От расовой теории к расовому антисемитизму. Часть 2
Продолжение. Начало см. "Мезуза", выпуск №14
Часть II
1
«Когда какая-либо нация хочет насильственно оборвать все связи, которые соединяют ее с человечеством, она, прежде всего, находит евреев и мстит им», – писал выдающийся русский философ Георгий Федотов.
Евреи как группа населения, на которую легко обратить праведный гнев народа в случае, когда необходимо установить диктатуру власти в любой ее форме, представляют из себя совершенно уникальный объект. В середине XIX в. этим почти одновременно воспользовались создатели двух теорий, сыгравших спустя столетие самую роковую роль в истории человечества.
Мы уже называли двух буревестников грядущих мировых катаклизмов, обвинявших евреев в их негативной роли в обществе, – немецкого еврея Карла Маркса и француза Жозефа-Артура Гобино. Эти два человека существовали почти параллельно: с разницей в два года они родились и с разницей в год скончались. Оба в мятежной обстановке европейской революции почти одновременно создавали свои перевернувшие мировую идеологию произведения – «Манифест Коммунистической партии» (1848) и «О неравенстве человеческих рас» (1853). Оба заложили основу для агрессивного антисемитизма, приведшего к миллионным жертвам. Только исходные позиции у них были разные: К.Маркс опирался на классовую теорию, а Ж-А.Габино – на расовую. История требовала новых концепций развития человечества – и они появились.
В основе расового антисемитизма лежит намеренное спекулятивное смешение двух понятий – «раса» и «язык».
Вряд ли английский филолог немецкого происхождения, специалист в области общего языкознания и мифологии Фридрих Макс Мюллер предполагал, что, введя в оборот вместо громоздкого слова «индоевропеец» термин «ариец», станет невольным творцом «арийской теории». Но когда это случилось, он, предвидя негативные последствия такой подмены, писал еще в 1888 г.:
«Я вновь и вновь заявляю, что, если я говорю «арийцы», то не имею в виду ни кровь, ни кости, ни волосы, ни череп. Я подразумеваю только тех, кто говорит на арийском языке. Для меня этнолог, который твердит об арийской расе, арийской крови, арийских глазах и волосах, является носителем величайшего греха как лингвист, который рассуждает о долихоцефальном словаре или брахиоцефальной грамматике [имеются в виду удлиненная или укороченная формы черепа, – Я.Б.]. Это хуже, чем вавилонское смешение языков. Это – явное воровство».
Тем не менее, такое «воровство» произошло, и понятие «ариец» стойко вошло в расовую доктрину нацистов, составив едва ли не основную часть их мировоззрения и сыграв ключевую роль в истории Третьего рейха. Это слово стало с конца XIX в. означать и благородство крови, и превосходство породы, и блестящее сочетание формы и разума. Любое значимое достижение в истории теперь объявлялось результатом деятельности представителей арийской расы, а весь ход развития цивилизации на земле – борьбой между творцами ее – арийцами и разрушителями – неарийцами (под ними чаще всего подразумевались евреи).
Одно только смущало апологетов новой теории – невозможность отвергнуть очевидные достижения евреев и их вклад в мировую культуру, в чем они, без сомнения, занимают одну из вершин в истории человечества. Но тогда можно просто «не замечать» их, замалчивая и одновременно оскорбляя их личное достоинство и деловую репутацию наслоениями откровенной лжи и измышлений.
Когда заявления о превосходстве белой расы над цветными перестали быть актуальными, расисты сделали попытку создания новой иерархии – внутри самой белой расы. Для фальсификации истории апологеты расовой доктрины просто отбросили тот очевидный факт, что существовала не германская раса, а германская нация; не арийская или семитская расы, а арийские и семитские языки; не еврейская раса, а еврейские религия и культура, и что, наконец, чистота крови с физиологической точки зрения не более чем миф.
Спустя много лет польский писатель и поэт Юлиан Тувим писал по поводу утверждения, будто люди различаются в зависимости от того, каковы особенности их крови, и того, к чему приводит попытка достижения своего господства над другими тех, кого природа якобы одарила кровью более высокого качества:
«Бывает двоякая кровь: та, что течет в жилах, и та, что течет из жил. Первая – это сок тела. Ее исследование – дело физиолога, и тот, кто приписывает этой крови какие-либо свойства, помимо физиологических, тот, как мы видим, превращает города в развалины, убивает миллионы людей, в конце концов, обрекает на гибель свой собственный народ. Другая кровь – это та, которую главарь международного фашизма выкачивает из человечества, чтобы доказать превосходство своей крови над моей, над кровью замученных миллионов людей».
Торжество новой расовой теории, тем не менее, произошло, и случилось это в Германии, а в результате именно германский расизм, обретя политическое и культурное значение, стал одной из движущих сил общества. Думается, переломным в этом отношении стал 1899 год, когда в Мюнхене вышло двухтомное исследование натурализовавшегося в Германии английского писателя и социолога Х.С.Чемберлена «Основы девятнадцатого века», а религиозный фанатик Й.Л.Либенсфельс основал Орден Верфенштейн. В обоих случаях основной целью было содействовать «чистоте» расовых основ арийской нации. И в том, и в другом случае их творения носили откровенно антинаучный характер, но именно они легли в фундамент расового мировоззрения Адольфа Гитлера.
