Яков Басин. Исторические книги, статьи, очерки.

          Леонид СМИЛОВИЦКИЙ

Введение

После окончания войны с Германией советские евреи столкнулись с большими трудностями в налаживании мирной жизни. Их жилища и имущество в значительной степени были расхищены. Они не могли объединить усилия для борьбы за свои права, чтобы не быть обвиненными в организованном противостоянии режиму. Советская власть, опасавшаяся подобных протестов, объявляла, что выступает гарантом прав и свобод граждан независимо от национальности. Предметом статьи стала не только борьба евреев за возврат своей собственности, но и определение политики государства в этом вопросе. Несмотря на то, что настоящая проблема проявлялась повсеместно, коснулась большинства еврейских семей, подобные исследования не проводились ни в Белоруссии, России, на Украине, ни в других республиках бывшего Советского Союза. Причинами послужили отсутствие архивного материала об отношении партийных инстанций, управленческих структур и правоохранительных органов к этому явлению, идеологические запреты и внутренняя самоцензура авторов. Сами евреи, участники событий тех лет, предпочитали хранить молчание, чтобы не вызывать осложнения с властями. Только после распада Советского Союза многие из этих людей, покинувшие его пределы, позволили себе стать откровенными. Статья построена на документальных источниках, дополненных воспоминаниями современников, проживающих сегодня в Израиле, США, Германии, Белоруссии и России.

Состояние жилищного фонда после окончания войны

Три года немецкой оккупации подвергли народное хозяйство республики огромным разрушениям. Не работали большинство промышленных предприятий и электростанции, были взорваны и уничтожены мосты и дороги, разрушена связь. Военные действия серьезно подорвали жилищный фонд Белоруссии, лишили крова над головой около трех миллионов человек. На селе было сожжено 1 млн. 200 тыс. строений, в том числе свыше 500 тыс. общественных построек и 420 996 домов колхозников и крестьян-единоличников. Особенно большие разрушения были в городах (1). Наиболее — Витебская, Минская, Полоцкая, Полесская, Могилевская, Гомельская области, на которые пришлось 63% всех разрушений республики. В 38 районах этих областей были уничтожены до 90% жилых домов, культурно-бытовых и административных зданий. В Минске, Гомеле, Могилеве из 1 млн. 868 тыс. кв.м осталось только 438 тыс. кв.м или около 23%.(2)

Не лучше выглядели и другие населенные пункты республики. Из 10 млн. 773 тыс. кв.м жилой площади городов и районных центров сохранилось всего 2 млн. 762 тыс. кв.м. Разрушенными оказались 70 тыс. жилых зданий, которые принадлежали государству и 391 тыс. частных домов граждан. Уцелевшая часть помещений оставалась в аварийном состоянии, требовала серьезного ремонта. Прекратили существование городской транспорт и все жилищно-эксплуатационные службы. После освобождения республики часть населения перешла в более сохранившиеся районы Белоруссии, Украины, Литвы, Латвии и России.(3)

Городское и коммунальное хозяйство

Городское население оказалось в тяжелых санитарных условиях. Люди болели тифом, дизентерией, малярией, чесоткой. Отсутствие в течение трех лет оккупации медикаментов и лечебно-профилактической помощи вело к высокой смертности. Большой недостаток ощущался в предметах первой необходимости: керосин, спички, мыло. Общие потери коммунального хозяйства БССР составили 4 млрд. 689 млн. 700 тыс. руб. в ценах 1941 г.(4) По подсчетам Белорусской республиканской комиссии содействия в работе Чрезвычайной государственной комиссии СССР (ЧГК СССР) по установлению ущерба, причиненного немецко-фашистскими захватчиками народному хозяйству и гражданам БССР в 1941—1944 гг., потери личного имущества граждан составили 23 млрд. 600 млн. руб., в том числе было разграблено и уничтожено мебели, одежды и домашних вещей на сумму 4 млрд. 968 млн. руб. в ценах 1941 г. (5)

Восстановление жилого фонда и коммунального хозяйства стало первостепенной задачей. К 1947 г. были возобновлены водопроводы в 14 городах республики (462 км из существовавших 470 км), восстановлено 70 км канализации против 65 км до войны, отстроены 162 бани, 98 гостиниц. Серьезные затруднения для восстановления городского хозяйства и промышленного строительства создавали недостаток или полное отсутствие общественного транспорта. В одном только Минске в 1945 г. были восстановлены и введены в эксплуатацию трамвай и автобусное движение, хотя протяженность трамвайных путей составляла только 15 км вместо 70 км в 1941 г., а парк трамвайных вагонов насчитывал 7 поездов вместо 36, автобусный парк БССР состоял всего из 86 машин (6).

Десятки тысяч людей, живших в условиях большой скученности на подселении, необходимо было вывести из землянок, бараков, полуразрушенных зданий. Любые помещения, которые можно было приспособить под временное жилье ставились на учет (7). Для расчистки развалин, расширения улиц, уборки мусора, подготовки строительных площадок организовывались массовые воскресники. В нерабочее время люди безвозмездно трудились на восстановлении разрушенного. Эта работа приняла характер народной стройки. Вместе работали служащие, интеллигенция, рабочие и студенты. В Гомеле за первые месяцы после освобождения города было проведено 6 воскресников, в Витебске — 8, в Могилеве — 10, в Бресте — 12. В Минске с октября 1944 г. по май 1945 г. горожане отработали 1 млн. 200 тыс. чел./часов и подготовили 1100 тонн строительных материалов, в строй было введено 52 тыс. кв.м жилья (8).

Для ускорения решения этой проблемы было начато индивидуальное строительство. Было принято решение открыть на местных строительных материалах 350 кирпичных заводов с малыми гофмановскими печами мощностью по 1,5 млн. штук кирпича в год. В каждом районе республики было запланировано по два таких завода. В 1946 г. было введено в строй 65 заводов. Налаживалось производство новых для Белоруссии видов стройматериалов: керамическая сантехника, огнеупорный и облицовочный кирпич, сухая штукатурка, минеральная вата, метлахская плитка. За 1945-1947 гг. в городах республики было отстроено 1 млн. 678 тыс. кв.м жилой площади (9). Несмотря на это, условия жизни оставались чрезвычайно ограниченными. Не хватало строительных механизмов, приспособлений и рабочей силы. План подрядных работ Наркомата жилищного и гражданского строительства БССР за 1945 г. был выполнен только на 31,5%. Дома были перенаселены, большинство жильцов ютились в землянках, подвальных помещениях и временных строениях (10).

