в тех же письмах, заявлениях, обращениях по вопросу увековечения памяти М.Брускиной, которые поступили в свое время в архив от одноклассников, соседей настоящей М.Брускиной, журналистов, занимавшихся «раскруткой» ее имени. Все они не имели никакого отношения к минскому подполью и не могли быть прямыми свидетелями участия в нем М.Брускиной.

«Положительное» заключение эксперта Ш.Кунафина по результатам идентификации фотографий казненной с портретом настоящей М.Брускиной в довоенной газете цитируется не по подлиннику документа, а по тексту, опубликованному в книге «Как звали неизвестных», Магадан, 1973. Но даже в этом тексте присутствует вполне недвусмысленное определение «предположительный вывод». Кроме того, вряд ли грамотный эксперт позволил себе делать какие бы то ни было выводы на основании «письменных и устных показаний на магнитной пленке»...

В белорусских газетах регулярно появляются публикации на тему Холокоста и участия евреев в боевых действиях. Материалы на тему Холокоста в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны представлены и в экспозиции нашего музея.

С уважением

доктор Г.И.БАРКУН

Комментарий:

Письмо г-на Баркуна содержит наиболее полный свод имеющихся у белорусского руководства возражений против признания запечатленной на фотографии подпольщицы Машей Брускиной.

На первый взгляд, постороннему человеку все может показаться правильным. Директор музея уверяет, что имеется несколько версий имени героини, что все они в равной мере неубедительны и что добросовестные ученые продолжают свой абсолютно научный поиск.

Все это можно было бы счесть правдой, если бы из письма г-на Баркуна не был полностью убран фон, на котором происходило «научное обсуждение» личности неизвестной героини. А фоном был оголтелый государственный антисемитизм.

Во времена Хрущева и Брежнева национальная политика была отдана на откуп местным (республиканским и областным) партийным органам. И, скажем, в Азербайджане отношение к евреям было вполне корректным – преследовались другие национальности. А белорусское руководство того времени видело врагов именно в евреях, и несть числа примерам проявлений жестокого антисемитизма. Нагло замалчивалась хорошо известная всем жителям республики Катастрофа европейского еврейства; те, кто осмеливался собираться у памятников жертвам геноцида, подвергались мощному преследованию и травле. С самих памятников местные власти очень тщательно убирали слово «евреи», заменяя его «советскими гражданами», часто с памятников убирали надписи на еврейском языке. Велось тотальное наступление на еврейскую религиозную жизнь, закрывались общины. Именно в Белоруссии власти организовали самое широкое распространение шизофренических бредней Владимира Бегуна о всемирном еврейско-масонском заговоре. Рекламировалась картина народного художника СССР М.Савицкого «Летний театр» (1975), изображающая омерзительного еврея – соучастника нацистских преступлений. И т.д. и т.п.

Г-н Баркун не игнорирует государственный антисемитизм в СССР, он его на голубом глазу отрицает. «В качестве контраргумента, – говорит г-н директор, – достаточно привести только один пример. В 1965 году еврей И.П.Казинец был официально признан одним из руководителей минского подполья»... Один пример, да будет известно, остается одним примером. Кстати, а почему для «признания» самоочевидного факта понадобилось так много лет? Нам рассказывали (за истинность не ручаемся), что сестру Исая Казинца уговаривали назвать брата русским или белорусом, но она жила в Баку, а не в Минске, а то, глядишь, и «уговорили» бы. Очень похоже на правду.

Трудно постичь логику антисемитов, но, может быть, именно «признание» героем еврея Казинца привело высокое минское начальство к мысли, что «процентная норма» на евреев-героев уже выполнена и новые больше не нужны. Поэтому поиски имени погибшей героини шли более или менее нормально лишь до того момента, когда корреспондент «Вечернего Минска» ни взял «еврейский след». Со слов корреспондента московской газеты «Труд» Льва Аркадьева нам известно, что Белорусский КГБ вместо содействия нормальному исследованию с самого начала чинил ему всяческие препятствия.

О том, что атмосфера густопсового антисемитизма сопровождала направление поиска героини, связанного с именем Брускиной, говорят и другие факты. В 1968-м первопроходец поиска Владимир Фрейдин имел телефонную беседу с «компетентными органами», завершившуюся обширным инфарктом. После «беседы» всякие разговоры о том, что произошло в Минске 26 октября 1941 года, он навсегда прекратил. Журналистка Ада Дегтярь, рассказавшая тогда же о подвиге Маши в эфире московской радиостанции «Юность», на следующий день была изгнана с работы. Почерк ясен. Надеемся, г-н Баркун не станет уверять нас, что и авторов «альтернативных» гипотез преследовали точно так же.