2
Хьюстон Стюарт Чемберлен, родившийся в благополучной консервативной семье британского адмирала, получил образование в Женеве и Дрездене. Ревностный поклонник творчества великого Рихарда Вагнера, он вошел сначала в круг его друзей, а потом и в круг его семьи, женившись вторым браком на дочери композитора Еве. Чемберлен глубоко впитал в себя расовые идеи своего тестя и быстро стал большим фанатиком всего немецкого, нежели сами немцы. Более того, в годы Первой мировой войны он опубликовал в немецкой прессе множество антибританских статей, за что получил у себя на родине прозвище «английского перевертыша».
Книга «Основы девятнадцатого века» быстро стала настоящим бестселлером. Успеху содействовало ощущение научной респектабельности и корректности, которое исходило от книги. Несомненные литературная одаренность и эрудированность автора, его глубокое знание античной истории, смелость и независимость суждений – все создавало ощущение надежности и объективности. Талант популяризатора позволил овладеть умами самых различных кругов общества – от аристократов до бюргеров. Сильное впечатление на читателя производили умело созданная видимость личной непредвзятости автора, тонко подобранные для подтверждения своих мыслей цитаты классиков, удачно выстроенная логика изложения материала.
Расовая теория стала для Чемберлена основой для научной реабилитации общественного антисемитизма, охватившего к концу XIX века самые широкие слои немецкого общества. Его рассуждения упали на хорошо унавоженную почву, и даже самые гуманистически образованные круги европейской интеллигенции приняли его мировоззрение, ибо не могли ему противопоставить ничего, кроме научных достижений современной антропологии и расоведения, которые еще нужно было осваивать и популяризировать. Научная несостоятельность тезиса о неравноценности человеческих рас для того времени не была доступна широкому читателю, требовавшему простые и легко усвояемые догмы.
Успехи современной цивилизации Чемберлен объяснял результатом усвоения европейцами культуры Древней Греции, государственного устройства Древнего Рима, протестантской формы христианства и возрождения тевтонского духа, а неуспехи – разрушительной деятельностью евреев в целом и иудаизма в частности. «В настоящее время две силы – евреи и арийцы, как бы не затуманил их будущее недавний мировой хаос, остаются друг против друга, пусть уже не как враги или друзья, но по-прежнему как вечные противники», – писал он. Эти же две основные темы проходят через всю книгу Чемберлена: арийцы для него – творцы и носители цивилизации, единственный позитивный фактор исторического развития, здоровые и мужественные дети природы, а евреи, естественно, – разрушители цивилизации, единственный негативный фактор развития, вырождающаяся раса.
«Совершенно не случайно, – пишет он, – все выдающиеся личности – от римского императора Тиберия до канцлера Германской империи Бисмарка рассматривали присутствие евреев в своей среде как социальную и политическую опасность. Евреи в Германии – чужаки, которые стремятся занять непропорционально большое место в жизни страны. А чтобы лишить евреев последней доли святости, он идет даже на отрицание еврейского происхождения Христа».
«Основы девятнадцатого века» стали подлинным катехизисом нарождающегося в Германии национал-социализма. Книга получила невероятную популярность, особенно после того, как император Вильгельм II назвал ее «монографией величайшей важности». Но за пределами Германии книгу высмеивали и подвергали уничижительной критике. Чемберлена называли «уличным проповедником, рядящимся то в тогу римского оратора, то в рясу христианского священника». О книге можно было прочесть, к примеру, что это «похмельная отрыжка пьяного сапожника».
Но были и приверженцы взглядов Чемберлена. Расисты Америки объявили его «величайшим зодчим нордической теории». Справедливости ради следует при этом отметить, что весьма серьезную отповедь этой категории американских политиков дал президент Теодор Рузвельт: «Ляпсусы Чемберлена блестящи, но для нормального человека они выглядят отражением ненормальной психики… Ему нравится Давид, и он тотчас делает его арийцем. Ему нравятся Микеланджело, Данте или Леонардо да Винчи, и он тут же сообщает, что они – арийцы. Но он не любит Наполеона и потому утверждает, что он – истинный представитель безрасового хаоса».
Одновременно с Чемберленом на общественной сцене Германии «заблистал» еще один «пророк» – Йорг Ланц Либенсфельс. Шесть лет провел этот человек послушником католического монастыря, но увлекся расовыми теориями и, оставив монастырь, основал в 1899 г. Орден Верфенштейн, в котором установил семь степеней «чистоты крови». В собственном журнале «Остара», названном в честь тевтонского бога красоты, Либенсфельс отстаивал концепцию расовой чистоты и утверждал, что представители нордической расы не смогут развиваться, пока существуют «обезьяноподобные, неполноценные, злобные, бесполезные и презренные недочеловеки», которых он называл гоблинами. Журнал пестрел мистической символикой, заимствованной из древнегерманской истории, в том числе многочисленными изображениями свастики. Правда, выходил он нерегулярно (до Второй мировой войны вышло всего75 номеров), но тираж его нередко достигал 100 тысяч экземпляров.
Идеи, озвученные Чемберленом и Либенсфельсем, были хорошо усвоены Гитлером и, изложенные в более простой и грубой форме, легли в основу его книги «Майн кампф» – «Моя борьба». Правда, с Чемберленом Гитлер никогда не встречался и имени его нигде даже не упоминает, а вот с Либенсфельсом он, оказавшись в 1907 г. в Вене, встретился и выпросил у него даже несколько старых номеров его журнала для полноты собственного собрания. В последующем расовые бредни авторов «Остары» Гитлер с удовольствием пропагандировал перед публикой в венских кафе.