Положение еврейского населения

Евреи не выделяли себя из общего населения республики. Вместе с белорусами и русскими они активно участвовали в восстановительных работах. Однако положение их во многом отличалось. В большинстве случаев это были одиночки, потерявшие всех своих близких, вдовы, дети и старики. Родственники были расстреляны в гетто, умерли в эвакуации, не вернулись с фронта. Евреи не располагали никаким имуществом, не имели элементарных вещей для устройства домашнего хозяйства. Доказать право на домовладение мешало отсутствие необходимых документов, утерянных в годы войны. Нехватка жилого фонда, остро ощущавшаяся ещё до войны, чрезвычайно обострилась. Одни дома и квартиры, принадлежавшие ранее евреям, были разрушены, сгорели или были разграблены, другие - самовольно заняты. В августе 1944 г. офицер Советской Армии Самуил Мельцер писал Илье Эренбургу, что он побывал в нескольких городах Белоруссии (Брестской, Барановичской и Белостокской областях) сразу после их освобождения от нацистов и встретил там «очень небольшое» количество евреев. Мельцера возмущало, что евреи, даже опознав свои вещи, не могли получить их обратно у неевреев.(11)

Шолом и Любовь Фейгины с детьми Зеликом и Раей в июле 1945 г. вернулись в г.Ветку Гомельской области из Казахстана, где они находились в эвакуации. Первое, что им бросилось в глаза — были времянки, оборудованные под лестничными маршами разрушенных зданий. Дом Фейгиных сгорел в сентябре 1943 г. от прямого попадания снаряда. Они жили на съемной квартире, а потом на собственные средства отстроили дом на прежнем месте. В Речицу вернулись семья Чечиков из Бузулукского района Чкаловской области РСФСР и семья Верткиных из Уфимской области Башкирской АССР. Они нашли свои дома по ул. Карла Маркса и Комсомольской разграбленными. Вынесены были не только мебель и имущество, домашняя утварь и хозяйственный инвентарь, но и оконные рамы, сняты с петель двери.(12)

Дом Сары Семеновны Шкляр в м. Городок Витебской области был добротным и просторным — наследство её отца Абрама Гиршевича, потомственного стекольщика. Ещё до революции в него привезли мебель красного дерева из Варшавы, посуду и сервизы, которыми пользовались только по праздникам. В доме Шкляров впервые в местечке установили радио, послушать которое часто приходили соседи. В 1938 г. купили пианино, граммофон с набором пластинок. Родители Сары погибли в гетто, а дом в 1943 г. сгорел при освобождении Городка частями Красной Армии. Остался только высокий фундамент на уровне первого этажа, где открыли городскую хлебопекарню.(13)

Роль Еврейского Антифашистского Комитета

Большое количество писем и жалоб приходило в адрес Еврейского Антифашистского Комитета (ЕАК) в Москву. В них нашли отражение самые острые и неотложные проблемы, возникавшие на ранее оккупированной территории. В мае 1944 г. Соломон Михоэлс и Шахно Эпштейн обратились с письмом на имя заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров СССР Вячеслава Молотова. В нем говорилось, что изо дня в день Комитет получает из освобожденных районов тревожные сведения о чрезвычайно тяжелом положении выживших евреев, которым не возвращают их жилье и опознанное имущество. Местные власти не только не уделяли бывшим узникам гетто должного внимания, но и отказывались предпринимать усилия для создания советских условий жизни (курсив наш - Л.С.). В письме подчеркивалось, что Комитет располагал сведениями о препятствиях в реэвакуации евреев, несмотря на большую потребность в квалифицированных кадрах. Когда же евреи приезжали в места, где «жили их деды и прадеды», они находили свои дома заселенными посторонними людьми и оставались без крова. Не лучше обстояло дело с предоставлением работы и оказанием материальной помощи. Даже поддержка (посылки и пожертвования) через Красный Крест доходила нуждающимся евреям крайне редко. Международные организации, оказывавшие гуманитарную помощь, выражали этим большое неудовлетворение. Михоэлс и Эпштейн, от имени ЕАК, предлагали создать специальную государственную комиссию по оказанию помощи евреям, пострадавшим от немецкого геноцида. Ознакомившись с письмом, В.М. Молотов обратился с запросом к секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову, члену Комитета СНК СССР по восстановлению народного хозяйства в освобожденных районах А.И. Микояну, Председателю Госплана СССР А.А. Вознесенскому и Народному комиссару НКВД СССР Л.П. Берии. Однако этим дело и ограничилось.(14)

В конце лета 1944 г. работники ЕАК встретились с комиссаром еврейского партизанского отряда №106 в Белоруссии Вертгеймом, начальником штаба Фейгельманом и начальником особого отдела отряда Мельцером. Партизаны отмечали, что со стороны населения можно было встретить много антисемитских заявлений. Началась борьба за жилье, далеко не все соглашались пустить евреев на прежние квартиры. Пропало много вещей, которые никто не собирался разыскивать и возвращать, были трудности при устройстве на работу.(15)

Сам Комитет подвергся критике за свои усилия оказать помощь нуждавшимся. В мае 1943 г. ответственный секретарь Совинформбюро В.С. Кружков направил письмо секретарю ЦК ВКП(б) А.С. Щербакову. В нем выражалось возмущение, что ЕАК, получая письма с ходатайствами материально-бытового характера, принимает на себя заботу об удовлетворении этих просьб и затевает переписку с советскими и партийными органами (16). 25 декабря 1945 г. А.А.Андреев и М.Ф.Шкирятов в записке Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б) указывали, что в ЕАК обращаются евреи с жалобами по жилищным вопросам, с заявлениями, что к ним неправильно относятся советские и хозяйственные органы, а отдельные работники Комитета ведут с ними переговоры по этим вопросам и дают разъяснения. По мнению заявителей, это было политически вредно и могло превратить ЕАК в некий комиссариат по еврейским делам, что являлось искажением задач, которые были определены при его образовании (17).