В свете этого вполне отчетливого отношения «органов» к Маше Брускиной зловеще звучат слова из письма г-на Баркуна: «В 1971 году к поиску сведений о деятельности М.Брускиной подключился Архив КГБ БССР... Ни в одном случае имени М.Брускиной обнаружено не было». Мы не можем утверждать, что такие свидетельства в архиве были. Но вполне резонно предположить, что после «подключения», если свидетельства были, их тщательно уничтожили. Во всяком случае, здесь были приложены все усилия, чтобы «опровергнуть» версию, что героиней была еврейская девушка. Все дальнейшие «научные поиски» официальных специалистов были направлены только на это.

Что касается свидетельства подпольщицы Стефаниды Ермолаевны Каминской, сидевшей с казненной героиней в одной камере и утверждавшей, что соседку звали Аней, то журналисты

Л.Аркадьев и А.Дегтярь встречались с ней после всех своих поисков. Она опознала свою соседку по фотографии Маши из газеты «Піянер Беларусі», вспомнила, что к «Ане», по ее словам, приходила мама (стало быть, минчанка!), и согласилась, что «Аня» – скорее всего подпольная кличка, равно как и легенда о том, что она «нездешняя» (см. альманах «Год за годом», М., 1985, стр. 298). КГБ БССР, а вслед за ним Музей истории войны, разумеется, такое свидетельство регистрировать не стали, и г-н Баркун о нем молчит.

Все «перепроверки» после 1968 года вплоть до падения коммунистической власти в 1991 году являлись вовсе не поисками истины, а исполнением директив высокого начальства об «опровержении сионистской лжи». Отсюда и результаты. Враждебно относится г-н Баркун лишь к тем, кто утверждает, что на фотографии – Брускина. То он выражает недовольство, что журналисты «неожиданно быстро» пришли к выводу, что неизвестная – Маша, то, наоборот, кощунственно иронизирует по поводу того, что соседи, родные и одноклассники Маши (их – 18) прозрели только спустя 20 лет. (Раньше они этих фотографий не видели!). И тени подобной иронии Баркун не адресует сестре Героя Советского Союза Ариадне Казей, сообщившей почему-то лишь в 1999 году (через 58 лет!), что ее мать «тоже была повешена 26 октября 1941 года». Позволительно ли здесь иронизировать, ведь появилась еще одна респектабельная «альтернативная версия»?

Зато вовсю ирония директора музея разыгрывается по поводу заключения одного из лучших криминалистов московского МВД Кунафина: «Вряд ли грамотный эксперт позволил себе делать какие бы то ни было выводы на основании письменных и устных показаний на магнитной пленке». Но ирония совершенно неуместна, даже если по заказу «компетентных лиц» была изготовлена нужная «альтернативная» экспертиза в МВД БССР. Исследователи представили подполковнику Шамилю Гиреевичу Кунафину 40 кассет с пленками, 18 запротоколированных свидетельств, подлинник письма 1944 года. Все эти документы были отвергнуты по указке белорусских властей минскими «специалистами», ибо исходят они, объяснили они журналистам, «от лиц одной национальности». Ш.Г.Кунафин же, не интересуясь национальностью, тщательно изучил представленные показания и дал свое квалифицированное заключение.

Подводя итоги, приходится с огорчением констатировать, что руководство постсоветской Беларуси продолжает поддерживать миф о «неизвестной героине», повешенной в октябре 41-го. Этот миф был разоблачен еще в 1968-м. А в 1983 году в московском журнале на идиш «Советиш геймланд» №8-9 была опубликована документальная повесть Л.Аркадьева и А.Дегтярь «Неизвестная» с текстом экспертизы Ш.Кунафина, однозначно установившей личность Маши Брускиной. Но руководители Советской Беларуси по антисемитским причинам (другие не просматриваются) отвергли истину и продолжали цепляться за псевдонаучные отговорки. Нынешнее руководство Беларуси почему-то не захотело отмежеваться от советских фальсификаторов истории.

У отдельных людей, да и целых режимов, всегда находятся какие-то резоны и возможности скрывать правду. Чаще всего истина все-таки выходит наружу. Потому что причины для сокрытия правды субъективны и преходящи, стремление же к истине самоценно и неизбывно.

Совесть ушедшего столетия А.Д.Сахаров принадлежал к культурной аристократии, представители которой предпочли бы погибнуть, чем позволить себе примириться с сознательной фальсификацией фактов. Именно поэтому, когда в 1987 году в феврале в газете «Известия» под снимком казни девушку вновь назвали «неизвестной героиней», академик потребовал от редакции безотлагательно назвать настоящее имя героини – Маша Брускина.

Конечно же, имя Брускиной раньше или позже будет признано и на ее родине – вопреки стараниям «ниспровергателей». Но история фиксирует имена не только тех, кто добывал истину. В ней остаются и имена тех, кто недобросовестно препятствовал утверждению правды.

Жаль, очень жаль, что уважаемые руководители нынешней Беларуси и ее «ученый» истеблишмент оказываются в столь малопочтенной компании. Именно это, а не наши призывы к восстановлению справедливости, мешает климату «взаимопонимания и доверия».

Апрель 2001 г. Иерусалим

 

«Новости недели». Приложение «Еврейский камертон», Тель-Авив, 3.05.2001