Чемберлен не дожил до краха Третьего рейха (он умер в 1927 г.), а вот бывший монах Либенсфельс (умер в 1954 г.), который с удовольствием даже называл себя учителем Гитлера, еще смог воочию убедиться, к какой катастрофе Германии привели его безумные идеи о расовом превосходстве мифической германской расы. Но для того, чтобы это произошло, все эти идеи сам Гитлер должен был не только озвучить на весь мир, но и запустить механизм самой кровопролитной войны в истории человечества.
3
Окончательно расовая теория сформировалась уже к концу XIX века, однако для того, чтобы она обрела популярность, ее следовало изложить в такой форме, при которой человек лишался бы возможности воспринимать ее критически. То есть, ее предстояло «одеть» в красивые наряды социального мифа и превратить в некую культурную традицию, которая потом уже сама по себе могла обрести политическую силу. Говоря современным языком, расовая теория должна была стать идеологией, внедренной в массовое сознание.
Но легитимность этой идеологии еще следовало доказать и как можно более наукообразно. Так как обосновать научный характер откровенно ненаучной теории крайне сложно, в основу доказательств легли новейшие достижения философской мысли и прикладных наук, а долговечность всей конструкции обеспечила устойчивость национальных и религиозных предрассудков, среди которых ведущее место традиционно занимал антисемитизм.
Исторический компонент расовой теории выстроили крупнейшие немецкие философы XIX века, которые сами по себе антисемитами не были, но их взгляд на роль евреев в истории носил откровенно реакционный характер.
«Народ-изгнанник, везде – не свой и нигде – не чужой, который с беспримерным упорством сохраняет свою национальность». Так евреев охарактеризовал Артур Шопенгауэр (1788 – 1861) – родоначальник «научного пессимизма», для которого евреи с их бесконечной верой в доброту Всевышнего, свободу воли и жажду жизни фактически являлись его идеологическими противниками. Назвав эти оптимистические качества «еврейским зловонием», он предложил их искоренить вместе с носителями, правда, не так радикально, как это попытался сделать век спустя А.Гитлер, а лишь путем поощрения смешанных браков между евреями и христианами.
Что касается Фридриха Ницше (1844 – 1900), то и он оставил много лестных слов в адрес евреев и даже выступал в их защиту, предлагая изгнать «антисемитских крикунов» из Германии, но именно его, Ф.Ницше, вызревший спустя полвека нацизм объявил своим пророком.
«Евреи – это самый замечательный народ мировой истории, потому что они, поставленные перед вопросом «быть или не быть», с внушающей ужас сознательностью предпочли «быть», какую бы цену не пришлось за это заплатить». Это написал Ф.Ницше.
«Нет никакого сомнения, что из всех живущих в настоящее время в Европе рас наиболее сильная, живучая и чистая – это евреи…, [у которых] по нашей вине особо скорбная история в сравнении с другими народами. Но именно они подарили миру самый чистый тип мудреца (Спинозу) и самый мощный нравственный закон (Библию)». Это также написал Ф.Ницше.
«В самые темные эпохи средних веков, когда азиатская тьма нависла над Европой, еврейские свободные мыслители, ученые и врачи крепко держали знамя просвещения и умственной независимости и защищали Европу от Азии, несмотря на то, что подвергались насилию и находились в самых тяжелых условиях». И это написал Ф.Ницше.
«Совершенно очевидно, что если бы евреи захотели – сами или по принуждению, как об этом говорят антисемиты, – они уже теперь смогли бы добиться преобладания и полного господства во всей Европе. Но совершенно очевидно также, что они к этому не стремятся и не строят никаких планов подобного рода». И это слова Ф.Ницше.
Но написал он и иное.
Под изначальным и вечным смыслом истории человечества Ф.Ницше понимал создание некоей высшей красоты, совершенной гармонии и утонченной культуры. Но на достижение этого идеала, по его мнению, способно лишь избранное меньшинство. Христианство же как нравственная идеология не вписывалось в выстроенную им систему. Оно создавало мораль, основанную на принципах равенства, добра и сострадания, а такая мораль, по его мнению, уравнивает шансы избранных и дает возможность слабым не только приблизиться к ним, но и превосходить в достижении цели. Вина у него за такой поворот событий, как это легко догадаться, ложилась на евреев: «Евреи – самый роковой народ во всемирной истории: своим влиянием они настолько извратили человечество, что теперь христианин становится антииудеем, не понимая при этом, что он и есть последний логический итог действия иудаизма». И это тоже писал тот самый Фридрих Ницше.
Таким образом, философы, воздав должное евреям и их способностям, не только сделали свое недвусмысленное заключение об их негативной роли в мировой истории, но даже подсказали христианам, что им с этим народом – и чужим и своим одновременно, как писал А.Шопенгауэр, – делать. Оставалось только найти доказательства, что евреи «извратили» человечество (по Ф.Ницше) и совершили другие свои многочисленные преступления (по Вольтеру) исключительно в силу качеств, заложенных в них самой природой. Нашли их (конечно же, также «строго научно») уже естествоиспытатели, апологеты популярной в XIX веке науки антропология.
4
Когда в 1837 г. в Штутгарте вышла книга профессора из Кенигсберга Карла Фридриха Бурдаха «Антропология или рассмотрение человеческой природы с ее различных сторон», вряд ли кто-нибудь предполагал, что она заложит фундамент новой науке о человеческом организме – антропологии. Прошло совсем немного времени, и Европа оказалась охваченной научной лихорадкой: все бросились измерять длину, ширину и толщину различных участков человеческого тела и выводить их соотношения между собой. Измерялось все, что можно было измерить, описывалось все, что можно было описать. Наибольший интерес вызывал, естественно, череп. Фиксировались его форма, размеры (по вертикали и по горизонтали), разрез глаз, конфигурация скул. Большое значение придавалось форме и размеру носа, губ, лба, подбородка. Для кого-то важными были особенности волосяного покрова, длина шеи. Все это называлось антропометрией.