Несмотря на это, ЕАК, хотя и с оговорками, продолжал содействовать в обустройстве евреев, возвратившихся на свои пепелища. Руководители Комитета верили, что советское руководство не останется безучастным к евреям после перенесенного ими геноцида, поддержит идею переселения евреев в Крым для создания там Еврейской советской республики. Для этого были свои основания. В 1920-1930 гг. советское правительство начало землеустраивать евреев в Крыму, и было создано несколько еврейских национальных районов. Накануне войны в Крыму уже проживало 65 тыс. евреев или 8% городского и 3% сельского населения. Такая перспектива представлялась реальной ещё и потому, что татарское население Крыма в мае 1944 г. было депортировано в Среднюю Азию и другие отдаленные районы СССР по обвинению в массовом коллаборационизме. Однако это предложение не было поддержано Сталиным, а впоследствии явилось одним из предлогов для ликвидации ЕАК.(18)

Положение в Минске

В июле 1944 г. город нельзя было узнать. На месте жилых и административных зданий, промышленных предприятий, парков и стадионов остались только пустыри и развалины. Центра города практически не осталось. С привокзальной площади были видны развалины Театра оперы и балета. Люди ютились в домиках на окраинах (19). Если на 1 июня 1941 г. жилой фонд Минска насчитывал 12 млн. 96 тыс. кв.м, то к 1 мая 1945 г. он сократился до 4 млн. 59 тыс. кв.м, из которых в распоряжении местных Советов находился 1 млн. 849 тыс. кв.м (20). Рост населения намного обгонял темпы жилищного строительства. Если на день освобождения 3 июля 1944 г. в городе насчитывалось 30 тыс. чел., то на 1 ноября - 45 тыс. чел., на 1 января 1946 г. уже было свыше 180 тыс. чел. из 250 тыс., проживавших до войны, тогда как жилой фонд Минска в 1946 г. составлял только 1,5 кв.м на одного горожанина.(21)

Доля еврейского населения среди минчан намного уменьшилась в связи с последствиями войны, главным из которых стал геноцид (29,7% евреев от общего количества горожан в 1939 г.). По оценке Гирша Смоляра, к августу 1944 г. в город вернулось не менее 5 тыс. партизан-евреев и членов их семей или половина из тех, кто сумел бежать из оккупированного Минска. Еще через два года их количество удвоилось за счет демобилизованных военнослужащих и реэвакуированных граждан. К началу 1950-х гг. количество еврейского населения в столице Белоруссии достигло 15 тыс. чел. К 1959 г. евреи в Минске насчитывали 38,8 тыс. чел., или всего 7,6% от общего населения города.(22)

Первые попытки обратить внимание на положение еврейского населения в республике были предприняты уже в 1944 г. Гирш Смоляр вместе с Наумом Фельдманом и Хаимом Александровичем обсуждали проблему «крыши» над головой, поисков работы, возврата к мирной жизни. Дома, уцелевшие на территории гетто, были заняты русскими и белорусами. Пользуясь своим авторитетом и связями, накопленными в ходе совместной борьбы с нацистами, ряд бывших еврейских партизан обратились в Правительство и ЦК Компартии Белоруссии. Смоляр встретился с заведующими отделами ЦК Компартии Белоруссии Закурдяевым, Малининым и первым секретарем ЦК КП(б)Б Пономаренко. Все они отказались принять во внимание трудности еврейского населения и помочь решить хозяйственные и социально-бытовые проблемы, сославшись на занятость и нехватку средств (23). Нежелание партийных и государственных руководителей принять во внимание особые обстоятельства, в которых оказались евреи, фактически стало проявлением дискриминации.

Власти старались удержать часть жилого фонда невернувшихся евреев в пользу государства. В июле 1944 г. Борис Млынский из отряда им. Кутузова обнаружил, что его дом по ул.Мясникова, 18 (двухэтажное деревянное здание) был занят под Штаб Белорусского партизанского движения. Во дворе находилось много партизан, оседланных лошадей, привязанных к лестнице. Квартира Млынских была на первом этаже, в комнате, уставленной столами, несколько человек писали отчеты, кто-то отдавал распоряжение, звонили телефоны. Борис пытался выяснить судьбу прежних жильцов, но безуспешно. Отряд им. Кутузова был расформирован и влит в одну из частей Советской Армии, которая продолжила путь на Запад. Больше Борис, родные которого погибли в гетто, в Минск не возвращался.(24)

Целый ряд квартир и домов евреев был занят руководящими работниками республиканских и областных организаций. Заведующий Особым сектором ЦК КП(б)Б Матузов проживал в квартире семьи Нодельштейн, заместитель Председателя СНК БССР Шавров - в доме семьи Гимельштейн, начальник отдела кадров СНК БССР Матвеев - в доме Картовенко, начальник Белглавснаба при СНК БССР Смирнов - в квартире Этус, заместитель Народного Комиссара внутренних дел республики Хоняк - в доме Троян, а заведующие промышленным отделом и отделом школ ЦК КП(б)Б Колышкин и Ломтев - в квартирах, принадлежавших евреям, но отремонтированных Управлением делами ЦК КП(б)Б. (25)

Оказавшиеся без крова жаловались в различные инстанции, а когда это не давало результата, обращались в Москву. 13 декабря 1945 г. Уполномоченный Комитета Партийного Контроля при ЦК ВКП(б) по Белоруссии Филимонов составил докладную записку «О фактах бездушного отношения к устройству демобилизованных воинов и семей военнослужащих со стороны ряда руководящих работников Белорусской ССР». В документе среди граждан, пострадавших от произвола чиновников, называлось более двух третей еврейских фамилий. В частности, указывалось, что постановление СНК БССР от 20 октября 1945 г. об освобождении жилой площади в домах, занятых под конторы учреждений и организаций, эффекта не дало. Были высвобождены всего 1938 кв.м, на которых в большой скученности разместили 58 семей демобилизованных воинов, 33 семьи инвалидов Великой Отечественной войны и 16 семей военнослужащих. Несмотря на грозные формулировки и требования наведения порядка, московские инстанции не вынуждали своих белорусских коллег принимать невыгодные им решения. Докладную записку Филимонова положили «под сукно» по той причине, что её автор тоже проживал в бывшей еврейской квартире (26).

Вместе с тем, иногда допускались исключения. В июле 1945 г. жена известного еврейского белорусского поэта и прозаика Змитрока Бядули Мария Исааковна Плавник, вернувшись из эвакуации, обнаружила, что их дом и имущество сгорели. Вместе с детьми Ефимом (10 лет) и Софьей (15 лет) они скитались по знакомым. Отчаявшись, женщина обратилась за помощью на имя Председателя Правительства БССР Пономаренко выделить ей комнату или временно предоставить номер в гостинице за счет Литфонда республики. Неожиданно ходатайство было удовлетворено (27). В данном случае семье Бядули повезло, однако не потому, что функционеры были поклонниками его творчества или с симпатией относились к еврейской интеллигенции. Если бы Бядуля не умер в ноябре 1941 г., а был репрессирован накануне войны, как это произошло с Изи Хариком, Хаимом Дунцом, Моисеем Кульбаком, Эли Каганом, Зеликом Аксельродом, Яковом Бронштейном и многими другими, то отношение к его вдове и детям было бы другим.