Антропология развивалась быстрыми темпами, и вскоре результаты измерений стали применять к характеристике людей различных рас и народностей. Французский анатом и антрополог Поль Брока (1824 – 1880) основал в 1859 г. в Париже Антропологическое общество и своими трудами о числовых показателях разных частей и свойств человеческого тела в различных его проявлениях по расам, возрастам и патологическим проявлениям утвердил метрический метод как вполне научный.
Вскоре результаты антропологических исследований стали соотносить с типами нервной деятельности, уровнем умственного развития, склонностью к психическим отклонениям и т.д. Еще чуть-чуть – и вот уже на свет появляется целая расово-антропологическая школа, основателем которой не без оснований считается уже известный нам французский социолог Жозеф-Артур Гобино. Он-то и дал первое, документированное результатами обмеров научное объяснение существующему в обществе социальному неравенству. Теперь-то уже точно стало известно, что, оказывается, все дело в физическом и интеллектуальном неравенстве рас и народов.
Прошло еще немного времени, и вот уже результаты измерения черепа (краниометрии) стали использовать как доказательства необходимости разделения всего населения на классы и социальные группы.
Европа медленно сходила с ума, и, когда в 1872 г. 36-летний судебный психиатр и антрополог из Италии, знаток восточных языков, руководитель кафедры психиатрии университета в Павии Чезаре Ломброзо (1835 – 1909) опубликовал материалы своего исследования 400 правонарушителей, результатам никто не удивился. Описав особенности анатомии, физиологии и психологии этих людей, он пришел к выводу, что преступники располагают особым антропологическим типом.
Спустя 4 года вышла новая работа Ч.Ломброзо – «Преступный человек», в которой он описал ряд врожденных особенностей человека атавистического характера, то есть тех, что передаются ему от далеких предков. Их носителями являются многие люди, но у большинства из них эти качества находятся в латентном состоянии. Когда же они у человека просыпаются, он становится нарушителем закона. До 40% обследованных имели примерно одинаковые особенности. Среди них назывались снижение чувствительности к боли, недоразвитость нравственных начал, снижение общего уровня интеллекта и т.д. Описав эти качества как унаследованные от предков, Ч.Ломброзо назвал их носителей «дикарями, живущими в цивилизованном обществе». Так Италия стала родиной новой научной школы – уголовно-антропологической.
Для расистов теория Ч.Ломброзо стала подарком. И это неважно, что четыре международных уголовно-антропологических конгресса за 11 лет – с 1885 по 1896 гг. – признали ее несостоятельной, для расистов это уже не имело значения. Раз анатомические особенности и тип психической деятельности могут передаваться по наследству, говорили они, значит их, расистов, правота доказана: живет на земле, как минимум, один определенный тип людей, которых мы знаем как врожденных преступников, и эти люди не должны существовать, ибо, размножаясь, они увеличивают число преступников на земле. И эти люди – евреи.
Думал ли когда-либо Чезаре Ломброзо, потомок выдающихся итальянских раввинов и талмудистов, что настанет время и освященная его методом расовая теория получит такой инструмент унижения человеческого достоинства?! Но такие времена пришли.
Если нет документальных свидетельств, которые бы подтверждали еврейское происхождение какого-нибудь человека, но есть подозрение на этот счет, достаточно измерить череп, проверить рефлексы, уточнить характер, определить уровень интеллекта, потом распределить эти данные в особых таблицах и – портрет готов! А раз у евреев существуют некие общие для всех особенности организма, то достаточно их выявить – и диагноз поставлен. От антрополога не скроешься!
(В годы нацистской оккупации в крупных городах работали особые антропологические лаборатории. В Минске, к примеру, такую лабораторию возглавлял немец по фамилии Редигер, который, в частности, определял национальность детей из детских домов, не имевших никаких документов о происхождении. Кстати, это антинаучное шарлатанство с одной стороны стоило жизни многим неевреям, но с другой – спасло жизнь многим евреям.)
В те дни, когда Европу захватили расовые идеи, популярно изложенные в книге Хьюстона Чемберлена «Основы девятнадцатого века», Чезаре Ломброзо продолжал издавать книги об особенностях психики людей с отклонениями от некой средней нормы: «Гениальность и помешательство: параллель между великими людьми и помешанными» (1895), «Любовь у помешанных» (1899), «Женщина-преступница и проститутка» (1902), «Анархисты. Криминально-психологический и социологический очерк» (1907).
Незадолго до смерти вышла его работа «Антисемитизм и современная наука», в которой Ч.Ломброзо описывал психопатологию людей, одержимых ненавистью к евреям, но это уже не могло остановить расистов. Следуя по канонам, описанным в его книгах, они искали у евреев особенности анатомии, физиологии и психики и, естественно, «находили». Как известно, «кто ищет, тот всегда найдет». Даже там, где этого нет. Надо только очень захотеть.
5
К концу XIX века расовая теория захватила умы всей европейской интеллигенции. Она легко и просто объясняла, почему негры и американские индейцы не только отличаются от европейцев внешним видом, но и в значительной степени отстают в интеллектуальном отношении. Теперь уже ни у кого не вызывало сомнения, что, раз человеческие расы находятся на различной ступени развития, не будет большим преувеличением причислить одних к «высшим», а других – к «низшим».
Но, вырвавшаяся, как джинн из бутылки, и запущенная в массовое сознание расовая теория требовала дальнейшего развития и, главное, практического применения. И тогда возникла мысль, что сама природа уготовила народам, относящимся к высшей расе, быть господствующими, а остальным – подчиненными. Так появилась концепция, согласно которой все человечество делится на расу господ и расу рабов, а рабы, как известно, настолько ничтожны, что их судьба вообще никого не должна интересовать. Мысль эта, не смотря на свою скандальность для начала XX века, была усвоена многими интеллектуалами. В качестве примера можно привести слова главного героя романа известного французского писателя Анатоля Франса «Прокуратор Иудеи» (1902) Понтия Пилата о евреях: «Этот народ победить нельзя. Его следует уничтожить» . А то, что евреи относятся к народам-рабам, к этому времени уже были убеждены десятки тысяч образованных и вполне благопристойных обывателей.
Однако сама по себе мысль о возможности столь радикального решения расовых проблем на современном уровне развития цивилизации стать движущей силой истории не могла бы просто в силу своей очевидной одиозности. Значит, следовало найти для нее серьезное теоретическое обоснование. И оно было найдено в теории естественного отбора английского естествоиспытателя Чарльза Дарвина (1809 – 1882), изложенной в его книге «Происхождение видов» (1859).
Справедливости ради следует заметить, что Дарвина нельзя считать подлинным автором эволюционного учения. Идея носилась в воздухе задолго до него. Более того, ее впервые высказал и подробно описал за полвека до Дарвина французский естествоиспытатель Жан Батист Ламарк (1744 – 1829) в книге «Философия зоологии» (1809). Одним из основных постулатов ламаркизма стало утверждение, что всему живому на земле присуще «стремление к совершенству», что эволюция – это процесс исторического развития от простого к сложному. Более того, он высказал мысль, что условия среды оказывают важное влияние на ход этого процесса. Дарвин развил теорию Ламарка, но внес в нее одно изменение, в корне изменившее смысл всей теории: он отбросил тезис о «стремлении к совершенству» и в качестве механизма эволюции ввел понятие «естественного отбора». Полное название его книги звучит так: «Естественный отбор или выживание наиболее приспособленных».
В течение полутора веков мы были свидетелями триумфа дарвинизма, который для нас являлся главным доказательством отсутствия божественного начала природы, что позволило воспитать миллионы безбожников. Но мы никогда не задумывались, что эта теория легла, кроме всего, в основу социальных человеконенавистнических концепций, которые позволили уничтожить миллионы людей в результате целенаправленной селекции, проводимой под лозунгом «улучшения человечества». Оправдание этому современному каннибализму было предельно простым: люди высшей расы должны улучшать человеческую природу, а низшей – должны исчезнуть.
Дарвин писал не только о том, что человек произошел от обезьяны. Он еще писал о том, что ограниченность жизненных ресурсов не дает возможность человечеству беспредельно размножаться, что уже сейчас большая часть особей гибнет в борьбе за существование, не оставляя потомства. (Кстати, это тоже не его мысль. Тезис о перенаселении Земли и нехватке продовольствия, способного всех прокормить, высказал еще в 1798 г. в книге «Опыт о законах народонаселения» английский демограф и экономист Томас Мальтус. Его именем названа и сформулированная им концепция – мальтузианство.)
А вот что писал сам Чарльз Роберт Дарвин: «В недалеком будущем, возможно, уже через несколько сотен лет, цивилизованные расы целиком вытеснят или уничтожат все варварские расы в мире». Под варварскими расами он понимал те народы, которым не присущи «положительные социальные инстинкты взаимопомощи». Оспаривании этого утверждения, кстати, посвятил целую книгу русский географ и историк (а кроме того, теоретик анархизма) Петр Кропоткин. В книге «Взаимопомощь как фактор эволюции» (1902) он убедительно доказал, что и в живой природе, и в человеческом обществе кооперация и взаимопомощь являются более естественным явлением, чем конкуренция в борьбе за выживание.
Но тезис о том, что «выживают наиболее приспособленные», оказался более живучим. Запустил его в обращение английский философ и социолог Герберт Спенсер (1820 – 1903), который первым попытался применить законы эволюции к человеческому обществу и заложил основы так называемого «социального дарвинизма». Мысль о том, что эволюция человечества происходит по тем же законам, что и во всей природе, – то есть необузданная конкуренция и выживание самых сильных («закон джунглей») – пользовалась во всем мире популярностью с последнего десятилетия XIX века и до конца Второй мировой войны. Вот что писал по этому поводу американский стальной магнат (кстати, друг Г.Спенсера) Эндрю Карнеги: «Закон конкуренции, добросердечен он или нет, существует… И хотя он порой жесток по отношению к отдельному человеку, это лучше для расы, потому что гарантирует выживание самых приспособленных в каждом виде».
Социальный дарвинизм дал жизнь еще одной социальной философии – евгенике (от греческого слова, означающего «породистый»). Ее основатель английский географ и антрополог, ушедший из жизни совсем молодым, Френсис Гальтон (1882 – 1911) предложил принцип выведения улучшенных сортов культурных растений и пород домашних животных применить к людям, используя механизмы наследования приобретенных признаков. Ф.Гальтон был расистом, и его никак не устраивало наличие миллионов больных и неполноценных в расовом отношении людей, которые дают жизнь миллионам таких же, как они сами.