Опасения неевреев, расхищавших еврейское имущество

Реальными оставались опасения части населения, самовольно присвоившей еврейское имущество в годы оккупации. В мае 1944 г. в письме руководителей ЕАК на имя В.М. Молотова говорилось, что оставшиеся на местах пособники Гитлера, принимавшие участие в убийствах и грабежах советских людей, боятся живых свидетелей и препятствуют возвращению евреев в их родные места (28). Летом 1941 г. часть неевреев воспользовалась общим хаосом и безвластием. Они взламывали квартиры, уцелевшие после пожаров склады и магазины, и присваивали продукты, промышленные товары, одежду и мебель (29).

В июле-сентябре 1941 г. нацисты организовали гетто в большинстве городов и местечек. Евреи, жившие на улицах, не вошедших в гетто, вынуждены были совершить принудительный обмен или покинуть свои жилища. Часть имущества кто-то смог взять с собой в гетто, а часть отдать соседям-неевреям на хранение. Семья Сосновских из м. Хотенчицы Вилейского района владела мельницей. С приходом немцев они обратились к знакомому хозяину хутора «Степке», жившему в полутора километрах от местечка, взять на хранение часть их имущества. На хуторе были укрыты запасы зерна, муки, крупы, вещей и некоторые ценности. После освобождения республики Сосновские хотели забрать свое имущество. Однако получили только подростковый спортивный велосипед, который удалось обменять на мешок ржаной муки. Остальное, по словам хозяина хутора, забрали немцы, полицейские и партизаны (30). Были и такие, кто обещал укрыть за вознаграждение, а потом доносил. Так поступал крестьянин Кабанов в Елизово Осиповичского района, предлагавший помощь, но когда завладевал имуществом и ценностями — выдавал евреев (31). В Гомеле домработница Александра Зверева выдала еврейскую семью, у которой работала до войны. Мебель их она вывезла к себе в деревню.(32)

Еврейское имущество иногда служило причиной гибели их хозяев от рук бывших соседей. Залмана и Брусю Фурман из Ушачей убил местный житель, вызвавшийся вывезти их на телеге с вещами (33). Ицхак Роговский перед побегом из Радуни оставил мебель, одежду и драгоценности у своих друзей Шемянских в д. Ковалки. Когда через некоторое время его сын Мейшке хотел забрать что-нибудь из одежды, Шемянские не захотели расставаться с полученным добром, и сказали, что отдадут все, когда он придет с братьями. На другой день едва сыновья и племянник Ицхака приблизились к дому, их обстреляли из пулемета. Мейшке погиб, Номку ранили в ногу, но ему вместе с Лейбой удалось бежать в лес.(34)

В первую очередь, еврейское имущество расхищали полицейские, их родные и знакомые. Все, что принадлежало евреям, считалось бесхозным (35). В Ляховичах дом Ноаха Мельника грабили соседи Лукашевичи. Старались, кто больше успеет. Рядом с Мельниками жили Спровские. Осенью 1941 г. во время акции они спрятались в подвале. Квартирант Куликовский привел карателей-литовцев — выдал хозяев и поселился в их доме. Уцелел только Мотл Спровский, которого мобилизовали в Красную Армию в 1940 г. После окончания войны он выгнал Куликовского и вернул себе дом (36). В Ракове еврейское имущество забирали Антон Шидловский, Ян Цыбульский, Владислав Курьян, Ян Лукашевич, Ян Алешко, Василий Яцкевич. В сентябре 1941 г. комендантом полиции Ракова назначили Ясинского, уроженца хутора у станции Алехновичи, а его помощником — Сурвилло. Они требовали, чтобы евреи снабжали их любовниц одеждой и обувью. В сарае Рословской, которая сожительствовала с заместителем гебитскомиссара Вилейки Генделем, обнаружили много мебели, посуды, личных вещей евреев. В Дуниловичах в марте 1942 г. полицейский Шахович потребовал у Моты Лифшица кожаные перчатки, которых у того не оказалось. Тогда он передал Лифшица в гестапо (37). В Речице Гарай, проживавший по ул. Луначарского, за корову и домашнее имущество убил старика Кравцова еще до массового расстрела евреев в ноябре 1941 г. (38).

В Кривичах в апреле 1942 г. арестовали Сару Ходос. За солидный выкуп ее освободили. Возвращаясь домой, она увидела, как немецкие жандармы, бургомистр Петр Венцкович, полицейские Мазур и Мелько укладывали на подводы её вещи. Женщина потребовала вернуть все, на что последние засмеялись и ответили, что хозяев уже давно нет в живых (39). В Борисове, под руководством начальника полиции Станислава Станкевича делили еврейское имущество, значительную часть которого забрали немцы. Из оставшегося Петр Ковалевский присвоил дом Шейнемана. Михаил Тарасевич, Григорий Верховодко, Иван Копытко получили одежду, предметы обихода, мебель и ценности: женскую доху, пальто, овчинную шубу, патефон, этажерку, 55 руб. золотой монетой царской чеканки и советские денежные знаки, ручные и настенные часы. Часть награбленного была отдана в магазин для продажи населению и распределения по талонам среди неимущих (40).