Мысль о том, что можно содействовать воспроизведению людей с признаками, ценными для общества (отсутствие наследственных заболеваний, хорошее физическое развитие, высокий интеллект и т.д.), оказалась очень заманчивой, но в жизнь была воплощена иная мысль – о насильственном прекращении воспроизводства лиц, располагающих как раз противоположными качествами. Воплощенная в жизнь в нацистской Германии евгеника привела сначала к принудительной стерилизации, а потом и к физическому уничтожению психических больных, гомосексуалистов, евреев, цыган. Так, в конечном итоге, была воплощена в жизнь мысль Ч.Дарвина, что «жестокость и борьба являются неизменным законом природы».
6
Можно ли было в конце XIX – начале ХХ вв. противостоять такому мощному вторжению в общественную жизнь расовой теории, грозящей миру катастрофой? И существовали ли тогда силы, способные что-либо противопоставить взамен?
Такая сила существовала, и название ей – церковь, отрицающая расовую неполноценность людей еще с момента возникновения иудео-христианской цивилизации. Вот что по этому вопросу пишет отец Александ Мень в статье «Расизм перед судом христианства» (Журнал Московской патриархии, 1962, №3):
«Во всех древних цивилизациях мы находим черты презрительного отношения одних народов к другим и представление о том, что одни являются «господами», другие – «рабами». Ветхозаветные иудеи первоначально не представляли исключения в этом отношении. Их взгляд на хананеев мало чем отличался от взгляда индийских ариев на туземцев или отношения греков к «варварам». Однако религия, возвещенная Израилю, провозгласила равенство всех народов.
… Не сразу, а путем долгих и трудных исканий освободился древний Израиль от старых представлений и проникся духом этого исповедания. Пламенными поборниками идеи братства и равноправия всех народов были пророки, которые в годы жестоких войн и истребления целых народов возвысили свой голос, призывая людей к миру, справедливости и правде. Избранничество своего народа они понимали как идею служения всему человечеству – служения, в котором не должно было быть места национальному превозношению» .
Церковь могла сказать свое веское слово, но она этого не сделала. Возможно, случилось это потому, что самую благоприятную почву расизм нашел в Германии. Именно в этой стране трудились крупнейшие естествоиспытатели XIX века и преданные последователи дарвинизма Карл Фогт, Людвиг Бюхнер, Эрнст Геккель, которые со всем пылом выступали против библейского учения о равенстве человеческих рас. «Разум, – писал один из них, – является большей частью достоянием лишь высших человеческих рас, а у низших весьма несовершенен или же вовсе не развит. Эти первобытные племена, например, ведда и австралийские негры, в психологическом отношении стоят ближе к млекопитающим (обезьянам, собакам), чем к высокоцивилизованному европейцу» (Э.Геккель. Чудеса жизни. СПб, 1908, с. 175).
Сказалась ли здесь известная со времен средневековья традиционная воинственность германцев, не легла ли расистская теория на многовековую историю этого народа и его участие в европейских межгосударственных конфликтах? Мысль об этом высказывает поэт Генрих Гейне, заключая ее невероятным для своего времени пророчеством:
«Христианство в известной степени смягчило воинственный пыл германцев, но оно не смогло его уничтожить, и когда крест – этот талисман, сдерживающий германскую воинственность – разобьется, то вновь выплеснется жестокость старых воинов, бешеное неистовство насильников, которое поэты Севера воспевают и в наши дни. Тогда, а, увы, этот день придет, старые божества войны восстанут из своих легендарных могил и стряхнут со своих глаз пыль веков. Тор поднимет свой гигантский молот и разрушит соборы... Гром грянет, и когда вы услышите грохот, подобного которому никогда не раздавалось в мировой истории, знайте, что немецкая молния наконец ударила в цель… В Германии развернется драма, по сравнению с которой Французская революция покажется невинной идиллией».
(Тор – в германо-скандинавской мифологии бог грома, бурь и плодородия. В волшебное снаряжение Тора входил раскаленный молот, с которым он был непобедим.)
Самым удивительным в этом предсказании Г.Гейне является мысль о разрушении соборов. Церковь – единственное, что стояло на пути расистов и до поры до времени «смягчало воинственный пыл германцев», поэтому ее следовало уничтожить. «Величайший ущерб народу наносят священники обоих конфессий [католической и протестантской. – Я.Б.], – заявил в 1941 г. А.Гитлер. – Придет час, и без долгих церемонии я рассчитаюсь с ними… Если у нас попы придут к власти, в Европу вернутся самые мрачные времена средневековья». До нападения на СССР нацисты не обнародовали эти свои стремления, но уже в июне 1941 г. Мартин Борман подписал специальный декрет, в котором говорилось о том, что «влияние церкви должно быть уничтожено полностью и окончательно».
В 1998 г. в коллекцию редких книг и рукописей Корнуэльского университета США попал архив генерала Уильяма Донована, главного следователя Нюрнбергского трибунала – 148 томов с грифом «совершенно секретно», поставленным еще в сороковые годы прошлого столетия. Американский журнал «Право и религия» опубликовал ряд документов этого архива, из которых явствует, что вожди Третьего рейха планировали полностью упразднить христианскую религию в пользу германо-скандинавского язычества и арийской философии. Интерес к древним, дохристианским верованиям нужен был нацистам, которые пытались утвердить собственную национальную идентичность в образах далекого прошлого.
Но основным в этой затее была, разумеется, необходимость избавиться от христианства, которое связывало руки убийц своими моральными обязательствами перед Богом. Идеи конкурентной борьбы за место под солнцем диссонировали со словами Христа «Блаженнее давать, нежели принимать», а фактическое забвение ветхозаветной заповеди «Не убий!» позволяло совершать любые преступления, ибо, как писал Ф.Достоевский, «если Бога нет, все позволено».