Поделить награбленное не всегда получалось мирно. В Дуниловичах в июне 1942 еврейское имущество свезли на склад бывшего райпотребсоюза (районного отделения Союза потребительской кооперации — Л.С.). Войт Евгений Спичонок хотел взять себе новый костюм, который не уступал ему заведующий складом Петровский. Они подрались, и их вынужден был разнимать немецкий жандарм. Сын Адольфа Мацкевича, ехал на возу и брал, что попадалось под руку. Около одного из домов он погрузил рулон кожи. Это заметил сын Карла Ичковского и, как более сильный, избил первого до потери сознания, отняв кожу. Побои и драки из-за еврейского имущества были повседневным явлением. Немцы высмеивали своих помощников из местного населения, спрашивая, кто же будет их наследовать, когда они погибнут? (41)

Препятствия в возврате еврейского имущества

После окончания войны местные жители неохотно возвращали евреям их собственность. Обращения в суд осложнялись отсутствием свидетелей, утратой документов и другими объективными причинами. Давид Залманович в 1943 г., прибыв на побывку с фронта в только что освобожденный Городок Витебской области, обнаружил свой дом занятым многодетной семьёй бывшего полицейского.(42) В Червень вернулась семья Цодика Рытова, шурин, инвалид войны, и их двухлетний сын. Сохранился дом их бабушки. Все дома евреев были заселены жителями окрестных сел, от их имущества почти ничего не осталось, но местные жители упорно не хотели уступать. Больше года Рытовы должны были добиваться возврата принадлежавшего им по праву. (43). Нехемия и Браха Ладины пережили эвакуацию в Курганской области. Их дом в Речице по ул. Советской в 1944 г. был занят соседями Кандеевыми. По требованию законных хозяев, Кандеевы нехотя освободили помещение, но имущество и мебель Ладины уже востребовали по суду. Дом Рубинчиков в Речице с мебелью, одеждой и библиотекой разобрали и увезли в сельскую местность. После долгих уговоров соседка вернула только стенные часы и кровать. Сапожнику Абраму Грайферу отдали сарай, самовар и ватное одеяло, но возвратить дом отказались.(44)

Подобных случаев было много. Каждый раз необходимо было заново доказывать свои права, хотя главными претендентами на еврейское имущество были соседи, жившие рядом многие годы. Когда жилища реэвакуированных не сохранились, власти и местные жители часто чинили препятствия в том, чтобы вернувшиеся из эвакуации вступили в законные права наследников своих родных, погибших в гетто, на фронте или пропавших без вести. Абрам Левин из Василевичей Гомельской области пережил эвакуацию в Бурлинском районе Западно-Казахстанской области. Когда он вернулся домой в июне 1944 г., ему отдали корову, перину, подушки, шкаф, стол и другие вещи. Однако, поселиться в доме своего близкого родственника Гершона Левина не разрешили. (45). Нехама Протас бежала из горящего Минска с грудным младенцем на руках. В гетто погибла её большая родня — около 100 чел. В 1946 г. она вернулась в Минск и обнаружила, что в ее доме по ул. Комаровской (ныне ул. Варвашени) жили чужие. Дом был собственный, деревянный, из пяти комнат и кухни. Нехама отсудила полдома, записанные на нее. Однако, когда дело коснулось второй половины, принадлежавшей родителям, то самовольно поселившихся пришлось выселять через суд. Минчане Пейсах и Шпринца Гольдины нанимали адвоката для возврата своего жилья. Вся мебель и имущество в доме были разграблены. (46)

Не стали исключением бывшие партизаны, местные советские и партийные работники, заселившие уцелевшие еврейские дома. В 1943г. в Гомеле дом Рейзы-Гнесы и Мовши-Лейба Фишер по ул. Тельмана занял Виктор Юдин, комиссар партизанского отряда, избранный 2-м секретарем Гомельского ГК КП(б)Б с женой Диной. Дом был маленький, всего 30 кв.м. Мебели не осталось, кроме дубового шкафа, который мародеры не смогли вытащить. Новые хозяева не хотели признавать семью Фишер, несмотря на то, что у Мовши-Лейбы сохранились документы на владение домом, который он построил в 1927 г. В сентябре 1944 г., когда вернулись Фишеры из эвакуации, ночевать на улице было холодно. Юдины пустили их на кухню. Там они спали, и только спустя два месяца Юдину, как ответственному партийному работнику дали жилье и он переехал. (47)

Часть евреев, воевавших в партизанских отрядах и на фронте, не надеясь на помощь властей, возвращали жилплощадь и имущество самостоятельно. Одни действовали силой оружия, по праву победителей. Другие — использовали служебное положение. Дом Рубенчиков в Минске по Зеленому переулку остался цел, но там проживали посторонние люди, которые утверждали, что откупили его у хозяев и даже называли сумму. Когда в июле 1944 г. Абрам и его сестра Ёха, бывшие узники гетто и партизаны, потребовали освободить помещение, то услышали в ответ, что всех евреев убили, в том числе и хозяина этого дома. Тогда Ёха, участница закончившегося накануне партизанского парада, сняла с плеча автомат и выстрелила в воздух. Это подействовало, и лжехозяева покинули дом (48). Давид Берштейн после освобождения Минска стал работником прокуратуры Белорусского военного округа. Его дом по ул. Комсомольская, 13 уцелел. Это была маленькая квартира на первом этаже, состоящая из комнаты 25 кв.м, кухни, санузла. Весь город, и особенно его центр, был разрушен. Уцелели только дома 13, 15 и 17 по ул. Комсомольской, кругом лежали развалины. В квартире Бернштейнов проживал посторонний, отказавшийся уйти. Давид предъявил паспорт с довоенной пропиской, но это не помогало. Тогда он привел взвод солдат и выпроводил самозванца с вещами. Претензий не предъявили, такое поведение в то время считалось оправданным и не только потому, что офицер поступил по праву сильного. Как юрист, Давид готов был сослаться на особые права, которые имели военнослужащие и члены их семей по сохранению за собой жилплощади в годы войны (49).

Были случаи, когда местные органы власти шли на сознательный подлог, чтобы не возвращать довоенное жилье законным хозяевам. Они не отвечали на запросы, искажали сведения, о которых запрашивали их бывшие земляки, и даже отправляли заведомо ложные данные. Залман-Евнон и Цивья Коган, находясь в эвакуации, сделали письменный запрос в горисполком Бобруйска о том, сохранился ли их дом. От этого зависел возврат в родные края. Работники горисполкома сообщили, что дом разрушен. В 1945 г. их сын Илья, студент факультета журналистики Уральского университета проходил учебную практику в Минске. Он приехал в Бобруйск и на предполагаемом пепелище обнаружил, что родительский дом цел. Его помещение было занято конторой городской хлебопекарни. Илья направился в горисполком и потребовал разъяснений. Его удостоверение корреспондента газеты «Советская Белоруссия» произвело впечатление. Председатель Совета отдал распоряжение освободить дом. Однако исполнить это чиновники не торопились. В начале 1946 г. Коганы вернулись в Бобруйск из Свердловска, но так и остались бездомными. Потребовалось много месяцев и значительные усилия, чтобы выполнить уже имевшееся решение. Неизвестно, как сложился бы исход дела, если бы их сын не имел отношение к средствам массовой информации и не мог предать огласке нежелательные для городской администрации факты. (50).

Некоторые евреи, чтобы узнать судьбу близких, отказывались от бывшего имущества. Бася Житницая через две недели после освобождения Минска приехала в поисках сестры Нехамы и племянницы Ларисы. Часть её дома уцелела и была пригодна для жилья. На расспросы о судьбе Нехамы соседи посоветовали обратиться к Косаревым, с семьей которых у Нехамы была связь из гетто. При встрече Косаревы смутились, потому что в их квартире оказалось много вещей и мебели Житницких, но Бася не подала вида. Дочь Косаревых, Нина, работала в полиции и якобы помогла сделать Нехаме «белорусский» паспорт. Некоторое время она жила в семье скульптора Бембеля, а потом была арестована. Племянницу Ларису забрала к себе Нина Глебко, работавшая на радио у немцев. (51).

Возврат евреям их собственности обычно имел затяжной характер. Бухгалтер Гирш Чернов возвратился в Бобруйск летом 1945 г. из эвакуации в Мордовской АССР. Его дом, принадлежавший до войны ЖЭКу (жилищно-эксплуатационная контора — Л.С.), был занят. Гирш хотел поселиться у брата Пинкуса по ул. Красноармейской, семья которого погибла в гетто, но этот дом тоже был занят. Только через два года после разбирательства дела в суде он смог утвердить за собой это наследование.(52) Цира Рубина вернулась в Минск в 1946 г. и долго судилась с людьми, которые заняли уцелевшую половину дома (28 кв.м) по ул. Сухая, д. 4 в районе еврейского кладбища. Дом был собственностью её матери и перешел к Рубиной по наследству. В годы войны это была территория гетто, и в его подполье было устроено тайное убежище («малина»). Одну половину дома разрушили, чтобы замаскировать вход в тайник. Оставшаяся часть дома стала предметом тяжбы. Жалобу рассматривал народный суд Фрунзенского района Минска. Дело было выиграно после того, как соседи подтвердили, что «спорный» дом принадлежал Рубиным (53).

Малка и Янкель Пейсаховичи пережили эвакуацию в Башкирии. В 1944 г. они возвратились в Минск, где их дом из двух комнат и кухни, в центре города (ул. Советская, д. 6) был занят. Только через суд они смогли восстановить свое право и вселиться.(54)

В ряде случаев представители местных органов власти допускали прямой произвол, чтобы сохранить занятые дома. В 1944 г. Ита-Сейна Френкель, приехав в Речицу, обнаружила, что в её доме (ул. Калинина, 43) проживает милиционер с семьей. Новые хозяева разрешили Френкель переночевать при условии, что утром она с детьми покинет дом. Только с помощью соседей им удалось поселиться в одной комнате. Но милиционер не оставлял Иту-Сейну в покое. Он продолжал жить в другой половине дома и всякий раз, возвращаясь с дежурства, стрелял в воздух из своего табельного оружия. По совету знакомых, женщина обратилась в суд. Только в июле 1946 г. суд признал её полноправной собственницей, но в доме уже ничего не осталось, кроме изношенного дивана. В 1951 г. Барановичский исполком передал на баланс городского жилищного управления более 600 домов расстрелянных евреев. Документация отчуждения содержала подробные сведения о местоположении строений, планы улиц с нумерацией домов, степень технической изношенности, оценочную стоимость и пр. Имена и фамилии бывших владельцев не уточнялись под предлогом, что они погибли и не могли претендовать на это жилье. Вопрос о сохранении прав их наследников игнорировался. Отчужденные дома заселили по усмотрению местной администрации. (55).

Белорусы и русские, не желавшие уступать, жаловались на «необоснованные» претензии евреев. В январе 1946 г. в Логойском районе колхозница Фаина Носевич с возмущением говорила, что «евреи нас из квартир выгоняют», приведя в пример свою сестру, которую евреи выселили из квартиры в Минске (56). Проверки подобных заявлений не всегда разрешались в пользу евреев, даже если их решение и казалось очевидным. Порой борьба за возврат жилища заканчивалась трагически. В 1945 г. произошло событие, которое потрясло г. Речицу Гомельской области. Ципа Каганович, вдова погибшего на фронте солдата, с двумя малолетними дочками отсудила свой дом по ул. Пролетарской. Ципа пустила на квартиру девушку из деревни, работавшую в городе. Однажды поздно вечером в дверь постучали, хозяйка решила, что это квартирантка, и открыла дверь. Её тут же застрелили из темноты. Убийцу не нашли, дело замяли. Остались двое сирот, которых определили в детский дом. (57)

Были известны случаи, когда в суды направлялись лжесвидетели. Часто домовладение оспаривалось на том основании, что оно было национализировано после революции. В Борисове в течение многих месяцев тяжбу с государственными учреждениями вели братья Арон и Яков Мазо. Постановлением городского суда их дома по ул. Дзержинского были отняты под магазин. Судья Галина Акулич, жившая до войны по соседству с Мазо, хорошо знала, что семья Мазо являлась действительным владельцем, но не захотела принять это во внимание. Отказали в иске часовому мастеру Мотлу Гольдбергу. Лишь после его обращений в Верховный Суд БССР справедливость восстановили. Получив сообщение об исходе дела, Мотл отправил в Минск восторженную телеграмму с благодарностью советскому суду, «самому справедливому в мире». (58)

Однако часто было по-другому. Верховный Суд отменял ранее принятые положительные решения предшествовавших районных и городских судебных инстанций и оставлял жалобы евреев без удовлетворения. В апреле 1946 г. решением народного суда 6-го участка Минска Яков Шмулевич Зыглин был признан собственником части дома № 11 по ул. Сухая, в котором уже проживали Валентина Осипчук, Петр Овсянкин и Ольга Липай. В октябре 1947 г. Верховный Суд БССР отменил прежнее решение народного суда и передал дело на новое рассмотрение. Так тянулось почти два года, но в июне 1949 г. народный суд 1-го участка Кагановичского района Минска признал правоту Якова Зыглина. Несмотря на это, в мае 1950 г. Верховный Суд республики повторно отменил решение Минского городского суда и отказал Зыглину за «необоснованностью» иска. (59)