7
К началу ХХ века убеждение в том, что человеческую природу можно и нужно улучшать и что делать это надо в принудительном порядке, главным образом, за счет прекращения воспроизводства «низших» рас, начало превращаться в некую современную философию. В нее уверовали даже те, кто мыслил совершенно нестандартно для своего времени и даже умело прогнозировал будущее. К примеру, английский писатель-фантаст Герберт Уэллс, никак не замеченный в банальном шовинизме, пророчествуя по поводу того, какой должна быть Новая республика, писал в утопическом романе «Прозрение» (1902 г.):
«Как будет Новая республика обращаться с низшими расами? С чернокожими? С желтой расой?.. Что ж, жизнь – это жизнь, а не богадельня, и, полагаю, придется от них избавиться… До сих пор, во избежание воспроизведения убожеством убожества, природа использовала при организации мира свой метод – смерть… Люди Новой республики… получат идеал, ради которого стоит совершать убийства».
Это не был случайный выброс эмоций под влиянием только что прочитанной книги или газетной статьи. Человеконенавистнические идеи стали захватывать одну цивилизованную страну за другой, и Великобритания оказалась «впереди прогресса». Уже в 1904 г. при Лондонском университете возникла Национальная евгеническая лаборатория, получившая имя создателя самой науки евгеники – Френсиса Гальтона, а спустя три года – лондонское «Общество евгенического воспитания», избравшее Ф.Гальтона своим почетным президентом. Его членами были уже к этому времени всемирно известные писатели Бернард Шоу и Герберт Уэллс (кстати, последний по образованию – биолог-эволюционист).
А в 1911 г. (в том году умер Ф.Гальтон) в Лондоне прошел первый Интернациональный конгресс по евгенике. Следующие два состоялись уже в Нью-Йорке в 1921 и в 1932 гг. Здесь же, в Нью-Йорке, в 1922 г. выходит книга Г.Уэллса «Наброски истории», остающаяся и по сей день катехизисом расизма. Именно по ней выковывалось мировоззрение лидера нескольких расистских организаций США (среди них – Ку-Клукс-Клан и Американская нацистская партия) Девида Дьюка, о чем он прямо написал в своих заметках. А о том, что идеи, которые Д.Дьюк проповедует, и сегодня популярны в этой стране, говорит тот факт, что в 1991 г. он собрал 68 тысяч голосов и вошел в Конгресс США от штата Луизиана.
Герберт Уэллс умер в 1946 г. Английские газеты тогда подробно освещали ход Нюрнбергского процесса, и Г.Уэллс смог наглядно убедиться, к каким результатам привело мир увлечение евгеникой. Гитлер создал ту самую Новую республику, о которой мечтал Г.Уэллс, а Европа получила «идеал, ради которого стоило совершать убийства». А разве могло быть иначе? Гитлер просто довел до логического завершения идею, которая витала в воздухе. А разве далеки от нее были американцы, которые за один только 1935 год произвели 21.539 операций по стерилизации умственно отсталых людей?! Не случайно английский биолог, лауреат Нобелевской премии Питер Медавар сказал: «Над евгеникой витает нестерпимый запах газовой камеры».
Как мы видим, Гитлер не придумал ничего нового: он просто воспользовался теми идеями, которые проповедовали крупнейшие авторитеты второй половины XIX – первой половины ХХ веков и которые были популярны у творческой элиты крупнейших стран мира. Но скажи всем этим философам, дарвинистам, антропологам, специалистам по евгенике, что их проповеди закончатся уничтожением шести миллионов евреев, они обиделись бы. Они-то думали, что избавляться придется от черных, желтых, больных наследственными и психическими заболеваниями, от закоренелых преступников, наконец! Но они-то, ученые, точно не антисемиты! Им и в голову не могло прийти, что к неполноценным расам отнесут евреев! Думать не думали, а в антисемитские бредни верили и «Протоколы сионских мудрецов» с удовольствием читали! Как тот же Анатоль Франс, который по поводу одного конкретного еврея проявил гражданское мужество и встал рядом с Эмилем Золя в защиту несчастного Альфреда Дрейфуса, а, как коснулось всего еврейского народа, так вложил в уста героя своего романа фразу о возможности полного уничтожения этого народа.
А вот Гитлер не страдал ни раздвоением личности, ни угрызениями совести, которую считал химерой: хотел извести весь еврейский народ – и извел шесть миллионов человек. И оправдание у него нашлось: «Права индивидуальной свободы должны отступить на задний план перед обязанностью сохранения нации». Это его слова, Гитлера. Правда, он хотел сохранить свою «арийскую» нацию за счет уничтожения чужой, да только и ту уничтожил, и свою довел до катастрофы.
Но мир подготовил для геноцида не только «научно» оправданную идею уничтожения огромных масс людей с самой что ни на есть «благородной» целью – улучшения человеческой породы. Мир еще заранее выдал убийцам индульгенцию – он снял с них ответственность за убийства – и юридическую, и моральную. Для этого он просто развенчал христианство, во-первых, как порождение иудаизма, что уже для расистов являлось преступлением, а во-вторых, в наказание за активную проповедь заповеди «Не убий!» и идеи равенства всех людей перед Богом, а значит, и между собой. Надо было заставить людей забыть слова апостола Павла: «Нет уже ни иудея, ни язычника; ни раба, ни свободного; ни мужского пола, ни женского, ибо все вы одно во Христе Иисусе». Правда, как мы видим, касалось это только христиан, но как раз именно с христианством собирались расисты свести счеты.
Что же они готовы были предложить взамен? Атеизм? Утверждение, что Бога нет? «Вера в христианского Бога перестала заслуживать доверия, – сказал Ницше. – Бог умер».
8
Расизм никогда не смог бы вырасти до уровня той идеологии, которая способна стать политической силой, если бы он развивался изолированно, вне связи с другими общественными движениями. К восьмидесятым годам XIX века, когда расовый антисемитизм стал в Германии всеобщим увлечением, большая часть населения была увлечена идеей создания единого государства для всех германоязычных народов, получившей название пангерманизма. Результатом слияния этих двух течений стала некая гремучая смесь – движение, значительно более радикальное, чем чисто великодержавное или чисто расистское. Шовинизм объединил эти две идеологии и вышел на более высокий уровень общественного воздействия.
Для становления новой идеологии, естественно, понадобились новые враги и новые герои. Могли пригодиться и старые, поданные в новой упаковке. С врагами было просто: для протестантской Германии это были, как обычно, католицизм и евреи. Борьба с евреями была предпочтительней: католики, хоть и относились к числу врагов, но все же были христианами и немцами, а евреи, ясное дело, – иноверцами и инородцами. Лидер пангерманизма австриец Георг фон Шнерер, выразился на этот счет так:
«Мы немцы-националисты относимся к антисемитизму отнюдь не как к такому явлению, о котором нужно сожалеть или которого следует стыдиться, а напротив – как к главной опоре национальной идеи, главному средству прогресса истинно народного мировоззрения, и потому – как к величайшему национальному достижению века. Мы считаем предателем народа, дезертиром нации любого сторонника, как самого еврейства, так и его партнеров и агентов».
(Кстати, антисемитизм для фон Шнерера оказался беспроигрышной картой, а вот с пропагандой протестантизма в чисто католической Австрии он промахнулся и быстро сошел с политической арены.)
Если с врагами у пангерманских шовинистов все складывалось более или менее благополучно – они были названы и относились к категории заведомо обреченных, о чем свидетельствовала вся еврейская история, то героическую мифологию еще предстояло выстроить, и на место христианских святых, от прославления которых расисты отказались, нужно было поставить каких-то других.
С героическими фигурами на германском историческом небосклоне было ясно с самого начала: милитаристская идеологема превалировала над всеми остальными. История тысячелетней Священной Римской империи германской нации, прекратившей существование лишь в 1806 году с падением Пруссии в результате завоевательных походов Наполеона, вызывала шквал ностальгических переживаний и требовала реванша. На слуху были и ее лидеры. Так, в 1940 году прозвищем жившего в XII веке императора Фридриха I – «Барбаросса» – генерал Паулюс назовет свой план вторжения гитлеровских войск в СССР.
Особо же популярен у немцев был прусский король Фридрих II, правивший в середине XVIII века. Он унаследовал престол от отца, Фридриха Вильгельма I, оставшегося в исторической литературе как «фельдфебель в королевской короне». Его сын не снискал больших воинских почестей. Война за Австрийское наследство и Семилетняя война не принесли Пруссии серьезных успехов, но, тем не менее, прозвище «Великий» Фридрих II получил и в течение двух последних веков являлся символом прусско-германского милитаризма. В годы гитлеризма ему посвящали фильмы, спектакли, его портреты красовались на плакатах. Фридрих II и в наши дни остается кумиром немецких неонацистов.
Что же касается героев древних сказаний, то тут пангерманисты обратились к германской и скандинавской мифологии, и это был точный расчет. Что еще так могло способствовать подъему национального самосознания немцев как гипертрофированное чувство гордости за свое славное прошлое, за былое величие предков, за их победы над врагом?! Нужно было из подсознания миллионов людей извлечь образы героев мифов, заложенные еще в детстве, а, скорее всего, сохраненные на уровне исторической памяти. Это было обращение не столько к реальному сознанию, сколько к человеческой интуиции. И это неважно, что, отрицая христианскую мифологию, идеологи пангерманизма обращались к мифологии языческой, что их герои и боги были язычниками, что это был чудовищный откат к прошлому, много веков назад преодоленному современной цивилизацией. Но зато потомки «воинственных германцев», пожелавшие сами занять место «умершего Бога», вновь поднимали на щит свою агрессивную сущность. В результате из небытия были возрождены древние мифы, в частности, миф о нибелунгах – древнем племени, которое охраняет в своих подземельях несметные богатства. Особую популярность обретает миф о бесстрашном Зигфриде, который спасает мир от угрозы неисчислимых бедствий и сам погибает на костре, сложенном из обрубков священного Мирового Древа, вместе с хранящими его Богами.
Сложенная еще в XII веке германская «Песнь о Нибелунгах» вновь заиграла всеми своими красками. Но неизвестно, как бы сложилась ее судьба в XIX веке, если бы не гений Рихарда Вагнера, который воплотил ее сюжет в оперной тетралогии «Кольцо Нибелунга», ставшей неким музыкальным лейтмотивом предсказанной Генрихом Гейне трагедии. А несчастье заключалось в том, что автор «Кольца» был еще и талантливым публицистом, а его расизм граничил с психической патологией. Это он, не подозревая, лепил образ будущего безумного фюрера германской нации, и если и был кто-то, чью личность Адольф Гитлер воплотил в себе, так это был Рихард Вагнер. Но это уже тема иного исследования.