Во второй половине 1949 г. первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Николай Гусаров в связи с многочисленными жалобами, дал указание Прокуратуре республики проверить судебные решения и определения, связанные с установлением нарушения права граждан на личную собственность. В порядке надзора было изучено 935 гражданских дел этой категории и принесено 87 протестов. Большинство дел было решено не в пользу евреев. Прокуратура отмечала, что в связи с утратой документов по обстоятельствам военного времени, некоторые суды подходили к существу проблемы формально. Только в одном Минске в коммунальный фонд районных Советов после этого было отобрано 11 домов. Моисей Тейф обратился в суд с заявлением установить факт принадлежности дома его сестре Доре Левиной, погибшей в гетто. Народный суд 2-го участка Сталинского района Минска в октябре 1948 г. положительно решил этот вопрос. Однако по протесту Прокуратуры БССР данное постановление суда было отменено как необоснованное. Были отменены и постановления народного суда 1-го участка Ворошиловского района о возврате дома № 22 по ул. Замковая гражданам Каплану, Дрейцер и Люблиперман и решение Минского областного суда (май 1948 г.) о признании права собственности Самуила Вольмана на дом 27 по ул. Ратомская, который принадлежал его супруге Ю.А.Лукиной, погибшей в гетто. Прокурор БССР А. Бондарь сообщал руководству республики о фактах, когда представители районных исполнительных Советов давали в суде неправильные заключения о принадлежности домов отдельным лицам. При этом большинство примеров были приведены с участием евреев - подтверждение инспектором Ворошиловского райуправления Авраамец принадлежности дома 48 по Комаровскому переулку в Минске за гражданкой Цукерман; отчуждение в пользу государства двух домов по Столбенецкому переулку, «присвоенные» Березинской, и т.д. (60)

Людей, прилагавших усилия для объективного рассмотрения дел, подвергали административному давлению и угрозам, увольняли и даже арестовывали. В 1944—1948 гг. Арона Шера, заместителя начальника, а затем начальника государственного архива Пинской области, выдававшего по долгу службы справки об утрате еврейского имущества на основе имевшихся в архиве сведений, грозили уволить с работы. Его неоднократно вызывали в партийные органы и требовали прекратить «разбазаривать государственный жилой фонд». Особое усердие проявлял первый секретарь Пинского ГК КП(б)Б Вдовенко, обещавший лишить А.Шера партийного билета и привлечь к ответственности. Это была не пустая угроза (61а). В декабре 1947 г. Александра Штейрина, главного архитектора Могилева, осудили к пяти годам лишения свободы. Его обвинили в незаконной выдаче документов на снятие домов с учета в горсовете только на основании карточек, заполненных в период немецкой оккупации. Это позволяло начать строительство нового жилья. Особое неудовольствие вызвал случай, когда Штейрин помог Берте Шапиро «сфабриковать» акт о принадлежности ей домов №№ 23, 23-а, 23-б, расположенных по ул. Вербовая. Главный архитектор подготовил проект постановления о возвращении Шапиро домовладения и добился утверждения его на заседании горисполкома. Действия Штейрина были признаны «преступными» на том основании, что названные дома ранее принадлежали не Берте Шапиро, а её мужу Иофану, осужденному в 1937 г. за «контрреволюционные преступления», и переданы на баланс местного домоуправления. (61).

В апреле 1949 г. в Минске за «вражескую деятельность» (превышение служебных полномочий) был исключен из партии и арестован 27 апреля 1949 г. прокурор Ворошиловского района Минска Давид-Хаим Рувимович Кисель, который добивался возврата жилья демобилизованным воинам и их семьям.(62) Его посадили в одиночную камеру следственного изолятора МГБ и стали добиваться признания. Не помогло и то, что Давид был участником подполья в Минском гетто, а затем политическим руководителем роты партизанского отряда им. Жданова Барановичского соединения. Ни к чему не привело заступничество прокурора БССР Ивана Ветрова, и Давид Кисель был осужден на 10 лет лишения свободы с последующим поражением в правах на 5 лет и отбывал наказание в Мордовских лагерях. В 1955г. его реабилитировали по политическим статьям, оставив обвинение в злоупотреблении служебным положением.(63)

Таким образом, усилия евреев вернуть утраченное в годы войны имущество и жилища имели большое значение. От этого у них во многом зависело успешное восстановление мирной жизни, способность пережить последствия Катастрофы и найти силы для созидательного труда. С другой стороны, поведение местного населения и властей к попыткам законных владельцев заявить свои права, показывает действительное отношения между евреями и неевреями. Огромные разрушения и жилищный кризис сделали эту проблему крайне болезненной. Население большинства еврейских местечек Белоруссии погибло. Еврейская собственность снова стала бесхозной. Сразу после оккупации республики таковой ее объявили немецкие власти, что послужило основой для грабежа и хищений. После изгнания нацистов в бывших еврейских домах поселились их бывшие соседи, рассчитывавшие, что им некому будет уступать. Вместо сочувствия немногие уцелевшие евреи встретили скрытое неприятие или откровенное недовольство. Нацистская пропаганда за годы оккупации подогрела антисемитские настроения.

На этом фоне товарищеская поддержка и взаимопомощь части местного населения, делившихся последним, служили поддержкой, которую трудно переоценить. В то же время отсутствовала государственная программа адаптации жертв Катастрофы к мирной жизни, а отдельные мероприятия оказания помощи евреям, вернувшимся на свои пепелища, носили разовый характер. Решения большинства насущных вопросов были отданы на откуп местной администрации, которая не всегда была заинтересована в справедливом решении проблемы. В результате, многие еврейские семьи сочли невозможным продолжать жить в родных местах. Они переехали в районные центры и большие города, где еще оставались их родные, где можно было получить новое жилье, устроиться на работу или поступить на учебу. Только немногие смогли отстоять свои права и поселиться в принадлежавших им домах. Последствия этого шага республика ощутила через несколько десятилетий, когда национальный нигилизм приобрел угрожающие масштабы и поставил под угрозу существование самих белорусов как самобытной нации.

          Примечания:

1. Из отчета ЦК КП(б)Б Центральному Комитету ВКП(б) о людских и материальных потерях, понесенных Белорусской ССР в результате немецко-фашистской оккупации, 1 декабря 1946 г. См.: Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии. Сб. документов (Минск, 1963), с. 353.
2. Российский Центр хранения и изучения документации новейшей истории (РЦХИДНИ), ф. 17, оп.88, д. 718, л. 24.
3. Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии. Сб. документов (Минск, 1963), с.353
4. Достижения Советской Белоруссии за 40 лет. Статистический сборник (Минск, 1958), с. 13.
5. Белорусский государственный архив (БГА), ф. 7021, оп. 80, д. 111, лл. 2-4, 14-17, 21.
6. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 88, д. 718, л. 24
7. БГА, ф. 119, оп. 212, л. 230-231
8. Козловская А. Е. Рост материального благосостояния рабочего класса, 1946-1970 гг. (Минск, 1987)., с. 14.
9. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 88, д. 718, лл. 24.
10. Восьмая сессия Верховного Совета БССР, 9-11 сентября 1946 г. (Минск, 1946), с. 167.
11. Советские евреи пишут Илье Эренбургу. Под ред. М.Альтшулера, И. Арада, Ш. Краковского (Иерусалим, 1993), с. 145.
12. Архив автора.
13. Там же. Письмо Сары Семеновны Шкляр из Ашдода от 3 мая 1998 г.
14. РЦХИДНИ, ф.17, оп. 127, д. 478, л. 44.
15. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф.8114, оп. 1, д. 1053, лл. 238-261.
16. Там же, д. 792, л. 9.
17. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 125, д. 317, лл. 288-292.
18. Еврейский Антифашистский Комитет в СССР. Документированная история. (Москва, 1996), с. 95-98.
19. Жуков Г. К.. Разгром немецких войск в Белоруссии. Москва, 1974 г., с. 33.
20. Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ), ф. 4, оп. 51, д. 103, л. 296.
21. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 88, д. 718, лл. 24.
22. Смиловицкий Л. Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941-1944 гг. (Тель-Авив, 2000), с. 30-31.
23. Гирш Смоляр. «Теплая» встреча евреев-партизан в освобожденном Минске». Возрождение (Иерусалим), № 4-5, 1975 г., с. 178-183.
24. Млынский Б. М. Страницы жизни времен Катастрофы (Хадера, 1998), с. 100.
25. НАРБ, ф. 4, оп. 51, д. 103, л. 298.
26. Там же.
27. НАРБ, ф. 7, оп. 3, д. 1786, л. 47.
28. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 127, д. 478, лл. 44.
29. Smilovitsky L. «Nazi Confiscation of Jewish Property in Belorussia». Jews in Eastern Europe № 1(37), 1998, pp.75-79.
30. Архив автора. Письмо Михаила Сосенского из Иерусалима 4 апреля 2000 г.
31. Там же. Письмо Михаила Баршая из Кирьят-Гат от 24 апреля 2000 г.
32. Там же. Письмо Майи Идовой из Нацрат-Иллит от 12 марта 1998 г.
33. Архив автора. Письмо Людмилы Баскиной из Иерусалима от 20 мая 2000 г.
34. В начале 1943 г. евреи из Радуни и окрестных сел влились в партизанский отряд Станкевича бригады им. Ленинского комсомола. Братья Роговские пришли к Шемянским, расстреляли их и сожгли дом. См: Adam Rogowski. B’akalton Yelech Adam (Tel Aviv, 1995), p. 90.
35. Нацистское золото из Беларуси. Документы и материалы. Сост. В.И. Адамушко, Г.Д. Кнатько, Н.А. Редкозубова, В.Д. Селеменев (Минск, 1998) - 413 с.
36. Архив автора. Письмо Ноаха Мельника из Сдерота от 30 мая 2000 г.
37. ГАРФ, ф. 8114, оп. 1, д. 964, лл. 245, 249, 250, 257, 322.
38. Архив автора. Письмо Михаил Балтэ и Сары Бер из Речицы от 20 января 2000 г.
39. ГАРФ, ф. 8114, оп. 1, д. 964, лл.131, 181.
40. Розенблюм А. Память на крови (Петах-Тиква, 1998), с. 123.
41. НАРБ, ф. 845, оп. 1, д. 64, л. 35; ГАРФ, ф. 8114, оп.1, д. 964, л. 34.
42. Мишпоха (Витебск), № 4, 1998 г., с. 53.
43. Архив автора. Письмо Цодика Рытова из Натании от 4 августа 1998 г.
44. Там же. Из письма Марии Рубинчик из Ашдода от 27 апреля 1998 г.
45. Там же. Письмо Сары Левиной из Ашдода от 28 марта 1998 г.
46. Там же. Письма Марии Гальпериной из Кирьят-Ям от 18 и 28 марта 1998 г.
47. Там же. Запись беседы с Инной Беловой (Миркиной) в Иерусалиме от 31 марта 2000 г.
48. Рубенчик А. Правда о Минском гетто (Тель-Авив, 1999), с. 161.
49. Архив автора. Запись беседы с Марком Давидовичем Бернштейном в Иерусалиме, 14 марта 2000 г. Для обеспечения прав воинов Красной Армии на жилье по их бывшему месту жительства Постановлением СНК СССР от 5 августа 1941 г. за всеми лицами, находившимися на службе в армии, сохранялась их жилая площадь. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 марта 1945 г. «О наследниках по закону и по завещанию» был расширен круг наследников. К ним были причислены родители, а в их отсутствии - братья и сестры умершего. См.: В.А. Круталевiч, I.А. Юхо. Гiсторыя дзяржавы и права Беларусi, 1917-1945 г. (Мiнск, 1998 г.), с. 232.
50. Там же. Письмо Даши Плоткиной из Рамат-Гана от 7 февраля и 5 марта 1998 г.
51. Бася Житницкая. Жизнь, прожитая с надеждой (Рамат-Ган, 1998), с. 44.
52. Архив автора. Письмо Вениамина Чернова из Тверии от 5 февраля 1998 г.
53. Там же. Письма Рашель Каплан из Ариэля от 15 марта и 28 апреля 1998 г.
54. Там же. Письмо Арона Пейсаховича из Кармиэля от 12 января 1998 г.
55. Хаверим, № 5, 1999 г., с. 3.
56. НАРБ, ф. 1, оп. 9, д. 26, л. 10.
57. Архив автора. Из письма Марии Рубинчик из Ашдода от 3 мая 1998 г.
58. Розенблюм А. Память на крови (Петах-Тиква, 1998), с.22.
59. НАРБ, ф. 4, оп. 53, д. 17, лл. 1-3.
60. Там же, лл. 4-6.
61а. Архив автора. Письмо Арона Шера из Ашкелона 23 марта 2001 г.
61. НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 72, л. 50.
62. Там же, ф. 1, оп. 22, д. 15, л. 137.
63. В работе В. Левина и Д. Мельцера. Черная книга с красными страницами. Трагедия и героизм евреев Белоруссии (Балтимор, 1996), с. 134 ошибочно указывается дата ареста Давида Киселя 9 августа 1945 г.